Принцесса и мальчишки - Януш Домагалик

— Я лежу…

Анджей встал.

— Значит, так. Она лежит, потому что больна. А мы-то чего сидим, как олухи, чего ждем?

— Может, врача можно где-нибудь найти? — спросил я.

— Сдурел? — закричал Яцек. — Ночью? Под дождем? До города двенадцать километров.

— Тем более что врач тут не поможет, — начал Богдан, — ей в больницу надо, если это аппендицит…

— Молодец! Все правильно понимаешь. Только больница к ней сама не придет.

Старик стоял в дверях и ловил каждое наше слово.

— Легко сказать — больница. На чем ты ее повезешь?

Анджей не ответил Яцеку, он смотрел на меня.

— А ты как считаешь?

— Не знаю… Наверно, возвращаться надо, мы же уезжаем завтра… — услышал я свой голос. Вдруг меня осенило: — Слушай, в шесть за нами машина придет. Сообщим в больницу около семи. Это выход! Успеем раньше лесника!

— Вот бы хорошо! — обрадовался старик.

Анджей подошел ко мне.

— А что до семи еще десять часов — это, по-твоему, мелочь? А если поздно будет?

Я зачем-то повернулся к девушке.

— Ты как думаешь, выдержишь? — пробормотал я.

Она молчала. Старик тоже. Потом она как-то странно посмотрела на меня, как-будто на моем лице могла прочитать ответ на вопрос.

— Ядзя, ну как? — спросил старик.

Тишину нарушил Анджей. Он подошел к столу и взял мой фонарь.

— Идешь со мной? — спросил он Богдана.

Меня удивило, что он обратился к Богдану, но потом я понял, что с него он просто начал. И все-таки почему с Богдана? Тот молчал.

— Яцек, ты?

— Да пойми ты, надо в лагерь идти, наверняка нас уже ищут.

— Все правильно, потому и жалко каждой минуты. Кто со мной?

«Почему он меня не спрашивает, крест на мне поставил? — мучился я. — А может, уверен, что я сам вызовусь?»

— Вещи мои заберите, догоню вас на вокзале… — Анджей посмотрел на часы и вышел в сени.

— Нельзя ночью одному! — всполошился старик. — Горы, граница рядом… Заплутаешь!

— Подожди! — крикнул я.

— Идешь, Марек?

— Да, подожди! Давай еще подумаем, ведь…

Хлопнула дверь.

Мы молчали. Слышен был шум дождя и далекие уже громовые раскаты. Я поймал себя на том, что считаю секунды между вспышками молний и ударами грома, который гремел где-то в горах, за границей.

Неожиданно заговорила девушка. Она приподнялась, села на кровати.

— Дед… Он ушел? Одного отпустили?

Старик молча подошел к кровати, подал ей стакан чая. Она пила медленно, долго.

Время шло. Павлицкий стоял у окна и смотрел в него так внимательно, как будто там что-нибудь было видно. Я сел к столу, а Богдан тихо ходил по комнате. Потом вдруг обратился к девушке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он и сам же ответил, будто боясь услышать от нее что-то другое: — Получше немножко? Ну и хорошо…

Часы на стене тикали слишком громко. Раньше я этого не замечал.

— Сопляки… — тихо сказала девушка.

Маятник мерно качался. Гирьки часов перемещались на своих цепочках, одна вверх, другая вниз, но движения не было видно, просто в какой-то момент каждая из них оказывалась в другом месте, не там, где раньше.

Девушка снова впала в беспамятство. Лицо ее стало мокро от пота, боль накатывала волнами. Мне казалось, я чувствую, когда ей особенно больно. Старик молча сидел возле нее, повесив голову.

Мы сгрудились у стола. Тишина становилась невыносимой.

— Полтора часа прошло… — сказал я шепотом. — Сколько он мог пройти? Дождь кончился…

— Ну и что с того? — буркнул Яцек.

— Как что? Ты же мечтал дождь переждать. Считай, что переждал, — сказал Богдан.

— А ты о чем мечтал?

— Я в лагерь хотел идти.

— Ну и иди.

— А ты?

— Я не пойду. Что мы там скажем? Что Анджея дождем смыло?

— А может, до города все же поближе? — спросил Богдан.

Я подал ему планшет и только тут сообразил, что Анджей его не взял.

— Открой карту и посчитай. Да не это сейчас важно…

— А что важно?

— То, что нас было четверо, а пошел он один.

— А чего ж ты не пошел? Он тебе предлагал. Всем предлагал… — поправился Богдан. — А в тебе уверен был…

— Да ни в ком он не был уверен. И в себе тоже, — разозлился Яцек. — Пошел нам назло. И вообще, может, он тут где-то поблизости бродит или в лагерь отправился. Без карты он и до шоссе не доберется. Темно, дороги не знает. Может, еще вернется…

Мне стало тошно. Получалось, мы хотим, чтобы поход Анджею не удался. Наверно, тогда мы не чувствовали бы себя так паршиво и можно было бы все начать сначала… Ерунда! Лучше бы уж он был здесь, с врачом. И хорошо бы оказалось, что болезнь пустяковая, что весь сыр-бор ни к чему был… Больше всего мне хотелось, чтобы все кончилось, и побыстрее… Но главное, чтобы никогда в жизни не видеть мне ни этого старика, ни девушки…

Я посмотрел на нее. Ну и бред лез мне раньше в голову: такой или сякой я хочу ее запомнить. Да я ее теперь забыть не смогу. Я чувствовал, что мне чего-то жаль. Ее? И ее. Но больше всего мне почему-то было жалко себя. И еще чего-то, чего не было и уже никогда не будет.

Пошел второй час ночи. Яцек сидел, вытянув ноги и уставясь в окно, за которым на фоне светлеющего неба в такт маятнику качались верхушки сосен, и казалось, что скрипят не часы, а сосны.

Богдан сидел, опустив голову на сложенные на столе руки. Может, спал?

Я пил давно остывший чай.

Старик, с тех пор как ушел Анджей, как будто не замечал нас, хлопотал около больной. Даже чай поставил на стол молча. Он тихо переговаривался с девушкой, но я старался не слушать, о чем они говорят. Много бы я дал, чтобы оказаться на месте Анджея, где бы он сейчас ни был. Я ему завидовал. На Яцека с Богданом смотреть не мог. Да и на себя тоже, благо что зеркала передо мной не было.

Вдруг Яцек вскочил и прилип к стеклу.

Я прислушался. Со стороны гор отчетливо приближался гул мотора.

— Машина, — пробормотал Яцек, — почему с той стороны?..

— Может, другая дорога есть, через лес?

— Нас, наверно, ищут, — испугался Яцек.

— Этого только не хватало! — Богдан поднял голову. — Входят и спрашивают: «Где Анджей?» Что скажем?..

Машина приближалась, уже был виден свет фар. Она крутилась среди деревьев и наконец выехала на поляну.

Девушка села на кровати, быстро поправила волосы, как будто сейчас это было самое важное, разгладила одеяло. Старик заспешил в сени.

В комнату ворвался холодный свежий воздух. Быстрым шагом вошел молодой офицер. Мы вздохнули с облегчением — не за нами.

— Едем в больницу, — сказал лейтенант, — там все уже готово, мы звонили с заставы. К вам я утром заеду, — повернулся он к старику. И нам: — Помогите…

Павлицкий стоял ближе всех, он вместе с лейтенантом завернул Ядзю в одеяло. К ним подскочил Богдан. Втроем они подняли девушку, вынесли из дома и уложили в машину.

В дверях появился Анджей. Одежда на нем была совершенно мокрая — стояла колом.

— Здорово мне помог, — сказал он, возвращая мне фонарь. И ни слова больше.

Я взял со стола планшет.

— Идем в лагерь?

— Нет. С заставы послали солдата — сказать, чтобы не беспокоились. Едем в город.

— Молодец, что на заставу пошел, она поближе… — Старик суетился около Анджея. — А мы тут горевали… Но я-то знал, что не струсишь…

Анджей усмехнулся:

— Неизвестно… Мог бы и вернуться… Чувствую, что кружу на одном месте, а как выбраться — не знаю. Решил к границе идти, фонарем начал сигналить… Быстро меня нашли — и на заставу…

— Ребята! Побыстрей! — крикнул со двора лейтенант. — Одеяло еще захватите.

Ехали долго, лейтенант вел «газик» осторожно, только на шоссе прибавил скорость. Промелькнули знакомые автобусные остановки, въехали в город. Все молчали. Когда подъезжали к больнице, я вспомнил, что кончилось последнее лагерное лето. Каникулы позади.

Из больницы поехали в милицию. Там мы переночевали и дождались наших.

Утром, перед тем как отвезти нас на вокзал, лейтенант позвонил в больницу и узнал, что больную прооперировали и ей лучше.

А на перроне сказал:

— Считайте, спасли вы ее. Врач говорит, еще немножко — и поздно было бы…

ПАУК

Перевод С. Тонконоговой

Я был такой хиляк, что настоящего моего имени в школе никто и не помнил. Сперва меня прозвали Жердь, но это как-то не привилось. Потом почему-то Веником стали звать. Тоже не привилось. И наконец пристало ко мне прозвище. На горе мне пристало.

— Осторожней! До чего же рук и ног у тебя много, не пройти! Ну чего уставился? Паук противный!

Это сказала как-то на переменке Анка Сохацкая. Потом она небось и сама о том забыла, да и никто не помнил — какая разница, кто первый меня так прозвал! Но я-то помнил.

Паук, и всё тут. В недобрый час свалился на меня «паук» этот проклятый, не соскользнул — вцепился да и повис на мне. Даже наедине с собой я помнил, что двое нас: я и он, Паук.