Маршал Блюхер - Николай Кондратьев

Эту новость Вася Блюхер услышал от счетовода Введенского, у которого не приняли в конторе какие‑то отчетные документы.

— Когда рабочие бастуют, это можно как‑то объяснить, понять, — жаловался Введенский мастеру Клочкову, — а вот волынка служащих — это какой‑то непостижимый кошмар. Ведь им доверены огромные ценности. Рушится основа основ.

— Через два–три денька все утихомирятся. И многие пожалеют, — ухмыльнулся Клочкоз. — И особливо говоруны…

Вася слушал и радовался. Ему нравилось, что ненавистные Клочков и Введенский говорят шепотком, боятся, что вывезут из цеха на тачке. Завтра снова соберутся сюда со всего завода. Может, и служащие придут.

И верно — служащие пришли к мастеровым. И с улицы явились. В толпе Вася различил форменные куртки студентов университета и скромно одетых курсисток. Выступали многие, но запомнился один — высоколобый ясноглазый остроумный студент. Впервые Вася слышал такого смелого, яростно ненавидящего самодержавие оратора. Не удержался, тихонько спросил Киселева:

— Кто это такой?

— Товарищ Абрам[4].

-— Видать, большевик…

— Начинаешь разбираться. Молодец!

…Утром Вася встал раньше деда, сунул в карман кусок хлеба и поспешил на завод. В девять часов начнется митинг.

На знакомом Бердовом мосту через речку Пряжку юноша увидел конных казаков. Сурово поблескивали стволы винтовок. Подошел поближе, прикидывая, как незаметно проскользнуть к проходной. С моста спустился староста литейной мастерской Сергей Мальцев и предупредил:

— Ступай домой. Директор приказал никого не пропускать. Охрану выставили — двадцать пять штук, и при одном офицере.

Вася не спеша перешел на противоположную сторону набережной и стал посматривать, не подоспеют ли товарищи из сборочного цеха. И как‑то они встретят казачью засаду?

Рабочие подходили к мосту, разговаривали с угрюмым Сергеем Мальцевым и нехотя брели к Мясной улице. Задерживались на углу. Домой никто не уходил. К девяти часам собралась большая толпа.

«Человек двести, пожалуй, будет, — на глаз определил Вася. — А казаки, видать, трусят. Винтовки сняли».

В десять часов утра от толпы отделилась небольшая группа рабочих и направилась в контору завода. Возглавили делегацию Алексей Киселев и Сергей Мальцев.

Казаки пропустили делегатов.

Прошло несколько тягостных минут.

Вася Блюхер подошел к знакомому парню Василию Соколову, не скрывая тревоги, спросил:

— Слушай, тезка, а может, они наших там сцапали?

Сутулый одноглазый Соколов ответил, не задумываясь:

— Ничего, обойдется. А если они по глупости схватят ребят, отобьем. На такой случай у каждого что‑нибудь припасено. Вон на углу мостовую расковыряли. Булыжником коня можно оглушить, а казачка — оно еще проще…

Ворота распахнулись, и на Бердов мост выехал офицер. Он отдал какое‑то приказание, казаки вскочили в седла и поехали к Псковской улице.

И сразу же в ворота хлынула толпа.

Вася первым прибежал в свой цех. Заглянул в конторку и обрадовался: мастеров нет, можно делать, что тебе хочется.

У верстака, протянувшегося вдоль всей стены, увидел Алексея Киселева. Не скрывая ликования, он рассказывал товарищам:

— Директор выслушал нас, побарабанил по столу пальцами, кивнул головой на пристава и говорит: «Я казаков не приглашал. На этот счет есть приказ градоначальника — запретить публичные выступления на предприятиях. Вот господин пристав может подтвердить». Мы обступили пристава и дали ему понять — «выводи охрану, а не то плохо будет». Пристав — за трубку и звонит самому градоначальнику. Долго раскланивался перед телефоном, пока не упросил снять охрану и разрешить митинг. Причем заметьте, два раза признался: «С двадцатью шестью казаками оказать достойное сопротивление разъяренной толпе никак невозможно». Кликнули офицера. А тот рад–радешенек, что без синяков и шишек можно, удрать.

И все захохотали. Смеялись от души. И вместе со всеми радовался бескровной победе юноша без должности и звания Василий Блюхер. И гордость, совсем еще мальчишеская гордость овладела им — вот мы какие, заводские люди, как пошли стенкой и нагнали страху на самого градоначальника и прогнали казачий отряд.

…Забастовка продолжалась до 7 ноября и была прекращена по решению Исполнительного Комитета Совета рабочих депутатов.

Не прошло и месяца, как по заводам и фабрикам столицы вновь прогремело набатом:

— Бастуем! Товарищи, бастуем!

И вместе со всеми петербургскими пролетариями остановили завод металлисты Франко–русского.

Напуганный и обозленный, директор завода предпринял решительные меры по наведению «должного порядка». По списку, составленному черносотенцем Николаем Петрушиным и его приятелями, были уволены и арестованы вожаки забастовки.

Первым взяли Алексея Киселева.

Затем Вася узнал, что схвачены строгальщик Андрей Кругликов, токарь Михаил Егоров, кузнец Егор Анисимов. Уволены дружки — подростки Иоган Тере, Василий Некрасов, Алексей Семенов.

12 февраля 1906 года был арестован заведующий медно–прокатной мастерской инженер–технолог Сергей Петрович Вологдин[5].

Литейщики написали письмо директору Радлову. Просили «принять все возможные меры для освобождения из‑под ареста всеми уважаемого заведующего С. П. Вологдина».

Радлов сказал старосте цеха Ивану Борисенкову:

— Вологдин — политический преступник. Так что обращайтесь по другому адресу — в жандармское управление.

Вологдина любили, о нем говорил весь завод, о его аресте писали в газетах.

И, собираясь в тесной комнатенке Василия Медведева, его дружки часто вспоминали арестованных.

Вася слушал молча. Не положено мальчишке перебивать старших. И все‑таки не вытерпел, влез в разговор:

— А я вот знаю, кто донес на них начальству.

Дед круто повернулся:

— А ты что, видел?

— Видел! Николай Петрушин из литейной. Я слышал, как он наговаривал директору про Вологдина. И Алексею Петровичу угрожал: «Первым в Сибирь пойдешь».

— А ведь он дело говорит, — сказал токарь Александр Фирсов. — Пора Петрушина проучить. Растрясти его банду.

Это было в воскресенье. А во вторник, в обеденный перерыв, на Петрушина надернули рогожный мешок, швырнули в тачку и под свист вывезли за ворота.

В тот же день Петрушин уехал в свое село Рудник, что в Мещерских лесах. Вместе с ним подались в Калужскую губернию его приятели — Александр Петров, Иван Костылев и Петр Тишков.

2

На Франко–русском заводе Василий Блюхер продержался до конца 1907 года. Накануне рождественских праздников его уволили «за ненадобностью». Вот так же был рассчитан Алексей Шубин, проработавший девятнадцать лет на заводе и разбитый параличом. Его‑то «ненадобность» понятна, но Василий Блюхер был здоров и силен и хотя числился подручным слесаря, но мог работать самостоятельно. И за двоих.

Прежде чем получить расчет, Василий не спеша обошел мастерские и попрощался с товарищами. Заглянул и в заводскую библиотеку, понаблюдал, как староста Мальцев выдает книги, грустно сказал:

— Спасибо, Сергей Афанасьевич, за науку. У вас очень поучительная литература. Здесь без малого гимназию прошел.

— Чего там, самый жадный на книгу. Обидно, что увольняют. Вот что, Вася, если трудно будет, зайди ко мне на квартиру. Потолкуем, что‑нибудь сообразим, поможем…

— Ничего! Как‑нибудь устроюсь.

— Ну что ж! Счастливого пути!

Устроиться оказалось куда труднее, чем рассчитывал Василий Блюхер. Он вставал в шесть часов, пил горячий чай с черным хлебом и отправлялся искать свободное место. Крупные заводы обходил — там слишком много толпилось безработных. А на маленьких предприятиях чиновники лениво вертели заляпанную руками бумажку конторы Франко–русского и раздраженно говорили:

— Подручный… Не требуются.

И только на заводе военно–врачебных заготовлений нашелся честный человек. Прочел документ, поманил поближе, торопливо заговорил:

— Эту цидульку спрячь подальше. Увольняют по ненадобности инвалидов да неблагонадежных. Судя по облику, совершенно здоров, значит, был замешан в политических беспорядках. Остается одно — проситься в чернорабочие. А там мастера подмажешь и в слесаря попадешь.

— Так я же настоящий слесарь. Понимаете?

— А про это в бумаженции не сказано. Подручный — это еще не мастеровой. Я‑то получше наши порядки знаю.

Василий спрятал «цидульку» в карман и побрел на улицу. Что же делать? Ходить по дворам и просить, не нужно ли дровец распилить или помойку почистить? На такие дела много охотников. Может, поклониться какому‑нибудь купцу — возьмите в мальчики? Но из мальчиков давно вышел — усы и борода растут.

Невеселые думы оборвались на углу Мясной и Псковской улиц. Наткнулся на человека, сидящего на панели. Перед ним, заскорузлым дном вверх, лежала шапка, В ней сиротливо прикорнули две почтовые марки и медный пятак. Потемневшее от стужи лицо показалось знакомым. Вздрогнул: