Почти смешная история и другие истории для кино, театра - Эмиль Брагинский

Анна Павловна поднялась с пола:

— Семья у нас без мужчин. А найти кого-нибудь… Я вас понимаю — к собаке ведь так привыкают!..

Теперь уже Соломатин ползал, вымерял, чертил.

Появилась старуха, мать Анны Павловны, и увидела Соломатина.

— Все-таки стелешь на пол клеенку! Где ты его раздобыла, этого типа?

— Мама! — попыталась остановить ее Анна Павловна.

— Сколько этот мастер с тебя содрал?

— Мама, это не мастер!

— Мастер не мастер, больше чем на пол-литра не давай! — приказала мать.

Анна Павловна расхохоталась.

— Я непьющий! — отозвался Соломатин, все еще ползая на коленках.

— Знаем мы вас, непьющих, — ядовито ввернула старуха, — и не канючь! Трешницу получишь — и гуляй!

Соломатин улыбнулся:

— Ну что ж, по дороге к вам я уже рубль двадцать заработал…

— Чем? — спросила старуха.

— Пением… Пел на улице…

— Надо же! — заохала старуха. — Милостыню, выходит, просил.

— У меня пропала собака, — вернулся к главной теме Ефрем Николаевич. — Желтенькая такая…

— Желтенькая! — повторила старуха. — Ясное дело — алкоголик! Желтые собаки ему мерещатся, серые крысы, зеленые змеи… Неужели во всем городе нельзя было сыскать трезвого мастера?

— Если собака придет, — мямлил Соломатин, — и вас увидит — она убежит!

— Я такая страшная! — пошутила Анна Павловна.

— А он чужих не признает. У собак это бывает… Конечно, квартира наша, то есть ваша, небольшая… — гнул свою линию Соломатин, — но я на раскладушке, скромно…

— То есть как — на раскладушке? Зачем? — ахнула Анна Павловна.

— И думать не смей! — крикнула старуха. — Дочь мне скомпрометируешь!

— Это я-то? — удивился Ефрем Николаевич. — Пустите меня, пожалуйста… На лестнице жить холодно. Я где-нибудь в уголке, я мешать не буду… Собака придет — и мы сразу исчезнем.

— А если она год не придет?! — вслух подумала Анна Павловна.

— Не надо смотреть на жизнь так мрачно, — посоветовал Соломатин, чувствуя, что хозяева сдаются.

— Мы-то, — вздохнула старуха, — мечтали об отдельной квартире, а тут жилец навязался…

— Может быть, вы не поняли, — осторожно пояснил Соломатин. — Я ведь только на ночь! Днем я мешать не стану, днем здесь будут дежурить дети!

— Дети! — радостно повторила девочка. — А как зовут вашу собаку?

— Тинг!

Тут в двери появился Шура и, вытягиваясь по-военному, доложил:

— Ответственный дежурный по собаке Ельцов!

— Караул! — в ужасе прошептала старуха.

Назавтра в школе привычно репетировал хор. Только лишь под роялем не было видно Тинга.

И тут отворилась дверь — и, пылая щеками, вошла, нет, вплыла торжествующая завуч.

— Стоп! Стоп! — недовольно покрутил головой Ефрем Николаевич. — Извините, Наталья Степановна, на двери ведь вывешено: «Идет репетиция».

— Но у меня для вас сюрприз!..

Наталья Степановна сунулась в дверь, взяла за плечико и ввела в зал Андрюшу. Он застенчиво улыбался.

— Андрюша согласился поехать с нами на фестиваль! — Завуч не говорила, а сладостно пела. Не хватало лишь музыкального сопровождения. — Я директора интерната уговорила и Андрюшиного отца тоже уломала!

— Отец так сказал. — Тут Андрюша стал подражать голосу Вешнякова: — «Ну, раз ты по геометрии схватил пятерку, ну, если они там без тебя погибают, заваруха такая, все ходят, шумят, выдай им гастроль, чтобы отвязались. Но только в первый и последний раз. Улавливаешь?…» Я, конечно, уловил. Почему не смотаться в Москву на три дня, раз заменить меня некем. Хотя, конечно, дни уходят…

— Пусть коллектив решает! — медленно сказал Соломатин.

— Какой еще коллектив? — переспросила завуч. — И что он должен решать? — А Андрюша, который несколько лет занимался у Соломатина, сразу понял и помрачнел.

— Коллектив — это мы! — Шура шагнул вперед и повернулся к Феде. — Рыжий, говори!

— Но почему я? — начал было сопротивляться рыжий Федя.

— Говори! А не то мы тебе так набьем! — пригрозил Шура.

— Что за слова! — возмутилась завуч. — Почему вы молчите, Ефрем Николаевич?

Но тот не проронил ни слова.

— Конечно, — мечтательно сказал Федя, — очень хочется в Москву, но совесть у нас есть? — Он повернулся к товарищам.

— Есть! — хором ответил хор.

— Вот именно! — грустно продолжал Федя. Теперь он обращался к Андрюше: — Для тебя это так, развлечение! А я, например, всю жизнь буду в хоре петь!

— А у меня ни слуха, ни голоса, я только ноты перелистываю! — с чувством сказал толстый Кира. — Но я тоже против Андрея, который задается!

— Но я же не виноват! — воскликнул Андрюша.

— Ты не виноват, что такой родился! — воскликнул Шура. — Раньше мы сами за тобой бегали, это была наша ошибка. Забирайте, Наталья Степановна, вашего, как это… вспомнил… вундеркинда…

— Ефрем Николаевич, — завуч окончательно растерялась, — вмешайтесь наконец, вы же педагог!

— Вот поэтому я и не вмешиваюсь! — ответил Соломатин.

— Я хотел, чтобы по-хорошему, — всхлипнул Андрей.

— Я тебе верю, — кивнул Соломатин, — но Федя уже сказал!

— Ладно, ребята, пока! — Андрюша обиженно направился к выходу.

— Когда у нас будет концерт, — издевательски крикнул Кира, — ты приходи, мы пропуск дадим!

— Я этого так не оставлю! — пообещала завуч. — Какие-то мелочные счеты, какое-то дешевое упрямство вам, Ефрем Николаевич, дороже чести школы!

И тоже ушла, еще сильнее пылая щеками.

— Ну что, ребята? — спросил Соломатин. — Жалеете, что не едем в Москву?

— Жалеем! — ответил хор.

— Я тоже жалею. Но самолюбие у нас есть?

— Есть! — снова хором сказал хор.

— Правильно! — подтвердил учитель. — И мы еще сделаем нашу школу школой с певческим уклоном.

После уроков Ефрем Николаевич вернулся на старую квартиру, собственным ключом отпер дверь, новый замок еще не успели врезать. Первым встретил Соломатина дежурный Костик.

— Тинг еще не вернулся!

— Иди скорее домой! — отпустил дежурного Соломатин.

— Притащился, жилец непрошеный! — услышала голос Соломатина старуха, мать Анны Павловны. — Картошку я тебе наказывала?

— Принес! — сказал Соломатин.

— А свеклу?

— Тоже принес!

— Снеси на кухню! — распорядилась старуха. — И ступай балкон красить!

— В шахматы сыграем? — С партией шахмат в руках возникла дочь Анны Павловны.

— Обожди ты с шахматами! — прикрикнула на нее старуха. — Сейчас дядя перила на балконе выкрасит, потом полку на кухне повесит, потом наличник на входной двери надо поправить, чего-то он покосился, потом в ванной две кафельные плитки слетели, надо починить, а потом уж сыграет с тобой в шахматы!

Соломатин ничего не возразил, вышел на балкон и взялся за кисть. В дверь позвонили.

Соломатин обернулся.

— Крась, не останавливайся! — прикрикнула старуха. — Вона дел сколько.

И отперла дверь.

Это пришла Тамара.

— Извините, — сказала Тамара, — мой папа у вас?

— На балконе! Ноги оботри!

Из-за спины Тамары выглядывал симпатичный толстяк.

— А ты постой тут! — не пустила его старуха.

Тамара прошла на балкон.

— Папа! — сказала она. — Я вижу, Тинг не возвращался?

— Нет… — ответил Соломатин, крася перильца.

— Меня на курсы приглашают. Художник по озеленению. Озеленение города. Это творческий процесс.

— А как же твои любимые пещеры?

— В пещерах темно, сыро и летучие мыши. Художник с курсов, он на лестнице ждет.

Отец пошел к выходу. Отворил дверь.

— Я ее отец!

— Здравствуйте! — заулыбался толстяк.

— До свидания! — мягко уточнил Соломатин. — И уходите мирным путем. Не заставляйте меня применять насилие! — И хлопнул дверью перед носом растерявшегося парня.

— Папа, — сказала Тамара, — я тебе завидую, у тебя призвание.

И тотчас раздался звонок.

— Сейчас я ему покажу! — возмутился Соломатин.

Сам открыл дверь. На пороге стояли… хористы. Чуть ли не все.

— Ефрем Николаевич, — пожаловался Федя, — мы тут без вас разучивали, как вы велели, но завуч пришла и выгнала.

— Можете не продолжать! — сказал Ефрем Николаевич. — Входите!

Хор ввалился в квартиру.

— Это еще что значит? — перепугалась старуха.

— Они тут в маленькой комнатке немножко попоют. Балкон я кончил. Полка где?

Хор проследовал в комнатку и грянул песню.

— Вот это жизнь настала! — Старуха готова была разреветься. — Полка вон стоит…

— Тамара, подержишь! — приказал Соломатин. — Поможешь! — Он понес полку на кухню и принялся ее вешать.

Опять раздался звонок в дверь. На этот раз старуха впустила Диму.

— Мой отец здесь? Извините…