Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий

двух дней, пока дул попутный ветер, предлагала интересное развлечение, так зачем портить увлекательное зрелище вмешательством? Шипбой против просоленного морского волка!

Это было что-то…

Берар пенился от злобы. Он родился в Гаскони и был бастардом – внебрачным сыном обедневшего дворянина-пикардийца. После рождения Берара его мать-гасконку перестали допускать в отцовское поместье, и она жила в нищете. Поэтому Берар в раннем возрасте ушел из дому и стал морским скитальцем – ни жилья, ни семьи, ни денег, чтобы начать другую жизнь. Да он и не собирался что-либо менять в своей судьбе.

Берар не был совсем уж глупым, но кровь бастарда давала о себе знать. Бастарда, да еще и гасконца, заводного и горячего, как пламень. Берар считал себя высокородным, поэтому появление на когге Эсташа он воспринял как личное оскорбление. В команде появился еще один дворянин! Именно это было главной причиной ненависти матроса к новому шипбою.

Наваха – раскладной испанский нож – сама прыгнула к нему в руки. Это было весьма действенное оружие для нанесения смертельного удара. Остроту его лезвия можно было сравнить с бритвой. Оно выдерживало любые нагрузки и благодаря специальному механизму не закрывалось в самый ответственный момент, за что очень почиталось в матросской среде. Ведь на земле, чаще всего в тавернах, по пьяной лавочке, драки случались довольно часто, так как там не действовало «Морское право», и наваха в такие моменты была просто незаменима.

Навахи изготавливались для простолюдинов в связи с тем, что низшему сословию (и матросам в том числе кроме военных) запрещалось носить в городе холодное оружие. Но без ножа было никак; он был обязательным в любом застолье. С помощью навахи резали хлеб, мясо, рыбу, разделывали крупную дичь. Но это не мешало в случае необходимости пустить наваху в ход в целях самообороны. И Берар Шартье владел раскладным испанским ножом в совершенстве.

Конечно, наваха необязательно становилась орудием убийства. Для испанца позор хуже смерти. Поэтому нанесение позорного клейма в виде двух перекрестных порезов на лице противника было более убедительной победой, нежели его бездыханное тело. Однако то для испанца, но только не для Гасконца. Берар горел желанием расправиться с наглым шипбоем, который осмелился поднять руку на просоленного всеми ветрами морского волка.

Матросы оцепенели. Вмешаться в драку они не могли – слишком далеко все зашло. И отобрать наваху у Шартье не было никакой возможности без ущерба для себя – может отмахнуться и нанести нечаянный удар, от которого нельзя защититься.

Практически перед командой стояли два покойника. Никто не сомневался, что бешеный Гасконец зарежет мальчишку, как каплуна, а затем его привяжут к телу Эсташа и бросят обоих в морскую пучину согласно «Олеронским свиткам». Ярость затмила разум Берара; до его смущенного сознания просто не доходили предостерегающие возгласы товарищей.

– Капитана! – кто-то крикнул. – Позовите капитана! Скорее!!!

– Мастер, где мастер! – закричали другие.

Пьер Фарино почивал в своей капитанской каюте (его сон всегда был крепок), положившись на мастера – корабельного штурмана, который нес вахту и которого звали Роже Блондель. Но мастер в этот момент был в трюме, занят выяснением отношений с провиантмейстером, у которого обнаружилась недостача солонины. Он поэтому ничего не мог ни видеть, ни слышать.

Берар ударил навахой, как змея, – молниеносно. Но еще быстрее действовал Эсташ. Он опередил его на какой-то миг. Эсташ швырнул в перекошенную от ненависти физиономию Берара свою шляпу, от чего тот несколько опешил и потерял темп, а затем нанес резкий удар канатом по его руке с ножом.

Наваха отлетела в сторону, но это не остановило Шартье. Все же он был мужчиной в расцвете сил, гораздо крупнее подростка и выше ростом.

Берар подскочил к Эсташу, намереваясь задушить его, но не тут-то было. Ловко пропустив своего обезумевшего противника мимо, подросток сноровисто набросил ему петлю на шею, которую соорудил мгновенно, не глядя на веревку, – некогда было; он наблюдал за действиями Шартье – и когда тот дернулся, чтобы освободиться, Эсташ великолепным броском через спину уложил Берара на палубу.

Грохот от падения Гасконца на гулкие сухие доски палубы – погода стояла солнечная, теплая, почти неделю, – получился такой, что даже капитан проснулся. Когда он выскочил из своей каюты, Эсташ уже «дожимал» Шартье, который начал задыхаться и сучить ногами. Мальчик рассвирепел не менее своего противника и был безжалостен. Правда, намерения прикончить Берара у него не было. Он лишь хотел его хорошо проучить.

Обращаться с куском веревки обучил его все тот же Большой Готье. «Когда дерешься, забудь про рыцарские замашки, – поучал он Эсташа. – В бою выигрывает тот, кто хитрей и подлей. Да-да, именно так! На тебя замахнулись мечом, а ты в рожу своему противнику сыпани мелкого песочку. И все, он твой. А ежели хорошо приготовиться да запастись острым молотым перцем, то с ним можно положить добрый десяток вражин. Только делать все нужно очень осторожно, чтобы ветер дул от тебя».

Готье преподал ему уроки боевой борьбы, в том числе с помощью веревки, которая оказалась превосходным оружием в умелых руках. Он показал различные удары ногами и руками во время фехтования, которые сбивают с толку противника и лишают его инициативы. Наконец, научил использовать любые подручные предметы, вплоть до камня, чтобы «погасить», как он выражался, самого искусного солдата.

– Прекрати! – рявкнул капитан над ухом Эсташа.

А голос у него был, что иерихонская труба.

Эсташ невольно вздрогнул и ослабил натиск. Пьер Фарино поднял его за шиворот своей крепкой рукой и поставил на ноги; до этого подросток почти лежал на Бераре, все туже и туже закручивая узел на шее Гасконца.

– Воды! – приказал капитан, вглядываясь в посиневшее лицо матроса.

Шартье пришел в себя только после третьего ведра забортной воды. Тряхнув своей черной гривой, как пес после купания, он с трудом встал и мрачно уставился на капитана. Удавка на шее вернула ему способность здраво мыслить, и теперь он соображал, какую кару придумает для него арматор. А в том, что она обязательно последует, он совершенно не сомневался.

– Ты, ты и ты! – Капитан ткнул пальцем в сторону троих матросов. – Доложите, что здесь произошло!

Расспрашивать драчунов не имело смысла. У каждого из них была своя правда.

Внимательно выслушав обстоятельный рассказ матросов о том, кто был зачинщиком инцидента и как все происходило, он повертел в руках наваху, которую услужливо подал капитану второй шипбой (он тоже прибежал на шум), и угрюмо сказал, глядя на гасконца сузившимися глазами, не предвещающими ничего хорошего:

– Ты нарушил морской закон! И кому, как не тебе, его знать! Драться с мальчишкой! Позор!

– Прошу прощения, хозяин… – с трудом