Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как в добрые дни!
Мы не ответили ни словом, ни улыбкой. Перед началом мы заняли свои места в первом ряду. Зал был набит до отказа. Халима произнесла:
— Это успех.
Я пробормотал:
— Только через неделю можно будет судить.
Мой цинизм не спасал, я разнервничался. Почему меня волнует только пьеса и ничего более?! Занавес поднимается и приоткрывает наш дом. Наш дом, никакой другой. Интересно, это решение аль-Агруди или Аббаса?! Отец, мать и сын. Это, попросту говоря, притон и игорный клуб. Здесь не одно преступление и не одно предательство. Мать выглядит беспринципной шлюхой. Ее партнеры сменяются — директор, режиссер, критик и Тарик Рамадан! Я шокирован. Бросаю взгляд на жену. Она дышит тяжело, сдавленно. Вот — ад. Кто бы мог подумать, что в голове у нашего педанта вся эта труха? Я доволен тем, как он представляет себе свою мать. Доволен, что ей интересно, как он ее видит. Эта пьеса чинит за меня расправу, мстит за меня. В этот момент позора я наслаждаюсь победой над обоими — над матерью и сыном. Над своими заклятыми врагами. Меня он не понял. Он преподносит меня как слабака. Человека, который при столкновении с реальностью сворачивает с прямой дороги. Я не такой дурак. И не настолько запутавшийся человек, чтобы дать слабину. Я вырос простым, открытым, свободным. Я видел лицемерие и осуждал его. Тебе этого не понять. Секрет твоего успеха в том, что ты льстишь притворству и лживому превосходству. И плевать мне на твой окончательный уход!
После того как стихла буря неистовых аплодисментов, нас, по старой традиции, пригласили в буфет отметить успех.
Я спросил ее шепотом:
— Останемся или уйдем?
Она была категорична:
— Как мы можем не участвовать?
«Ты зря притворяешься, что не придала этому значения. У тебя нет крыльев, как у меня». Она проговорила:
— Ему не следовало совершать самоубийство…
Я сказал, чтобы позлить ее:
— А какого конца ты хотела для убийцы?
— Он вызывает сочувствие…
Последовали тосты. Сархан аль-Хиляли сказал:
— Моя интуиция не обманывает.
Салем аль-Агруди:
— Дикость, конечно, но впечатляет.
Фуад Шельби:
— Пьеса напоминает публике о ее собственных ежедневных страданиях. Все же пессимистично…
Сархан аль-Хиляли переспросил, передразнивая:
— Пессимистично?!
— Не обязательно было совершать самоубийство после того, как публика в него поверила.
Аль-Хиляли сказал:
— Это не самоубийство, такова судьба молодого поколения в борьбе за спасение!
— А мерзавцы будут здравствовать?
Аль-Хиляли захохотал:
— Да хранит их Бог!
Повернулся к Тарику Рамадану, директор поднял бокал со словами:
— За открытие великолепного актера в возрасте пятидесяти лет!
Фуад Шельби вдохновенно произнес:
— Это важнее, чем открытие нефтяного месторождения!
Аль-Хиляли посмотрел в нашу сторону, но я опередил его, подняв бокал:
— За отсутствующего автора!
Тут же прокатилась волна восхищения. Вино лилось за счет театра. Серьезное и комичное смешалось. Я смаковал, вспоминая позор каждого из присутствующих. Почему же тюрьма стала именно нашей судьбой? Пейте за меня, вольные коллеги. Я — ваше истинное отражение.
На рассвете мы вернулись в наш старый дом. Никакого желания спать у нас не было. Я разжег уголь в печи, и мы сели в зале. Керамическая плитка, покрытая старым ковром из Асьюта… Несмотря на взаимную неприязнь, мы почувствовали, что нам необходимо побыть рядом друг с другом, хотя бы недолго. С чего начать разговор? Я чувствую, что у нас обоих тревожные мысли.
Я спросил у нее:
— Тебе понравилась пьеса?
— Очень… очень…
— А сюжет?
— Что за глупый вопрос от того, кто всю жизнь провел в театре?
— Почему мы изображены не такими, как в жизни? Здесь не приходится сомневаться.
— Брось эти дурные мысли.
— Все правда, более чем правда…
— Вздор. Я увидела, что мой образ не имеет ничего общего со мной настоящей.
Я от души рассмеялся. Она возмутилась:
— Это иллюзия.
— Разве мы не увидели всех театральных такими, какими знали их в жизни?
— Автор вправе сохранить или изменить образ любого. Мне кажется, что в этой пьесе много надуманного.
— Почему он так тебя изобразил?
— Это его дело.
— До сегодняшнего вечера мне казалось, что он любит тебя, уважает…
Она ответила раздраженно:
— Ты сомневаешься в этом?
— Правда глаза колет!
— Я уверена, что права.
Я презрительно сказал:
— Даже Тарик! Я не представлял, что ты настолько распутна.
— Избавь меня от своих грязных догадок.
— Если бы не ложь, мы не заработали бы и сотой доли того, что имеем!
— Откровенно говоря, он изобразил тебя лучше, чем ты есть на самом деле, а это значит, что, прежде всего, он подошел к делу с фантазией…
Я рассмеялся еще громче. Она закричала:
— Тебя услышат возвращающиеся с утренней молитвы!
— А что здесь такого? Чокнутый сын, который бросил нас за решетку.
— Как ты можешь требовать от других соблюдать приличия, если ты сам живешь только собственными прихотями?
— Он так изображал идеалиста, что у меня голова от него начала раскалываться.
Она сказала с напускным воодушевлением:
— Он чудесный мальчик! Выдающийся драматург… мой сынок…
Я ответил с издевкой:
— Я восхищен его жестокостью!
— Когда он вернется, я уйду вместе с ним из этого проклятого дома!
Я продолжил дурачиться:
— Каждая комната здесь говорит нам о его славе…
На этих словах она покинула меня, и я остался один греть руки над печкой. Конечно, я был бы рад узнать побольше о своем отце. Был ли он одним из этих лицемеров? Он рано умер, и мать опустилась. Я рос как бесенок. Что до тебя, Аббас, то ты — темная лошадка! Как же скучно… Я словно черт, запертый на замок, который не может придумать способа вырваться на свободу…
* * *Пьеса привлекла всеобщее внимание и снискала любовь публики. Я ожидал, что автор вернется, хотя бы с новой пьесой. Надеялся, что успех избавит меня от рутины. Время от времени я наведывался в театр, чтобы разузнать новости о нем. И однажды утром, когда я переступил порог, дядюшка Ахмед Бургуль бросился ко мне и провел меня в пустующий буфет. Его печальный взгляд встревожил меня — в нем я увидел дурное предзнаменование. Он сказал:
— Карам… Я уже собирался к тебе…
Я спросил его:
— Что? Что случилось?
— Аббас…
— Что с ним? Выкладывай, что у тебя, дядя Ахмед!
— Он исчез из пансиона, в котором остановился в Хелуане, и оставил странное письмо…
— Какое письмо? Рассказывай!
— Он написал, что хочет свести счеты с жизнью…
Мое сердце на мгновение куда-то ухнуло. Но вот оно снова забилось, как все людские сердца, охваченные ужасом. Мы молча обменялись взглядами. Я спросил:
— Нашли?
Он печально ответил:
— Нет… поиски не окончены…
Я бормотал, не в силах собраться:
— Ох… быть может… кто знает… Но он бы не писал письмо, если бы…
Дядюшка Ахмед произнес так, словно дело было решенным:
— Господь упокоит…
— Я должен поехать в Хелуан.
— Тебя опередил Сархан аль-Хиляли.
Напрасная и тяжелая поездка. Ничего, кроме письма. А что касается Аббаса, то он пропал. Появился и снова исчез. Самоубийство подтвердится, если только найдут его труп. Но зачем же писать что-либо на бумаге, если на самом деле не принял твердого решения уйти из жизни?
Аль-Хиляли спросил:
— Если он и вправду хотел покончить с собой, почему не сделал это прямо в комнате?
— Сомневаешься в его искренности?
— Да…
Таков был его ответ.
Я вернулся в старый дом вечером и не обнаружил Халимы. Я догадался, что она пошла в театр, выяснить, почему я задержался. Закрыв пустую лавку, я сел в зале, ожидая. Через мучительный час она вернулась с глазами, полными безумия. Доли секунды мы обменивались взглядами, потом она закричала:
— Нет! Если бы он захотел покончить с собой, он бы это сделал, слышишь… Но он не может так поступить с собой!
Она рухнула на диван и разрыдалась, хлеща себя по щекам…
Халима аль-Кабш
Я рождаюсь заново. Из каменного мешка — на земную поверхность. Передо мной возникает лицо Аббаса, я обнимаю его обеими руками, от стыда и позора прячу свою голову у него на груди. Я прошептала:
— Какую боль мы причинили тебе, лучше бы Господь совсем избавил тебя от нас…
Он ответил с нежностью:
— Мне причиняют боль только твои слова.
Я расплакалась, а он сказал:
— Сейчас мы должны быть благодарны. Давайте подумаем о будущем.
Я проговорила сдавленным голосом:
— Единственный мой сынок… Господь послал тебе испытание, отобрав жену и сына… Да и мы тебя не пожалели…
- Будапешт как повод - Максим Лаврентьев - Современная проза
- Поиски - Чарльз Сноу - Современная проза
- Король - Доналд Бартелми - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- Венецианские сумерки - Стивен Кэрролл - Современная проза
- Совсем того! - Жиль Легардинье - Современная проза
- Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник) - Ирэн Роздобудько - Современная проза
- А облака плывут, плывут... Сухопутные маяки - Иегудит Кацир - Современная проза
- Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер - Светлана Борминская - Современная проза
- Джентльмены - Клас Эстергрен - Современная проза