Двухгодичник. Сказки про Красную армию - Евгений Поляков

А америкосам-то каково, тем, что в разведчике сидели. Летают уже, наверное, не первый год, все воздушные ямы по маршруту знают.

И завсегда все русские подразделения выдавали их в одном квадрате, а тут… Девять в одном выдают, а десятый в другом. Что за ботва? Наверное, русские какую-нибудь очередную пакость готовят. Одно подразделение не иначе как на новую систему координат перешло. И с ихнего штаба, небось, орут: разбирайтесь, что там русские удумали. А пока не разберетесь – крутитесь и анализируйте.

Хорошо все, что хорошо кончается. В полку приняли-таки информацию со всех точек (либо сами догадались, либо сверху стукнули). Поняли, что в одной роте неправильная сетка ПВО. По линии ЗАС передали правильную. Рота начала выдавать координаты аналогично своим коллегам. Сразу после этого натовские самолетики стали потихоньку восвояси оттягиваться. Ну и готовности в обратку пошли, пока до постоянной не спустилось.

Мы, правда, на тот момент всего этого не знали, ведь у нас-то сетка ПВО нормальная была. Просто крутились и офигевали от экранов и команд. Только потом информация по капелькам дотекла до нас. Информация о том, что весь сыр-бор был из-за неправильной сетки ПВО. Сейчас, по прошествии стольких лет, думается: какая, блин, разница, кто как квадратики пронумерует, а получается, что сие могло привести к всеобщему катаклизьму. Впрочем, и на гражданке неправильно проставленные буковки, циферки и стрелочки, например, у авиа-или ж/д диспетчера, тоже могут иметь весьма печальные последствия.

Как меня чуть не оженили

Первый год своей службы я ходил холостым. И «во дни тягостных раздумий» Петрович частенько успокаивал меня: «Не боись, лейтенант. Найдем мы тебе бабу. Без п… ы, но работящую». Временами последнее предложение заменялось на: «беременную, но работящую». И вот в один из таких дней Петрович, наверное, решил привести свою угрозу в действие.

Начало картинки я не помню. Помню только с места, когда мы с Петровичем оказались в хате председателя какого-то колгоспа (коллективного господарьства или, по-нашему, колхоза). Как мы там оказались – извиняйте, не помню. То ли было это на учениях, когда мы пошли налаживать связи с местным населением, то бишь с руководством оного. То ли это было, когда мы с Петровичем зачем-то поехали в село Вербка-Мурована. Да и какая, в сущности, разница. Оказались у председателя – и оказались.

Помню, сели за стол. На нем зараз появился, как вы уже поняли, самогон – ну как же без него! Петрович меня представил: «А это наш москвич». На что председатель сразу оживился: «О, как классненько! А я за него дочь свою выдам». Откуда ни возьмись появилась та, которую хотели за меня просватать. Замещенная память рисует (из фильмов, наверное) национальный малоросский наряд, стать – кровь с молоком, хлеб-соль на рушнике и имя Ганка. Разумеется, этого ничего не было. Помню только дурацки хихикающую деваху с бюстом не иначе как пятого нумера, которая шастала туда-сюда, принося снедь и выпивку. Я даже испугаться не успел уготованной мне участи, как уже выпил установленную самим же для себя безопасную меру самогона. После чего при очередном разлитии горилки выдал дежурную фразу: «Все. Мне хватит». Это привело к немой сцене. Председатель удивленно посмотрел сначала на меня, потом на Петровича, наверное, мысленно вопрошая его: «Кого ты мне привел?» Петрович так же, одним взглядом, ответил: «Ну что делать. Такой вот москвич. Могут же быть у человека маленькие недостатки». Наконец председатель обрел-таки дар речи и выдал: «Да на фига мне такой зять, который и выпить-то толком не может! Нет, не отдам за тебя свою Ганку (пусть здесь это будет она)». У меня с души отлегло. На этот раз обошлось.

На втором году службы я уже и сам (или так тогда казалось, что сам) женился. Причем жена не подходила ни под одно из двух определений Петровича.

Раз уж в этой картинке идет речь не о войне, а о мире (лавры Льва Николаевича не дают спокойно спать), то и продолжим ее еще чуть-чуть двумя полукартинками про любову.

В то время меня несколько удивляли более патриархальные взгляды на взаимоотношение полов, царившие на Хмельничщине. Еще на первом году службы я встречался с местной девчонкой, но, кажется, у нас даже до поцелуев не дошло. Помню, мы как-то шли с ней по п. г. т. и держались за руки. Потом я без всякой задней мысли, неосознанно, поскреб своим пальцем внутреннюю сторону ее ладошки. Ответная реакция меня очень удивила. Девушка выхватила, как ошпаренная, свою руку из моей и надулась. Я был весь в непонятках. Видимо, почувствовав, что я не имел никаких дурных намерений, она через какое-то время сказала, что это очень плохой жест парня по отношению к девушке. Других подробностей не последовало. И вот я до сих пор так и не знаю его скрытого смысла. Не могу сказать, что от этого ночей не сплю, но все-таки интересно. Может, это как-то связано с глаголом «скрестись» и его вторым смыслом. Но честно в тот раз был – «не виноватая я».

На втором году службы, в один из приездов жены (которую я выписал из своего Подмосковья), мы поехали в Хмельницкий. Уже не помню зачем, может – просто погулять. Мы шли по тротуару одной из центральных улиц. Я обнимал жену за плечи и поначалу никак не мог понять – почему практически все проезжавшие мимо нас машины притормаживали. А некоторые еще и бибикали. Может, они хотели сказать – молодец, мужик, давай. А может, еще что-то другое. Это тоже, наверное, так и останется для меня тайной, покрытой мраком. Просто в конце восьмидесятых в Москве, да и ее окрестностях, молодые люди спокойно обнимались и даже целовались практически везде, исключая, может быть, Мавзолей. А Хмельницкий был вроде как даже ближе к границе с западным миром, но почему-то более пуританским.

Жена да убоится…

Ну раз уж здесь про любову речь пошла, то еще вам одну картинку про ее родимую нарисую.

Вы когда-нибудь встречали девушку, взрослую девушку двадцати пяти лет, которая панически боится свою мать? А я встречал. Больше скажу – женат был на такой. Дело-то уже давнее, больше двадцати лет минуло, страсти многие поулеглись, можно, наверное, и рассказать.

И женился-то я на ней тоже не вполне обычно. Ну, не так, чтобы уж очень оригинально, но все-таки. Приехал в отпуск из армии, познакомился (до этого ее не знал) и расписались через две недели. Не верите? Говорите, что после подачи заявления даже тогда надо было месяц ждать? Правильно говорите, но и я не вру. Для особо одаренных своя очередь имелась. Нет, никакой я не блатной был, как, впрочем, и сейчас. Да и ребеночка мы не успели за две недели заделать. Просто когда решили, что жениться надобно, то надел я свою лейтенантскую форму, подпоясался портупейкой и почапал в загс. Там – к заведующей: так, мол, и так, хотим, понимаете, пожениться, а отпуск мой через две недели заканчивается, а по законам совейским ждать месяц надобно, для проверки чуйств. Неувязочка получается. Не погуби, матушка-законница, в ноги кланяться будем, только не дай захиреть на корню зарождающейся ячейке общества. Ну не так, конечно, но где-то очень близко по смыслу. Заведующая на форму мою военную глянула, но ей одной не поверила, еще запросила отпускной билет и удостоверение личности офицера. Покрутила их туда-сюда, только что не понюхала и на зуб не попробовала. Потом тяжело выдохнула, типа: «Ну что же с вами делать-то?» – и стала даты свободные предлагать. Две недели мы продержались, не разбежавшись, и благополучно зарегистрировали свои отношения под традиционный марш Мендельсона.

О чем это я? Ах да, о страхах девичьих. Так как женились мы, можно сказать, впопыхах, не очень хорошо изучив друг друга, то пришлось это уже потом в браке наверстывать. Сразу после свадебки укатили мы на Украину, где я службу свою отбывал. Я – на год оставшийся, а женушка свежеиспеченная – на время отпуска своего внеочередного, милостиво предоставленного администрацией. Пошли мы как-то с супружницей моей законной на тамошний узел связи на родину нашу малую позвонить. По дороге жена мне и говорит:

– Жень, я постричься хочу.

– Ну, хочешь, так и постригись. В чем проблема-то?

– А мне мама не разрешает.

Мое удивленное лицо и, наверное, ответ типа: «Ну, ты же уже взрослая девочка».

На узле связи из трех автоматов междугородных один был очень милостив к звонящим: соединять соединял, а пятнадцатикопеечные монеты не глотал. Можно было звонить сколько душе угодно. И наверняка про это не только мы знали. Но, видать, мало кому междугородная связь в нашем райцентре требовалась, вот и пользовались мы ею по большей части одни.

В тот раз сначала я своих родителей успокоил, что все у нас в порядке, потом уже женушка аналогичное своим по проводам пропела. Уже ближе к концу общения, прямо перед самыми прощаниями, она напоследок выдала:

– М-а-а-м, мне тут постричься пришлось.

Вторую-то часть диалога я не слышал, поэтому могу только домысливать, как теща моя, недавно обретенная, неодобрение свое выражала. Но выражала, потому что жена продолжила извиняющимся тоном, противно растягивая слова: