Русский Харбин - Олег Гончаренко

Ничуть не приукрашивая картину этнической взаимной терпимости, современники отмечали, что все этносы, населявшие в разные годы Харбин, мирно сосуществовали с коренным населением, принимая и понимая его по-своему, в рамках собственных культурных традиций и представлений об иностранцах. Отношения же китайцев и русских, как двух наиболее крупных по численности народов, населявших Харбин, весьма точным и характерным образом изобразила в своих воспоминаниях русская поэтесса Елизавета Рачинская, некогда приехавшая в Китай в качестве эмигрантки: «…Все эти Чжаны, Суны и Ли подавали нам чай в наших по-европейски отделанных и обставленных конторах, всегда успевали вовремя поднести зажженную спичку к сигарете, небрежно вынутой из дорогого портсигара выхоленной рукой хозяина; они никогда не опаздывали доставить нам прямо на квартиру, к утреннему завтраку, в больших корзинах, свежий, еще теплый хлеб, укутанный белоснежными полотенцами; за гроши приносили на плечиках идеально выутюженные и накрахмаленные летние платья и костюмы… Они были лучшей на свете прислугой…» В этих ее строках было отражено некоторое общее, усредненное отношение второй волны русских поселенцев в Харбине, отличавшее их от первопроходцев тем, что многие прибывшие не только не полюбили страну, где прожили впоследствии многие десятки лет, но и не особенно стремились познать ее культуру и историю. А возможностей для этого даже у среднеобразованного харбинца существовало достаточно. До 1908 года русское Коммерческое училище в Харбине было единственным национальным учебным заведением в Китае, где учащимся преподавался китайский язык большими знатоками китайской филологии. Среди них особенно следует упомянуть тех русских синологов, которые приехали в Северо-Восточный Китай в первые годы прошлого века, изучали и преподавали китайский язык и читали курсы по китайской культуре. Именно они организовали Общество русских ориенталистов, опубликовали свои работы в харбинских журналах «Вестник Азии» и «Вестник Маньчжурии», написали учебники по китайской истории и, не жалея сил, переводили на русский язык китайскую литературу. Одним из таких знатоков по праву считался Павел Васильевич Шкуркин (1868–1942), читавший курс по истории Китая в одном из военных училищ в провинции Гирин и бывший весьма почитаемым преподавателем среди харбинских студентов, изучавших Дальний Восток. Среди прочих, тех, кто в большой степени стремился к популяризации китайской культуры среди русского населения города, стоит назвать и харбинского поэта Валерия Перелешина (1913–1992), занимавшегося авторизованными переводами китайской поэзии на русский язык. Еще при жизни, в 1940-е годы в Шанхае у него оказалось немало китайских учеников, с должным почтением внимавших лекциям литературного мэтра в ходе преподаваемых им поэтических «мастер-классов». Впрочем, Перелешин начал серьезно интересоваться китайской культурой не в то время, когда жил в Харбине, и где у него в 1937 году вышла первая книга, а лишь после того, как переселился в Пекин — культурный центр Китая. Но, даже живя и работая в Пекине, а потом в Шанхае, Перелешин не успел создать значительного труда по китайской культуре. Его переводы классической китайской поэмы «Ли Сао» и древнего китайского философского труда «Дао Дэ Цзин» были выполнены через много лет после того, как поэт отбыл из Китая.

Харбинский поэт Валерий Перелешин

Интерес к китайской культуре, проявленный отдельными получившими хорошее образование русскими учеными, проживавшими какое-то время в Харбине, не был явлением распространенным. По существу, живя бок о бок более полувека, русские и китайцы продолжали оставаться совершенно чужими и по большей части нелюбопытными в отношении не только культурных достижений, но и обыкновенного жизненного и духовного уклада друг друга. Так, в 1920 году известный в узких кругах маньчжурский журналист и прозаик Цюй Цюбо, путешествовавший с юга Китая в Россию через Харбин, описал свои впечатления от русской семьи в своей книге с весьма красноречивым названием «Путешествие в голодную землю». В ней, между прочими наблюдениями, китайский публицист описал и знакомство с некими русскими в Харбине, не поленившись воспроизвести некий разговор со своими радушными хозяевами: «Они рассказывали мне о русской культуре, и я спросил их, что они думают о китайской культуре, живя в Китае много лет. Они говорят: Мы не побывали в Китае. Вы думаете, что Харбин — это Китай? Русские эмигранты здесь живут совсем по-русски. У нас очень немногие знакомы с китайской культурой. Мы только немного учились китайской истории в коммерческом училище». Нельзя отказать автору этих записок в некоторой наблюдательности. Действительно, с годами и даже десятилетиями, после приезда в город первых поселенцев из России, яснее обозначилась все нарастающая тенденция в школьных программах к изучению родного языка. Постепенно она вытеснила занятия китайским не только из учебных планов, но и привела к тому, что в русском сообществе в Харбине китайский язык стал считаться чем-то второстепенным. Тем, что не стоило особо изучать, если в этом не было крайней нужды. Ситуация с молодым поколением российских эмигрантов, выросших в Харбине в 1930-е годы и почти поголовно не знавших китайского языка, хорошо иллюстрирует возникшую тенденцию. Некогда известная в Харбине поэтесса, выпускница юридического факультета Наталья Семеновна Резникова, автор поэтического сборника «Песни Земли» и романов «Измена» и «Побежденная», на склоне дней, в 1988 году, признавалась: «…с сожалением должна признать, что китайская культура прошла мимо почти всех вас, выросших в Харбине…» Прошло это мимо и другой харбинской девушки тех лет, Натальи Иосифовны Ильиной (1914–1994), приехавшей в Китай в 1920 году, жившей и учившейся в Харбине, работавшей журналисткой в Шанхае и затем в 1947 году возвратившейся, благодаря покровительству всесильного МГБ, назад, в СССР.

Десятилетие спустя она опубликовала в Москве свой первый роман «Возвращение», в котором не всегда лицеприятно описывала жизнь русских эмигрантов в Китае. Из ее воспоминаний о своей жизни в Харбине и в Шанхае, а также из ее очерков о шанхайской жизни «Иными глазами», вышедших в 1946 году, читатель едва ли найдет что-либо особенно познавательное о жизни в Китае. Ибо сама китайская жизнь весьма мало интересовала острую на язык, но не вполне компетентную в вопросах китайской культуры мемуаристку, отмечают современные китайские исследователи ее творчества. Однако не только у Ильиной, случайно возникшей на небосклоне харбинской жизни, но и на страницах прозаических произведениях лучших русских писателей Харбина, внимательно изучавших китайскую жизнь, читатель редко встречается с образами китайцев, созданными на основе глубокого знания национальной жизни, быта, верований и обычаев. Даже у самого известного в Харбине русского поэта Арсения Несмелова и даровитого харбинского писателя Бориса Михайловича Юльского, в рассказах ярко описывающих жизнь русских эмигрантов в Северо-Восточном Китае, их эпизодически появляющиеся китайские персонажи по обыкновению представлены в качестве ленивых, ограниченных, но хитрых, диких или жестоких варваров. А в романах столпа маньчжурской этнографической прозы Н. А. Байкова китайцы, живущие в тайге, являют собой скорее олицетворение дикой природы, чем носителей ценностей древней цивилизации. Любопытно отметить, что проза русских писателей Харбина, иногда, для подчеркивания характерных особенностей национального китайского характера, содержит два-три китайских слова, чаще всего — «фанза» — дом и «чифан» — есть. Из этих двух слов одно было понято ошибочно: харбинские прозаики искренне полагали, что «чифан» — это имя существительное «еда», тогда как китайское слово «чифань» — это глагол. Пишущие китайцы, впрочем, также заимствовали для бытописательства немало русских слов. Среди наиболее употребляемых — «хлеб», «ведро» или «машина». Однако о большем взаимопроникновении двух языков и культур не могло быть и речи. Ведь совсем не секрет, что мало кто из русских, живших тогда в Харбине, хорошо знал китайский язык, да и сами китайцы говорили с русскими на очень примитивном наречии. А китайцев, которые имели возможность учиться в русских школах или институтах и хорошо знавших русский язык, было совсем немного, особенно до 1945 года.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});