Одиночка - Гросс Эндрю

— Мы очень рады, что вы приехали, — тепло приветствовал его Кацнер. — Пора открыть всему миру то, что мы наблюдаем уже давно.

— Ваш президент должен узнать, с чем мы столкнулись. И остановить это, — высказался один из представителей комитета по делам беженцев.

— Пожалуйста, господа, позвольте нашему гостю сперва перевести дух и сориентироваться. Не хотите ли чего-нибудь съесть, капитан? — монсиньор Корреа взял Стросса за локоть. — Вы проделали неблизкий путь.

Стросс поблагодарил священнослужителя, но вежливо отказался:

— Я бы приступил к делу незамедлительно, если не возражаете.

— Разумеется. Я вас понимаю. Прошу пройти сюда, — Корреа открыл двойные двери и провел Стросса в прилегающую парадную столовую. — Они ожидают вас здесь.

За деревянным столом, центр которого украшали два огромных золоченых канделябра, сидели Рудольф Врба и Альфред Вецлер.

Оба бывших заключенных выглядели утомленными и исхудавшими, костюмы висели на них мешками. Прошло всего несколько недель с момента их побега, и волосы на бритых головах только-только начали отрастать. Стросс видел их фотографии и узнал Вецлера по усам. Его товарищ, Врба, курил и явно нервничал. Он остался сидеть, когда участники совещания стали заходить в столовую.

В качестве переводчика с чешского выступил представитель Чешского комитета по делам беженцев. Стросс начал с того, что пожал руки и поздравил бывших заключенных, совершивших дерзкий побег.

— Вы продемонстрировали невероятное мужество. Весь мир у вас в большом долгу.

Перед Строссом поставили чашку черного кофе и кусковой сахар.

Выслушав переводчика, беглецы оживились и закивали.

— Это полный отчет, — Кацнер из еврейского агентства пододвинул к Строссу внушительную стопку документов. — Но я полагаю, вам известно основное его содержание. Происходящее уже давно не является тайной. Все присутствующие здесь хотят знать, почему вы до сих пор не отреагировали на все это. Ведь речь идет не о войне, которую нацисты развязали против нас. Это истребление.

— Я военный, а не дипломат, — начал Стросс. — Но хочу заверить вас, что президент осведомлен о сложившейся ситуации.

— Вы ведь тоже еврей? — поинтересовался представитель шведского комитета беженцев.

— Да, — подтвердил Стросс.

— Тогда вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было. Тысячи людей погибают ежедневно. Так почему же ваше правительство ничего не предпринимает?

— Правительство США волнует судьба всех, кому угрожает нацистский режим, — произнес Стросс, хотя каждое слово комом застревало у него в горле и звучало неубедительно. Было ясно, что собравшиеся воспринимают визит Стросса как знак того, что скоро будут предприняты военные действия. В Соединенных Штатах проживала самая большая еврейская диаспора за пределами Европы, и именно США должны нанести ракетные или бомбовые удары по железнодорожным коммуникациям. С этим визитом ожила надежда на долгожданную помощь союзников.

Но Стросс прибыл в Европу по другой причине.

Кивнув с почти очевидным сожалением, он повернулся к двум бывшим заключенным.

— Я хотел бы показать вам одну фотографию, — обратился он к ним через переводчика. Стросс достал из портфеля папку, извлек оттуда снимок восемь на десять и пододвинул его к Рудольфу Врбе. Тот лишь покосился на карточку. — Вы узнаете этого человека?

Пока говорил переводчик, лицо Рудольфа оставалось непроницаемым.

— Он вам знаком? Вы могли встретить его в лагере, — продолжал Стросс.

Бывший заключенный медленно взял со стола снимок профессора Мендля.

У Врбы были темные волосы, приплюснутый нос и резко очерченные низкие брови. Приподнятый уголок рта придавал его лицу выражение почти ехидное. Он внимательно вглядывался в снимок. В конце концов Рудольф поднял взгляд на Стросса.

— Извините, — произнес он по-английски и отрицательно покачал головой.

Стросс испытал горечь разочарования. Это была его последняя надежда. И не только его. На кону был целый год работы. Он передал снимок Вецлеру. У того были кустистые брови и высокий лоб, что придавало его лицу более интеллигентное выражение. Вецлер долго изучал фотографию, но затем отложил ее, неопределенно пожав плечами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Прошу вас, — убеждал его Стросс. — Посмотрите еще раз. Это важно.

Вецлер едва взглянул на снимок и потянулся за сигаретами, лежавшими на столе. Стросс не мог не заметить синеватые цифры у него на предплечье. Вецлер закурил и, не отрывая взгляда от капитана, произнес довольно длинную фразу по-чешски.

— Мистер Вецлер желает знать, почему этот человек заслуживает большего внимания, чем все остальные, — спросил переводчик. — Ежедневно умирают сотни ни в чем не повинных людей. Женщины, дети. Как только они прибывают, у них отнимают все вещи и посылают в газовые камеры. Они все хорошие люди, — Вецлер говорил быстро, переводчик едва за ним поспевал. — Они все жили достойно. И кто такой этот человек, что вы ради него приехали сюда и пытаетесь его разыскать?

Бывший заключенный придвинул фотографию назад Строссу, ожидая разъяснений.

— Я не могу сказать, — ответил Стросс, глядя собеседнику в глаза, — но это очень важно. Я понимаю вашу позицию. И я донесу ее до высших эшелонов моего правительства. Я вам обещаю.

Бывший лагерник хмыкнул, сдунув пепел из пепельницы. Быстро посмотрел на своего товарища, как будто между ними был молчаливый договор. Стросс, подождав с минуту, убрал фотографию профессора в портфель.

Внезапно Рудольф Врба неохотно кивнул и произнес на плохом английском:

— Он там. Ваш человек. Вернее, был там два месяца назад. Но каждый день умирают сотни людей. Так что точно сказать нельзя…

Стросс почувствовал, как к нему возвращается вера в успех. Он там! Ради этих слов он пересек океан!

— Вы в этом уверены? — спросил он чеха. — Там же тысячи лиц. И он наверняка изменился. Все меняются.

Строссу было мало одних воспоминаний. Ему нужно подтверждение. Что-то более определенное.

— Он ведь какой-то профессор, да? По крайней мере, так его называли, — вспомнил Врба.

Стросс почувствовал, как кровь стучит в висках.

— Да, именно.

— Помимо этого, конечно, НП седьмой.

— НП седьмой? — не понял Стросс. Он записал номер в блокнот. — Что это значит?

— Нижний правый зуб, семерка. Я изучал стоматологию на родине. Однажды он ко мне приходил. У него был абсцесс, — Врба неожиданно улыбнулся. — В лагере я никогда не присматривался к лицам. Но зубы-то я всегда запоминаю.

Глава 8

В тот вечер Стросс спустился в бар своего небольшого отеля, расположенного на темной боковой улочке, в стороне от шумного веселья курортной жизни и от «Паласио ду Эшторил», где в баре с панелями красного дерева бурлила светская жизнь, а немецкие и английские шпионы пили коньяк, подмечая каждого входящего гостя.

Кроме Стросса в баре была еще пара, обжимавшаяся в дальнем углу за бокалом апероля.

Здесь он не привлекал нежелательного внимания, и никто из служащих отеля не смог бы ненароком заглянуть в его бумаги. Стросс перечитал телекс, который только что послал в Вашингтон.

Он должен был поступить прямиком на личный номер генерала Донована. В сообщении описывались подробности поездки: встречи с клиентами, зависшие заказы, запрос в министерство природных ресурсов. Текст, разумеется, был выдуманный, для отвода глаз.

И только последняя строчка содержала послание.

— Вы и не собирались нам помогать? — констатировал Александр Кацнер, после того как Врба и Вецлер все рассказали и стало ясно, зачем Стросс приехал из Америки.

Нет. Я не могу вам помочь.

Стросс все детство и юность учил Тору. Его родственники по отцу до сих пор оставались где-то в Европе. Он вспомнил цифры, выжженные на предплечье у Вецлера. Если бы только было принято решение бомбить эти чертовы лагеря — он был готов сам сесть в бомбардировщик!

К нему приблизился бармен.

— Скотч. Самый лучший, — заказал Стросс. Обычно он не пил, но сегодня, представляя себе, какую реакцию вызовет его сообщение у Донована, он решил, что будет уместно это отметить.