Том 2. Стихотворения 1855-1866 - Николай Некрасов

14 марта 1860

Первый шаг в Европу*

Как дядю моего, Ивана Ильича,Нечаянно сразил удар паралича,В его наследственном имении Корсунском, —Я памятник ему воздвигнул сгоряча,А души заложил в совете опекунском.

Мои домашние, особенно жена,Пристали: «Жизнь для нас на родине скучна!Кто: „ангел!“, кто: „злодей!“ вези нас за границу!»Я крикнул старосту Ивана Кузьмина,Именье сдал ему и — укатил в столицу.

В столице получив немедленно паспорт,Я сел на пароход и уронил за бортГорячую слезу, невольный дар отчизне…«Утешься, — прошептал нас увлекавший черт, —Отраду ты найдешь в немецкой дешевизне», —

И я утешился… И тут уж недолгаРазвязка мрачная: минули мы брегаСвященной родины, минули Свинемюнде,Приехали в Берлин — и обрели врагаВ Луизе-Августе-Фернанде-Кунигунде.

Так горничная тварь в гостинице звалась.Но я предупредить обязан прежде вас,Что Лидия — моя дражайшая супруга —Ужасно горяча: как будто родиласьПод небом Африки; в ней дышат страсти юга!

В отечестве она не знала им узды:Покорно ей вручив правления бразды,Я скоро подчинил ей волю и рассудок(В сочельник крошки в рот не брал я до звезды,Хоть голоду терпеть не может мой желудок),

И всяк за мною вслед во всём ей потакал,Противоречием никто не раздражалИз опасенья слез, трагических истерик.,В гостинице, едва я умываться стал,Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек.

Я бросился туда. Вот что случилось с ней..О ужас! о позор! В небрежности своей,Луиза, Лидию с дороги раздевая,Царапнула слегка булавкой шею ей,А Лидия моя, не долго размышляя…

Но что тут говорить? Тут нужны не слова;Тут громы нужны бы… Недвижна, чуть жива,Стояла Лидия в какой-то думе новой.Растрепана коса, поникла голова:«На натиск пламенный ей был отпор суровый!..»

Слова моей жены: «О друг, Иван Ильич! —Мне вспомнились тогда. — Здесь грубость, мрак и дичь,Здесь жить я не могу — вези меня в Европу!»Ах, лучше б, душечка, в деревне девок стричьДа надирать виски безгласному холопу!

«О гласность русская! Ты быстро зашагала…»*

О гласность русская! ты быстро зашагала,Как бы в восторженном каком-то забытье:Живого Чацкина ты прежде защищала,А ныне добралась до мертвого Кювье.

Мысли журналиста при чтении программы, обещающей не щадить литературных авторитетов*

Что ты задумал, несчастный?Что ты дерзнул обещать?..Помысел самый опасный —Авторитеты карать!

В доброе старое время,Время эклог и баллад,Пишущей братии племяБыло скромнее стократ.

С неостывающим жаромС детства до старости летНа альманачника даромПишет, бывало, поэт;

Скромен как майская роза,Он не гнался за грошом.Самая лучшая прозаТоже была нипочем.

Руки дыханием грея,Труженик пел соловьем,А журналист, богатея,Строил — то дачу, то дом.

Нынче — ужасное время,Нет и в поэтах души!Пишущей братии племяСтало сбирать барыши.

Всякий живет сибаритом…Майков, Полонский и Фет —Подступу к этим пиитам,Что называется, нет!

Дорог ужасно Тургенев —Публики первый герой —Эта Елена, Берсенев,Этот Инсаров… ой-ой!

Выгрузишь разом карманыИ поправляйся потом!На Гончарова романыМожно бы выстроить дом.

Даже ученый историкДеньги лопатой гребет:Корень учения горек,Так подавай ему плод!

Русский обычай издревле«Брать — так уж брать» говорит…Вот Молинари дешевле,Но чересчур плодовит!

Мало что денег: почетуТребовать стали теперь;Если поправишь работу,Рассвирепеет, как зверь!

«Я журналисту полезен —Так сознаваться не смей!»Будь осторожен, любезен,Льсти, унижайся, немей.

Я ли, — о боже мой, боже! —Им угождать не устал?А как повел себя строже,Так совершено пропал:

Гордость их так нестерпима,Что ни строки не даютИ, как татары из Крыма,Вон из журнала бегут…

Знахарка*

Знахарка в нашем живет околодке:На воду шепчет; на гуще, на водке

Да на каких-то гадает травах.Просто наводит, проклятая, страх!

Радостей мало — пророчит всё горе;Вздумал бы плакать — наплакал бы море,

Да — господь милостив! — русский народПлакать не любит, а больше поет.

Молвила ведьма горластому парню:«ЭЙ! угодишь ты на барскую псарню!»

И — поглядят — через месяц всегоПо лесу парень орет: «го-го-го!»

Дяде Степану сказала: «КичишьсяБольно ты сивкой, а сивки лишишься,

Либо своей голове пропадать!»Стали Степана рекрутством пугать:

Вывел коня на базар — откупился!Весь околоток колдунье дивился.

«Сем-ка! и я понаведаюсь к ней! —Думает старый мужик Пантелей. —

Что ни предскажет кому: разоренье,Убыль в семействе, глядишь — исполненье!

Черт у ней, что ли, в дрожжах-то сидит?..»Вот и пришел Пантелей — и стоит,

Ждет: у колдуньи была уж девица,Любо взглянуть — молода, полнолица,

Рядом с ней парень — дворовый, кажись,Знахарка девке: «Ты с ним не вяжись!

Будет твоя особливая доля:Милые слезы — и вечная воля!»

Дрогнул дворовый, а ведьма ему:«Счастью не быть, молодец, твоему.

Всё говорить?» — «Говори!» — «Ты зимоюВысечен будешь, дойдешь до запою,

Будешь небритый валяться в избе,Чертики прыгать учнут по тебе,

Станут глумиться, тянуть в преисподню:Ты в пузыречек наловишь их сотню,

Станешь его затыкать…» ПантелейШапку в охапку — и вон из дверей.

«Что же, старик? Погоди — погадаю!» —Ведьма ему. Пантелей: «Не желаю!

Что нам гадать? Малолетков морочь,Я погожу пока, чертова дочь!

Ты нам тогда предскажи нашу долю,Как от господ отойдем мы на волю!»

Что поделывает наша внутренняя гласность?*

Вместо предисловия

Друзья мои! Мы много жили,Но мало думали о том:В какое время мы живем,Чему свидетелями были?

Припомним, что не без искусстваНа грамотность ударил Даль —И обнаружил много чувства,И остроумье, и мораль;Но отразил его Карнович,И против грамоты одинТеперь остался Беллюстин!

Припомним: Михаил ПетровичЗвал Костомарова на бой;Но диспут вышел неудачен, —И, огорчен, уныл и мрачен,Молчит Погодин как немой!

Припомним, что один ГромекаЗаметно двинул нас вперед,Что «Русский вестник», к чести века,Уж издается пятый год…Что в нем писали Булкин, Ржевский,Матиль, Григорий Данилевский…За публицистом публицистВ Москве являлся вдохновенный,А мы пускали легкий свист,Порой, быть может, дерзновенный…

И мнил: «Настала мне беда!»Кривдой нажившийся мздоимец,И спал спокойно не всегда,Схвативши взятку, лихоимец.И русский пить переставалОт Арзамаса до Украйны,И Кокорев публиковал,Что есть дела, где нужны тайны.Ну что ж? Решить нам не дано,Насколько двинулись мы точно…Ах! верно знаем мы одно,Что в мире всё непрочно,Где нам толкаться суждено,Где нам твердит memento moriСвоею смертью «Атеней»И ужасает нас РисториГрозой разнузданных страстей!

Плач детей*