Смерть на мосту - Тэйлор Адамс

одежда, спальный мешок, рюкзак. Под ногтями грязь. Она выглядела уставшей. При таком образе жизни это обычное дело. Я видел, как подобный уклад закаляет и ожесточает – не знаешь, когда в следующий раз удастся поесть.

«Моя сестра умела сама о себе позаботиться, – подумала Лена, но вслух не сказала. – Они жила без удобств, но в помощи не нуждалась».

– У нее были красные глаза. Она плакала. Я спросил, знает ли она, на какой скорости ехала. Она ответила, что это вышло случайно, оправдывалась, но, может, несколько отстраненно, словно ее что-то беспокоило, давило на нее…

– Она оправдывалась?

– Да. А что?

Кэмбри можно было назвать социальным хамелеоном: с разными людьми она была разной, иногда в одно и то же время, но почтения к официальным лицам она никогда не демонстрировала. Еще в седьмом классе она плотно обвязала бечевкой губку для мытья посуды, чтобы та засохла как сжатый брикет, потом сняла бечевку и спустила засохшую губку в школьный туалет. Трубы в здании пришлось менять. Летние каникулы начались на десять дней раньше.

Лена прикусила язык.

– Что именно она сказала?

– Она… она сказала мне, что парень-подонок бросил ее в середине путешествия – они ехали через всю страну, с одного побережья на другое. Оставил одну, почти без денег. Она ехала домой…

– Это произошло несколько месяцев назад. Во Флориде.

– Она соврала мне. Я ей поверил. Лена, мне очень жаль, что я не знал правду.

Она внимательно смотрела на его лицо, пытаясь понять, действительно ли он сожалеет. Глаза были скрыты за черными солнцезащитными очками. Он не выражал ей соболезнования так, как это делают сотрудники правоохранительных органов. Но его чувство вины казалось искренним, он пытался доказать свою невиновность так, как это делал бы любой другой человек. Он разговаривал с девушкой, имевшей кучу проблем, незадолго до ее самоубийства, у него была возможность спасти ей жизнь, а он что сделал?

– Я выписал ей предупреждение.

– Не штраф?

– Она ехала домой.

– Так просто? Жаль я не использовала такую отмазку.

– Тебе и не приходилось, – заметил Райсевик. – Тебя даже ни разу не останавливали.

Она фыркнула, но он был прав. Лена никогда не нарушала закон, если не считать нескольких выпитых бутылок пива в том возрасте, когда это еще запрещено, и нескольких не сданных вовремя в библиотеку книг. Хотя откуда Райсевику это знать?

«Может, он наводил справки? Что тоже возможно».

– А затем я ее отпустил, – тихо сказал он.

– За день до того, как ты нашел ее тело под мостом?

– Да.

– В день, когда она совершила самоубийство?

– Да.

– Предположительно, за несколько минут до…

– Все написано в отчете.

– На этом все?

Почему-то Лена задала этот вопрос с удовольствием. Мать не раз задавала его обеим близняшкам, хотя чаще Кэмбри: «На этом все? То есть кто-то просто попросил тебя поносить это в рюкзаке?»

Капрал Райсевик резко повернулся, склонился вниз над ограждениями моста и уставился вниз, на сухое русло, словно время вернулось на три месяца назад и он снова видел разбитое тело Кэмбри среди гранитных валунов. Огромный мужчина жевал нижнюю губу, словно собираясь сказать что-то очень важное, но передумал.

– Да, это все, – объявил он.

________________

Какая замечательная особенность есть у полицейских?

Всегда оставлять бумажный след.

После того как патологоанатом признал смерть Кэмбри самоубийством, из округа Хауард мне любезно прислали скан страницы журнала, которую капрал Раймонд Райсевик, вероятно, заполнил через несколько минут после задержания Кэмбри за превышение скорости на автостраде МТ-200. Дорогие читатели, файл PDF вы можете посмотреть здесь: HCEAS6919.pdf.

Совпадение, правда?

Один и тот же патрульный останавливает мою близняшку за превышение скорости, а потом всего через сутки обнаруживает ее тело под мостом, через который проходит закрытая дорога. Иногда жизнь – странная штука.

Я пытаюсь со всем этим разобраться.

Вы слышали историю про японского бизнесмена? Это такая своеобразная шутка для отвратительных людей. В августе 1945 года он поехал по делам на завод в Хиросиме. Когда упала атомная бомба, от теплового излучения он получил ожоги и временно ослеп. Он оказался среди тех тысяч людей, которым пришлось лечиться, но и среди тех счастливчиков, которые всего через несколько дней вернулись домой к радостной семье. Жил он в нескольких сотнях миль к югу.

В Нагасаки.

И приехал он как раз к тому времени, когда сбрасывали вторую бомбу.

Почему-то в последнее время я часто вспоминаю этого несчастного японца. Наверное, он напоминает мне о том, насколько наша жизнь непредсказуема. Мы живем в кипящем море причин и следствий. Совпадения происходят каждую секунду. И совсем необязательно, что они что-то значат.

Например, шепот призраков на мосту Хэйрпин – записано целых десять мегабайт. Но ведь иногда белый шум – это просто белый шум.

Забавно, эту историю про атомные бомбы мне рассказала Кэмбри. Нам было то ли по одиннадцать, то ли по двенадцать лет. Мы сидели на ее кровати, и она снова и снова на полную громкость ставила сингл «Не бойся Смерти» в исполнении «Blue Öyster Cult»[5] – ей очень нравилась та часть, где Смерть говорит женщине: «Мы сможем летать». Словно смерть дает сверхсилу или что-то подобное. В комнате у Кэмбри пахло тыквами, потому что из них мы только что вырезали головы. Странно, насколько запоминаются звуки и запахи.

Мне даже не хватает того, что мне в ней не нравилось. Она обычно звала меня Крысиная морда (понятия не имею почему – если верить науке, лица у нас абсолютно одинаковые). Мне не хватает, как пахнет от нее никотином. Помню ее на семейных мероприятиях, как она не могла сидеть спокойно, будто оказалась на иголках, терзаемая сомнениями и тревогами. Ее психотерапевт называл их «хором фурий». Видите, даже недостатки ее словно из оперы – в ней что-то про древнегреческий миф[6].

Мы были однояйцевыми близнецами, но не точными копиями друг друга, как принято считать.

Я бы скорее описала нас как зеркальные отражения друг друга – там, где у нее право, у меня лево, и наоборот. Я пошла в колледж. Она – в отшельничество. Я умею писать роман. Она – свежевать кролика. Я все планирую. Она живет мгновением.

Я – это я. Она – сорвиголова, которой я хочу быть.

А теперь ее больше нет.

Слово «умерла» такое прямолинейное и однозначное. Лучше сказать: «Ее больше нет». Иногда я пытаюсь сказать себе: «Она обрела свободу».

Моя сестра всегда стремилась к свободе? Так теперь ей не придется дышать. У нее нет тела, о котором нужно