Маршал Блюхер - Николай Кондратьев

Невеселые думы оборвались на углу Мясной и Псковской улиц. Наткнулся на человека, сидящего на панели. Перед ним, заскорузлым дном вверх, лежала шапка, В ней сиротливо прикорнули две почтовые марки и медный пятак. Потемневшее от стужи лицо показалось знакомым. Вздрогнул:

— Вася Соколов! Ты чего это?

— Был Соколов, а теперь Слепцев. Вот сижу и ною: «Подайте слепому копеечку малым детишкам на пропитание». Считай, с сентября шестого года. Женка приводит. На работу бежит — посадит, обратно идет — поднимет. Да что‑то замечать перестали. Видать, здорово сменился народ на Франко–русском.

— Все время меняется. Как забастовка — так за ворота. А ты за пособием обращался?

— Как же, писала женка. Отказали. Почему, дескать, не сразу заявился в заводскую больницу к Нелидову. Может, где в другом месте последний глаз потерял. Ну, подождала и снова написала. Радлов наложил ручку: «Без последствий». В третий раз подала. И знаешь, отвалили—два рубля пятьдесят копеек.

Василий Блюхер сунул руку в карман, выудил последний рубль и, положив на темную ладонь, сказал виновато:

— Прости, Вася. Больше нет. Уволили меня под рождество. И рад бы…

— Да что ты! Обалдел совсем. За целковый я, бывало, два дня работал. Знаешь, я сам могу тебе дать. Скажем, гривенник. Поскольку ты безработный…

Василий Блюхер порывисто потряс левую руку слепому и торопливо зашагал к набережной Пряжки. Не вытерпел, оглянулся. Увидел — крупные пальцы нерешительно сжимаются в кулак. Соколов, Соколов… Как ты смеялся, как ты песни пел! Что они сделали с тобой?! И не только с тобой. Может быть, на соседнем углу вот так же сидит ослепший в литейной Франко–русского Яков Сафонов. Первое время он пробирался к Бердову мосту. Да в недобрый час чуть было не попал под рысаков директора. Радлов вскипел, приказал сторожам: «Отведите этого самого.., подальше. Какая возмутитель–ная демонстрация!» И сторожа отвели Якова Сафонова и внушили. Больше он на Бердов мост не приходил. А ведь понимал человек литейное дело, был любимцем Вологдина. И слесарь сборочной мастерской Максим Романов тоже был мастеровым высшего разряда. Сгорел на крейсере «Олег» при чистке правого холодильника. Вдове, оставшейся с пятью малышами, Радлов выдал единовременное пособие — 20 рублей.

Злой, синий от стужи, вошел Василий в теплую комнатенку деда. Старик глянул на внука и сразу догадался: опять ничего не выходил. Показал на стол:

— Садись, подкрепись. Замаялся, миляга…

— Да я по пути перехватил немножко.

— А вот зачем врешь? Не терплю. Глаза‑то голодные, сердитые. Ты меня не обижай. Я тебя куском хлеба никогда не попрекну. У меня еще силенка есть — прокормлю. Ну, а если, не дай бог, приболею, напишем в Курганове, старуха нарядит какие‑нибудь харчи.

— Ну, ладно, ладно! Расшумелся, богатей. Можно и поужинать. А в Курганове не пиши. Харчи там жидкие. Твоим помогать надо. И маме я давно ничего не посылал. Вот только бы за место уцепиться.

— Место — не то что невеста: потерять легко, а найти, ой, как трудно, Васенька.

— Буду ходить и ходить.

Совершенно случайно удалось поступить в большой мануфактурный магазин акционерного общества Воронина, Лютиш и Чешер. Проработал полтора года приказчиком. Сократили.

После долгих и бесплодных поисков работы Василий Блюхер перекочевал в Москву. И там долго не мог устроиться. Кормился случайными заработками. Только в мае 1909 года удалось поступить на Мытищинский вагоностроительный завод.

Завод принадлежал Московскому вагоностроительному акционерному обществу, обосновавшемуся в особняке Осоргина на Мясницкой улице. А в Мытищах управлял всеми делами инженер — акционер Лабунский. Он запомнился сразу и надолго. «Хозяин, хозяин», — пронеслось по цеху. Василий оглянулся и увидел высокого худощавого рыжебородого человека. Он шел медленно и важно, опираясь на сучковатую палку. С ним здоровались, ему кланялись, а он не поворачивал голову, лишь косил красными трахомными глазами. Прошествовав по цеху, направился в курилку. Не прошло и двух минут, как в цех вбежали курильщики, подгоняемые басом:

— Хамы! Песья кровь! Выгоню бездельников.

Изрядно напуганному мастеру Лабунский пригрозил:

— А вы для чего здесь торчите? Распустили хамов. Извольте использовать свою власть, или я найду другого. Достойного…

Сосед по тискам Семен Васильев шепнул угрюмо:

— Вот черт дубовый! Только и лается: «Хамы, песья кровь!»

Василий улыбнулся: метко сказано — «дубовый». У этого характер куда жестче, чем у Радлова. Надо быть очень осторожным, а не то потеряешь место. Страшно остаться без куска хлеба.

Первая получка принесла не радость, а озлобление. Удержали половину причитающейся к выдаче суммы. Поинтересовался:

— А почему так мало?

— Спроси у мастера, — сказал кассир. — Штрафы там разные и сборы.

«Какие там могут быть штрафы, — прикидывал Василий, — если я ни в чем не провинился? Прихожу в цех первым и ухожу последним. Мастер, кажется, доволен, ни одного замечания от него не получил. Какие‑то сборы придумали…»

Пока Василий пробирался к выходу, выяснил, что сборы проведены на иконы Николы Чудотворца и лампадное масло.

За воротами стояла толпа женщин. Пытливо всматривались в лица выходящих, боялись просмотреть кормильцев. Удерут в кабак купца Абрамова и пропьют получку. Василий заметил, что степенные тихонько шагают в чайную Вербуна. И пошел с ними «побаловаться» чайком. Сел в угол и стал наблюдать за посетителями. Вот они сдвинули столики, устроились плотно, как спаянные, заказали самоварчик и о чем‑то зашептались. Василий послушал, послушал, ничего не понять. Пересесть поближе не решился: подумают, парень подслушивает.

Накануне второй получки соседи по верстаку подговаривали пойти к Абрамову, но Василий сослался на головную боль и направился в чайную. Увидел тех же тихо разговаривающих рабочих. Со временем Василий узнал, как их зовут и зачем они собираются в уютной, вкусно пахнушей чайной Вербуна. И даже познакомился с Федотом Титовым и Михаилом Шурыгиным, но в группу подпольщиков так и не успел войти.

За вторую половину февраля 1910 года Василий Блюхер не получил и половины заработанных денег. Пересчитал, спросил:

— Вы, случайно, не ошиблись?

— Что заслужил, то и получил, — усмехнулся кассир. — Прокурил, проболтал получку. Ступай, не отвлекай от дела.

С трудом сдерживая ярость, Василий Блюхер отошел от окошка. Надо найти мастера и спросить, за что так много удержали. Мастера поблизости не оказалось. Василий слышал, как ворчат, ругают начальство товарищи. Все недовольны, а заявить об этом боятся. Сколько времени можно терпеть такое издевательство?! Жулики и воры наглеют, пора их осадить. И нужно об этом сказать честно и прямо. Василий Блюхер пересек двор. Залез на забор. Увидел огромную шумную толпу. Глубоко вздохнул и, напрягая голос, крикнул:

— Товарищи! Прошу, послушайте, товарищи!

Стоящие у забора притихли. Василий увидел сотни удивленных глаз и оробел: а что, если скажу не так, как хочу, и тогда осмеют, освищут. И все‑таки говорить надо.

— Товарищи! Сегодня нас снова обманули. Залезли в наш карман. Украли кровью и потом заработанные гроши. Тянут штрафы и сборы с каждой получки. Ведь это же грабеж! А мы молчим. Почему мы молчим?

Кто‑то злорадно подзадорил:

— Выскажи! Пропой поминальную.

Кто‑то восхищенно удивился:

— Ну и отчаянный парень! Кроет напролом!

— Скажу, все скажу, — пообещал Василий Блюхер. — Нас по каждому пустяку штрафуют, придумывают всякие сборы–поборы, заставляют работать двенадцать часов без оплаты сверхурочных. Пришло время заявить: хватит, господа, кончилось наше терпение. Пусть акционеры— Лабунский, Бышевский, Абрамсон и Гучков на своей шкуре почуют нашу силу. Надо бастовать, товарищи!

— Василий почувствовал: кто‑то колотит кулаком по сапогу. Услышал испуганный голос Семена Васильева:

— Прыгай, Вася. Городовой Лошкарев полицию вызвал. Удирай скорее!

«Поздно, — с горечью подумал Блюхер. — Слишком много свидетелей. Сам Лабунский на крыльцо выскочил». И, опасаясь, что не успеет сказать главного, заговорил быстро и сбивчиво:

— Только надо дружно бастовать. А врозь — разобьют. Как в пятом году. Завтра завод остановим.

— А ну, слезай, — раздался за спиной Василия свирепый голос. — Слезай, а не то пулей сниму.

Блюхер заговорил еще громче:

— Соберемся утром во дворе. Выставим требования. Не робейте. Мы крепче их. Мы должны…

Чьи‑то сильные руки схватили за ноги, резко рванули. Василий полетел на землю. На спину навалился городовой Лошкарев. Привычно, быстро стянул руки ремнем. Тяжело дыша, гаркнул:

— Готов, ваше благородие. Куда его?

— В Бутырки. Да поживей, поживей, вороны! Слышите, как шумят. Сомнут.