Том 2. Стихотворения 1855-1866 - Николай Некрасов

На Волге*

(Детство Валежникова) 1

. . . . . . . . . . . . . . .Не торопись, мой верный пес!Зачем на грудь ко мне скакать?Еще успеем мы стрелять.Ты удивлен, что я приросНа Волге: целый час стоюНедвижно, хмурюсь и молчу.Я вспомнил молодость моюИ весь отдаться ей хочуЗдесь на свободе. Я похожНа нищего: вот бедный дом,Тут, может, подали бы грош.Но вот другой — богаче: в немАвось побольше подадут.И нищий мимо; между темВ богатом доме дворник-плутНе наделил его ничем.Вот дом еще пышней, но тамЧуть не прогнали по шеям!И, как нарочно, всё селоПрошел — нигде не повезло!Пуста, хоть выверни суму.Тогда вернулся он назадК убогой хижине — и рад,Что корку бросили ему;Бедняк ее, как робкий пес,Подальше от людей унесИ гложет… Рано пренебрегЯ тем, что было под рукой,И чуть не детскою ногойСтупил за отческий порог.Меня старались удержатьМои друзья, молила мать,Мне лепетал любимый лес:Верь, нет милей родных небес!Нигде не дышится вольнейРодных лугов, родных полей:И той же песенкою полнБыл говор этих милых волн.Но я не верил ничему.Нет, — говорил я жизни той: —Ничем не купленный покойПротивен сердцу моему…

Быть может, недостало сил,Или мой труд не нужен был,Но жизнь напрасно я убил,И то, о чем дерзал мечтать,Теперь мне стыдно вспоминать!Все силы сердца моегоИстратив в медленной борьбе,Не допросившись ничегоОт жизни ближним и себе,Стучусь я робко у дверейУбогой юности моей:— О юность бедная моя!Прости меня, смирился я!Не помяни мне дерзких грез,С какими, бросив край родной,Я издевался над тобой!Не помяни мне глупых слез,Какими плакал я не раз,Твоим покоем тяготясь!Но благодушно что-нибудь,На чем бы сердцем отдохнутьЯ мог, пошли мне! Я устал,В себя я веру потерял,И только память детских днейНе тяготит души моей…

2

Я рос, как многие, в глуши,У берегов большой реки,Где лишь кричали кулики,Шумели глухо камыши,Рядами стаи белых птиц,Как изваяния гробниц,Сидели важно на песке;Виднелись горы вдалеке,И синий бесконечный лесСкрывал ту сторону небес,Куда, дневной окончив путь,Уходит солнце отдохнуть.

Я страха смолоду не знал,Считал я братьями людей,И даже скоро пересталБояться леших и чертей.Однажды няня говорит:«Не бегай ночью — волк сидитЗа нашей ригой, а в садуГуляют черти на пруду!»И в ту же ночь пошел я в сад.Не то чтоб я чертям был рад,А так — хотелось видеть их.Иду. Ночная тишинаКакой-то зоркостью полна,Как будто с умыслом притихВесь божий мир — и наблюдал,Что дерзкий мальчик затевал!И как-то не шагалось мнеВ всезрящей этой тишине.Не воротиться ли домой?А то как черти нападутИ потащат с собою в пруд,И жить заставят под водой?Однако я не шел назад.Играет месяц над прудом,И отражается на немБереговых деревьев ряд.Я постоял на берегу,Послушал — черти ни гу-гу!Я пруд три раза обошел,Но черт не выплыл, не пришел!Смотрел я меж ветвей деревИ меж широких лопухов,Что поросли вдоль берегов,В воде: не спрятался ли там?Узнать бы можно по рогам.Нет никого! Пошел я прочь,Нарочно сдерживая шаг.Сошла мне даром эта ночь,Но если б друг какой иль врагЗасел в кусту и закричал,Иль даже, спугнутая мной,Взвилась сова над головой, —Наверно б мертвый я упал!Так, любопытствуя, давилЯ страхи ложные в себеИ в бесполезной той борьбеНемало силы погубил.Зато добытая с тех порПривычка не искать опорМеня вела своим путем,Пока рожденного рабомСамолюбивая судьбаНе обратила вновь в раба!

3

О Волга! после многих летЯ вновь принес тебе привет.Уж я не тот, но ты светлаИ величава, как была.Кругом всё та же даль и ширь,Всё тот же виден монастырьНа острову, среди песков,И даже трепет прежних днейЯ ощутил в душе моей,Заслыша звон колоколов.Всё то же, то же… только нетУбитых сил, прожитых лет…

Уж скоро полдень. Жар такой,Что на песке горят следы,Рыбалки дремлют над водой,Усевшись в плотные ряды;Куют кузнечики, с луговНесется крик перепелов.Не нарушая тишиныЛенивой, медленной волны,Расшива движется рекой.Приказчик, парень молодой,Смеясь, за спутницей своейБежит по палубе: онаМила, дородна и красна.И слышу я, кричит он ей:«Постой, проказница, ужоВот догоню!..» Догнал, поймал, —И поцелуй их прозвучалНад Волгой вкусно и свежо.Нас так никто не целовал!Да в подрумяненных губахУ наших барынь городскихИ звуков даже нет таких.

В каких-то розовых мечтахЯ позабылся. Сон и знойУже царили надо мной.Но вдруг я стоны услыхал,И взор мой на берег упал.Почти пригнувшись головойК ногам, обвитым бечевой,Обутым в лапти, вдоль рекиПолзли гурьбою бурлаки,И был невыносимо дикИ страшно ясен в тишинеИх мерный похоронный крик —И сердце дрогнуло во мне.

О Волга!.. колыбель моя!Любил ли кто тебя, как я?Один, по утренним зарям,Когда еще всё в мире спитИ алый блеск едва скользитПо темно-голубым волнам,Я убегал к родной реке.Иду на помощь к рыбакам,Катаюсь с ними в челноке,Брожу с ружьем по островам.То, как играющий зверок,С высокой кручи на песокСкачусь, то берегом рекиБегу, бросая камешки,И песню громкую поюПро удаль раннюю мою…Тогда я думать был готов,Что не уйду я никогдаС песчаных этих берегов.И не ушел бы никуда —Когда б, о Волга! над тобойНе раздавался этот вой!

Давно-давно, в такой же час,Его услышав в первый раз,Я был испуган, оглушен.Я знать хотел, что значит он —И долго берегом рекиБежал. Устали бурлаки,Котел с расшивы принесли,Уселись, развели костерИ меж собою повелиНеторопливый разговор.«Когда-то в Нижний попадем? —Один сказал. — Когда б попастьХоть на Илью…»-«Авось придем, —Другой, с болезненным лицом,Ему ответил. — Эх, напасть!Когда бы зажило плечо,Тянул бы лямку, как медведь,А кабы к утру умереть —Так лучше было бы еще…»Он замолчал и навзничь лег.Я этих слов понять не мог,Но тот, который их сказал,Угрюмый, тихий и больной,С тех пор меня не покидал!Он и теперь передо мной:Лохмотья жалкой нищеты,Изнеможенные чертыИ, выражающий укор,Спокойно-безнадежный взор…

Без шапки, бледный, чуть живой,Лишь поздно вечером домойЯ воротился. Кто тут был —У всех ответа я просилНа то, что видел, и во снеО том, что рассказали мне,Я бредил. Няню испугал:«Сиди, родименькой, сиди!Гулять сегодня не ходи!»Но я на Волгу убежал.

Бог весть что сделалось со мной?Я не узнал реки родной:С трудом ступает на песокМоя нога: он так глубок;Уж не манит на островаИх ярко-свежая трава,Прибрежных птиц знакомый крикЗловещ, пронзителен и дик,И говор тех же милых волнИною музыкою полн!

О, горько, горько я рыдал,Когда в то утро я стоялНа берегу родной реки,И в первый раз ее назвалРекою рабства и тоски!..

Что я в ту пору замышлял,Созвав товарищей-детей,Какие клятвы я давал —Пускай умрет в душе моей,Чтоб кто-нибудь не осмеял!

Но если вы — наивный бред,Обеты юношеских лет,Зачем же вам забвенья нет?И вами вызванный упрекТак сокрушительно жесток?..

4

Унылый, сумрачный бурлак!Каким тебя я в детстве знал,Таким и ныне увидал:Всё ту же песню ты поешь,Всё ту же лямку ты несешь,В чертах усталого лицаВсё та ж покорность без конца…Прочна суровая среда,Где поколения людейЖивут и гибнут без следаИ без урока для детей!Отец твой сорок лет стонал,Бродя по этим берегам,И перед смертию не знал,Что заповедать сыновьям.И, как ему, — не довелосьТебе наткнуться на вопрос:Чем хуже был бы твой удел,Когда б ты менее терпел?Как он, безгласно ты умрешь,Как он, безвестно пропадешь.Так заметается пескомТвой след на этих берегах,Где ты шагаешь под ярмом,Не краше узника в цепях,Твердя постылые слова,От века те же: «раз да два!»С болезненным припевом «ой!»И в такт мотая головой…

«Что ты, сердце мое, расходилося?..»*