Двенадцать цезарей - Мэтью Деннисон

Его первый и самый известный оппонент Марк Антоний настаивал, что Август обязан всем своему имени, которое Юлий Цезарь даровал ему по завещательному усыновлению после своей кровавой смерти. Цезарь приходился ему двоюродным дедом, хотя в Риме гуляли неизбежные слухи, что молодой Август, в то время носивший имя Октавиан, «необычайно красивый и чрезвычайно грациозный», был катамитом «старого развратника». (Привычка опаливать волосы на бедрах с помощью горячих каштановых скорлупок лишь усиливала достоверность слухов, а кроме того, Луций Антоний утверждал, что Октавиан предлагал себя Авлу Гирцию за три тысячи золотых монет.) Но связь двоюродного деда и двоюродного внука выходит за пределы наследования (или похоти): они родственники по образу и по духу. Мать и отчим Августа энергично противились тому, чтобы их сын принял имя Цезаря. Предостережения Атии падали на бесплодную почву. «Его божественная душа презрела человеческие советы и решила, что лучше с риском добиваться возвышенного, чем в безопасности низкого», — говорит Веллей Патеркул.[38] Это заявление достойно настоящего цезаря.

Катон, как мы знаем, однажды сказал, что Цезарь единственный берется за государственный переворот в трезвом уме. Данное утверждение скорее можно отнести к Августу, потому что если Цезарь, опьяневший от честолюбия, потерял видение политических реалий, то Август никогда не терял сосредоточенности. Трезвость мыслей была главным фактором того культа личности, который поддерживал его правление. Собрав в своих руках беспрецедентную власть и богатство (в последние два десятилетия он получил 1400 миллионов сестерциев в наследство от своих друзей), Август предложил римлянам проявлять продуманную скромность, такую же абсолютную по своей драматической лживости, как и все, что представляли на классической сцене мимы, которыми он так восхищался. «Однако старайся избегать деланости, когда говоришь и пишешь», — предупреждал он свою внучку Агриппину, по словам Светония. Даже в речи он испытывал отвращение к показным «словесам, попахивающим стариной», или цветистому стилю своего друга Мецената, покровителя Горация, Вергилия и Проперция, который он презрительно характеризовал как «напомаженные завитушки». Только непринужденность и дружелюбие Августа смягчали нарочитую простоту, внушенную обычаями Республики с ее заботой об общественном благосостоянии. Светоний по этому вопросу высказывается откровенно: «Во всем остальном, как известно, обнаруживал он величайшую воздержанность и не давал повода ни для каких подозрений».

Август жил в маленьком доме на Палатинском холме в течение сорока лет. Мебелью его не стал бы гордиться даже римлянин среднего достатка в правление Адриана — время, когда Светоний писал «Жизнеописания». Одежда была продуманно заурядной — по его утверждению, ее изготовляли сестра Октавия, жена Ливия или дочь Юлия (неправдоподобное заявление в отношении к Ливии и Юлии). Он питался экономно, простой пищей: зелеными фигами, черствым хлебом, некрупной рыбой, свежим творогом, горсткой фиников или гроздью винограда, яблоками, огурцами и молодым салатом, иногда он смачивал хлеб холодной водой. Именно такие продукты Титир предлагает Мелибею в первой эклоге Вергилия. С такой же умеренностью Август употреблял вино. Усердный в государственных делах, он работал допоздна, не отягощенный излишествами пьянства или обжорства. Его маленький кабинет, скрытый от любопытных глаз наверху дома, назывался «Сиракузами» в честь родины математика и философа Архимеда. Физический дискомфорт был символом честности, доказательством неподдельной заботы о римском государстве. Когда его внучка Юлия построила великолепную и дорогостоящую загородную виллу, Август снес ее. Роскошь легко приносилась им в жертву политическим целям. Циничные источники могли ставить под сомнение искренность такой претенциозной привязанности Августа к мирскому, но ни один не отрицает прочности его положения.

Его наследие было продуктивным, культурный и экономический расцвет правления совпадает с эпохой, когда мощь Рима быстро укреплялась как дома, так и за границей. Но сам Август, известный волокита, чей сексуальный интерес никогда не угасал, имел всего одного ребенка. Юлия была дочерью его первой жены, Скрибонии, — строгой, старомодной матроны, с которой он развелся в день, когда родилась дочь, под сомнительным предлогом, что он якобы «устал от ее дурного нрава». На самом деле его одолевала страсть к Ливии, и, будучи очевидным выскочкой в политической среде с глубоко укоренившимся снобизмом, он не менее сильно стремился к политической легитимации, породнившись с аристократическим домом Клавдиев, к которому принадлежала Ливия. История правления Августа — это постоянная политическая переориентация и передача власти от выборных должностей неизбираемому главе государства. Человеческая драма, которая поначалу разыгрывалась за закрытыми дверями на Палатинском холме, а затем на общественных аренах, имеет в своей основе поиски Августом наследника, чтобы передать ему накопленную власть, поскольку принцепс не имел собственного сына. Само по себе это указывало на постепенный захват власти и ее монополизацию. Этот процесс отнимет у Августа много сил и энергии. Как и все его действия, окончательный выбор преемника определил дальнейшее развитие принципата.

В 44 г. до н. э. Гай Октавиан, болезненный, часто страдающий простудой молодой человек всаднического сословия, которого Светоний описывал как награжденного родимыми пятнами, небольшого роста и даже иногда прихрамывающего, осознал стоящий перед ним вызов, «считая первым своим долгом месть за убийство дяди». На самом деле «дядя» приходился ему двоюродным дедом, братом деда по материнской линии. Смерть Юлия Цезаря в мартовские иды сделала его самым известным человеком в Римской империи. Впоследствии Цезарь станет богом, а тем временем молодой человек оказался первой жертвой из многих в предсмертной агонии Римской Республики. Не имея собственного сына, Цезарь разделил свои несметные богатства между гражданами Рима, даровав каждому по триста сестерциев и участок земли за Тибром, а в прилежном юнце предположительно разглядел самого себя. Он также предложил Гаю Октавиану лучезарное имя, ценность которого точно определил коллега-консул Марк Антоний, а также лояльность легионов и сателлитов в Римском мире. В Республике никто другой не мог оставить большего наследства. Занимаемое Цезарем беспрецедентное положение было даром сената и римского народа, оно являлось сплавом конституционных полномочий, предоставленных лично ему, поэтому он не имел права передавать их.

Однако для тщедушного подростка, изучавшего риторику в Иллирике, отголосок этого положения означал звучный призыв к пробуждению.

Друзьям, встречавшим Октавиана по возвращении в Рим в начале мая 44 г. до н. э., характер его наследства был ясен. «Когда вступил в город, солнце над его головой засияло радугой и создалось впечатление, что оно само возложило корону на голову великого мужа», — говорит Светоний. Такая полезная выдумка успокоила ветеранов Цезаря, которые обязались хранить верность наследнику ушедшего вождя, наделив прибывшего в Рим молодого человека не только приветственными возгласами, но и фактически частной армией. В этой весенней неразберихе, в то время как римские политики боролись за недосягаемый консенсус, расхождение во взглядах углублялось, и последствия этого были далекоидущими. Главным в рядах скептиков был сам Марк Антоний, магистр конницы Цезаря (второе лицо в государстве), — экстравагантный, добродушный, бездумный и эмоциональный гуляка-патриций. Антоний считал, что именно он является истинным наследником Цезаря. Не желая потакать молодому человеку, чье всадническое происхождение и известное, по слухам, женоподобие он решительно презирал, Антоний объяснил Октавиану, что не намерен выплачивать деньги, обещанные Цезарем в завещании. Он также подтвердил свое стремление сохранить власть над Римом, которую завоевал в период смуты, когда тираноубийцы не разработали никакого плана действий, кроме расправы над Цезарем. Октавиан немедленно принял линию политического поведения, которую сохранит на протяжении полувека. Взяв взаймы громадные деньги, он сам выплатил римскому народу деньги, положенные ему по завещанию Цезаря. Он приложил все усилия, чтобы причины этих действий стали широко известны и поняты. Октавиан также организовал роскошные игры в память о Цезаре. В частном порядке он обсуждал с Цицероном реставрацию Республики. Вероятно, никто, кроме него, не предвидел абсолютной неосуществимости этого. Он рано начал карьеру престидижитатора.[39]

Создав союз с Крассом и Помпеем, Цезарь получил деньги (Красс) и военную поддержку (Помпей), чтобы добиваться своих политических целей. Благодаря Цезарю у Октавиана уже было и то, и другое. Ему не хватало правомочности притязаний на власть, поскольку был слишком молод для поста сенатора. Легитимность обеспечило решение сената в 43 г. до н. э. наделить Октавиана полномочиями пропретора и отправить его в Галлию. Он сопровождал консулов Гирция и Пансу в совместном походе против Марка Антония, который попытался захватить контроль над этой провинцией. В битве при Мутине цезарианцы разгромили силы Антония, которому пришлось бежать. Гирций и Панса погибли. В Рим вернулся только Октавиан. Но здесь сенат медлил с вознаграждением за победу. Октавиану было отказано в одном из консульских постов, освободившихся в связи со смертью Гирция и Пансы. Разгневанный Октавиан вошел в Рим во главе восьми легионов кавалерии и вспомогательных подразделений. Это была демонстрация силы, но наградой должно было стать консульство. Как приемный отец, военной угрозой он добился уступок, которые не могли принести переговоры. Это станет характерной чертой принципата, который Август передаст своим наследникам: железный кулак в бархатной рукавице, вездесущность военного присутствия при режиме, основанном на харизме и заботе об интересах общества.