Игра на любовь - Ирина Молчанова

Тоша озадаченно оглядел меня и, явно не заметив перемен, пообещал:

— Когда стану мужчиной, тоже тебе что-нибудь запрещу.

Я беспечно тряхнула хвостом и весь день очень радовалась своему новому положению и старалась вести себя как подобает взрослой женщине.

А на следующий день Антон при встрече пихнул меня плечом сильнее обычного и вместо «привет» сказал:

— Никакая ты не женщина, а всего лишь девушка! Женщиной тебя может сделать только мужчина… — Он прищурил хитрые глаза и добавил, как само собой разумеющееся: — Догадываешься, наверное, кто из нас станет когда-нибудь мужчиной!

В тот момент у него было такое самодовольное и красивое лицо, у меня даже дух захватило.

Каникулы — это ад. Школьные дни — тоже ад. Вся разница в том, что дома я сижу одна, а в школу хожу с надеждой. И это не одна из моих двенадцати подруг, отнюдь.

Все дни напролет я проторчала у телика. Только пару раз сходила с подружками погулять, правильнее сказать, прошлась по магазинам. Именно такие прогулки у многих девочек. Петров звонил, но я всегда была очень занята просмотром очередной рекламы по телевизору. А сегодня, в последний день каникул…

Я посмотрела на стенные часы. Маленькая и большая стрелки замерли на семи вечера.

В дверь позвонили.

Пунктуальный, однако!

Мама пригласила «сотрудника». Того самого. Я думала, она никогда нас не познакомит.

По случаю встречи с маминым «сотрудником» я приоделась. Выйти к нему в полосатой майке и моих тапках-собаках явно не годилось.

Поэтому на кухню, где был накрыт стол, я вошла — нет, не в платье, сперва, конечно, собиралась в нем, но передумала. Еще не хватало, чтобы этот «сотрудник» подумал, будто я для него старалась. На мне джинсы и малиновая водолазка.

Мама при параде, черное обтягивающее платье, туфли на каблуке. Господи, да у них все серьезно…

А вот и сам гость.

Мне кажется, я улыбаюсь… или думаю, что улыбаюсь.

— Добрый вечер, — произнес он низким баритоном.

На столе огромный букет орхидей. У меня по спине поползли мурашки. Мужчина возле стола в белой рубашке, галстуке и пиджаке очень недурен собой. У него коротко стриженные светлые волосы, яркие голубые глаза, ровные белые зубы и такая очаровательная улыбка.

Мама нас представила друг другу.

Дмитрий Александрович спросил, как у меня дела.

А я и сама не знаю, как! Если он будет жить с нами, вообще трудно представить мои дела.

Интересно, у него есть своя квартира?

— Вероника! — ошеломленно уставилась на меня мама.

— Что?

Дмитрий Александрович улыбнулся:

— Да, у меня есть квартира. Прописка, все дела. Женат не был. Внебрачных детей не имею. Судимостей тоже.

О боже! Сказала вслух? Вот идиотка!

— Простите, — выдохнула я, испуганно глядя то на него, то на маму.

Меня простили. Мы сели за стол.

И самое удивительное, все прошло хорошо!

Дмитрий Александрович позволил называть его просто Димой, о школе не расспрашивал, как обычно любят взрослые. Даже признался, что был главным двоечником в свое время. А мама укоризненно на него посмотрела и сказала:

— Ники, это редкий случай, когда двоечники делают хорошую карьеру. Дима — исключение из правил.

Мама, наверное, перепугалась, что я забью на учебу. Забавно. Да мне и делать нечего, кроме как учиться.

Весь ужин мне хотелось задать им один вопрос, но осмелилась я, лишь когда Дима уже уходил.

— Вы поженитесь? — спросила я.

Они переглянулись. Мама растерянно пожала плечами, а Дима сказал:

— Да, летом, сразу после твоего выпуска. — И умолк.

Они напряженно смотрели на меня и ждали.

— Отлично, — кивнула я и, поскольку они продолжали молчать, добавила: — Пусть будут черные голуби с белыми крыльями, ладно?!

Мама обняла меня, пообещав:

— Ну конечно, милая!

Дима не понял, но тоже утвердительно кивнул.

Я ушла к себе в комнату, чтобы не мешать им прощаться.

Черные голуби с белыми крыльями…

Мы с Антоном придумали, будто такие голуби на свадьбе символизируют прошлое, а белые крылья у них, потому что отпускаешь это прошлое добровольно, как бы ни было сложно, чтобы начать новую счастливую жизнь.

Когда мы рассказали об этом нашим мамам, они заявили, что мы дурилки. А еще добавили: «На вашу свадьбу обязательно будут два голубя».

Завтра в школу. Увижу Его.

За стеклом на полочке в разноцветном свете гирлянды поблескивает ветвь кораллов, Антон сорвал их для меня в море. Прежде каникулы никогда не были такими невыносимо скучными…

В восьмом классе на зимние каникулы мамы повезли нас в Египет. Из зимы в лето — поистине незабываемо.

Целую неделю мы купались в море, загорали, фоткались и, конечно, объедались всякими сладостями. Помнится, я даже поправилась.

В ночь перед отъездом мы пошли на море и купались голышом. Там такая темень, ничегошеньки не видно! Вода теплая-теплая, а воздух пропитан ароматом каких-то сладких цветов.

Утром завтракали в номере, нам принесли сок, булочки, фрукты.

— Ну как вы искупались? — спросила моя мама.

— Здорово, — прокомментировала я.

Антон молчал-молчал, а потом как выдал:

— Да-а, не хотел бы я себе такие сисички, как у Ник.

Тетя Оля даже подавилась. А моя мама потрепала его по волосам и заверила:

— Не беспокойся, у тебя таких не будет.

И тогда я впервые задумалась, что Антон может по-настоящему нуждаться в мужском общении. Ведь странно обсуждать меня — со мной же? Мне доводилось слышать пацановские разговорчики, от которых уши вянут, но Тоша… он же совсем другой! Или нет?

Я мудро промолчала, не сказав, чего не хочу себе такого, что есть у него.

Но позже, в ванне, долго разглядывала себя в зеркале. И поняла! А ведь неплохо! Да и парни постарше засматриваются.

Когда мы только приехали в Египет, в аэропорту один блондинчик просто пожирал меня глазами. Я сказала маме с тетей Олей, что он симпатичный, а Тоша потом всю дорогу до отеля всякие гадости про него придумывал, на какое животное тот похож, и вообще, вел себя как настоящий дурак.

Тетя Оля ему тогда улыбнулась:

— Не ревнуй, не ревнуй.

Глава 7

Я тебя люблю

День святого Валентина придуман для того, чтобы уязвить тех, у кого нет любви. Праздник-насмешка.

Не понимаю, чему все радуются? Хотя нет, понимаю. Ведь сегодня день надежды, день ожидания…

Надежда — штука странная. Кажется, она абсолютно не умеет заглядывать в будущее и прогнозировать. Тупо втемяшит себе, что все будет хорошо, и живет радостно. А потом Реальность ее убивает. Не сразу, в самую последнюю очередь, а все оттого, что даже жестокой и холодной Реальности жаль наивную Надежду. Щадит-щадит, а потом быстренько, чтоб бедняга не мучилась, душит во сне или сразу — бах, выстрел в бóшку, и готово.

Сегодня девчонки носятся по коридорам с воздушными шариками, разноцветными сердечками из картона, мягкими игрушками.

Антону кто-то прислал валентинку. Я видела, потому что есть прекрасная традиция приносить и раздавать открытки прямо во время уроков.

Тоша открыл красное блестящее сердечко и, пробежав глазами текст, улыбнулся.

А мне вдруг стало так трудно дышать, я начала задыхаться.

Дежурная, прежде чем уйти, положила передо мной на парту валентинку — огромное красное сердце. Я не могла протянуть к нему руку, чтобы открыть, меня всю трясло. Так и сидела перед открыткой, глядя в одну точку, пока не закончился урок.

На перемене я пошла в заброшенное крыло школы, где раньше учились первоклассники, а сейчас временами шел ремонт.

Помню, как мы с Тошей маленькими сидели на длинных скамейках возле окон с решетками. После ветрянки у нас остались одинаковые отметины в виде маленьких слезинок. У меня под правым глазом, а у него под левым. Когда мы устраивались друг напротив друга, Тоша говорил, что наши слезки общаются на своем, известном только им, языке ветрянки. И всякий раз, когда кто-то из нас останавливал взгляд на беленькой слезинке, мы понимающе улыбались.

Должно быть, со стороны мы выглядели забавно.

Валентинку мне прислал Петров. Размашисто написал: «Я тебя люблю».

Три слова — иногда это так много. Иногда они означают целый мир.

Антон однажды мне их сказал.

А я сказала на одно слово меньше… те самые ДВА.

В тот осенний день красные и желтые листья летали на ветру. Мы с Антоном ходили уже в десятый класс.

В парке почти никого не было. Небо походило на сине-серый мрамор, солнце то показывалось из-за огромных туч, то пряталось, и становилось темно. Ветер яростно срывал с деревьев листву.

Мы с Тошей шли миллион раз исхоженными нами дорожкам, болтали… Вообще-то болтала больше я, он на удивление много молчал. Я все гадала почему? Думала, что он плохо себя чувствует, но не показывает виду. Он редко признавался в своих слабостях.