Большая реставрация обеда - Иржи Грошек

По Староместской площади раскиданы сувенирные лавки. Здесь надо поторговаться, поглазеть и поморгать на товары народного творчества, но ни в коем случае не брать в руки, поскольку нечем будет поддерживать стаканчик глинтвейна. Этими стаканчиками в зимнее время подогревается всякая туристическая тропа в Праге.

Между пивом «Гамбринус» на левом берегу Влтавы и «Велкопоповицким козлом» на правом установлена крепкая связь в виде Карлова моста. Для удобства «простаков за границей» этот мост сугубо пешеходный. Но если вы следуете по маршруту в сопровождении дамы, то возможны всяческие отклонения. По причине множества ювелирных магазинов, возникающих на пути. А также посудных лавок и меховых бутиков. Особенно их расплодилось в районе Вацлавской площади – предупреждаем сразу. Надо обладать крепкими нервами и твердым мужским характером, посещая эти женские ювелирные вертепы и хрустальные содомы. Поскольку от ассортимента и качества любая ваша дама теряет человеческое обличье и превращается в эпидемию. Ибо страсть к драгоценным украшениям и люстрам дремлет во всякой даме, как желтая лихорадка в недрах Африки. Поэтому, мужчины, остерегайтесь Вацлавской площади! А специально для дам сообщаем, что страсть торжествует над разумом в девяносто девяти случаях. И только редкий урод не даст вам денег на люстру!

Лучше всего посещать Прагу в канун Рождества, когда каждая дегустация оправдана предстоящими праздниками. Но главная прелесть потребления пивных продуктов для путешественника – в периодическом проветривании… Обычно в чешской пивнице доминирует определенный сорт пива: попробовал – и перемещайся в соседнее заведение, сравнил – и топай себе дальше. Ассортименту пива соответствует количество заведений, а сколько в Праге пивниц – одному богу известно! И только русские туристы слегка разочарованы – им негде постучать по столу дохлой рыбой. Потому что пиво в Праге принято пить с кнедликами, а кнедлики не стучат – они колобки из теста. И здесь нестыковочка чешской кухни с готическим стилем в чешской архитектуре. Поскольку округлые формы кнедликов никак не сочетаются с собором Святого Витта, что в общем-то не одно и то же, а просто – литературные фантазии…

Предпраздничный шопинг лучше делать подальше от центра. Надо встать рано утром и двигаться прочь от гостиницы в любом направлении. Покуда выпитое по дороге пиво тебе не скомандует: «Стоп, машина!» Тогда можно зайти в артистическую лавку и накупить всяческой дребедени, на которую в обыкновенных магазинах попросту не обращаешь внимания. Ну и конечно, ваз из богемского стекла – что русских матрешек: стрелять не перестрелять! Эти сосуды наступают со всех прилавков, как пятая колонна. «Вас ис дас?!» А также сервизы различной емкости и туманного предназначения… Из понятных предметов есть только пивные кружки с забавными карикатурами на холостяцкую жизнь. Их в три раза больше, чем где бы то ни было! То ли холостяцкая жизнь в Праге полнее и разнообразнее, то ли – не знаем что…

P. S. Вклад чешской пивницы в мировую культуру привычно измеряется «швейками». Ну например, Славомир Мрожек – это пять «швейков», а Лев Толстой – один! По легенде, которую предлагают туристам, Швейк вместе с Гашеком захаживал в пивное заведение «У чаши». И теперь здесь собираются поклонники «Похождений бравого солдата» со всего мира. Можно сказать, что Прага – это пивная Мекка, но промолчим. Поскольку наш рассказ о Праге – всего лишь специфическое мнение глянцевого журнала. А Прага – понятие неисчерпаемое, особенно холостяцкими кружками…

Писатель

Прага. Пивница «У старого Эдгара»

Этот литератор был завален работой <…> но находил время писать о последних днях людей, убитых или сосланных Нероном, и уже закончил три книги, основательные, правдивые, по стилю среднее между историей и речью. Изданные книги читали и перечитывали, и он тем более хотел дописать остальные. <Однажды> ему приснилось, что он в ночной тиши лежит в своей постели в позе занимающегося человека, а перед ним, как обычно, стоит ящик со свитками; вдруг, представилось ему, вошел Нерон, уселся на ложе, вынул первую, уже опубликованную книгу о своих преступлениях, дочитал ее до самого конца, то же самое сделал со второй и третьей, а затем ушел. <Литератор> в страхе истолковал это так: писание его закончится на той же книге, на которой и чтение Нерона. Это и сбылось…

Плиний Младший. Письма. Книга V

У меня отсутствует дар предвидения… Что будет, когда выпьешь джина «Гринолз» более четырехсот граммов? Без содовой. Я никогда не могу этого предположить. Будет что будет. Наверное, полное отравление организма угарными газами… Впрочем, откуда им взяться, если я употребляю джин? Без содовой. Бьюсь об заклад, что все-таки будет похмелье. Ставки принимаются по месту жительства – один к тридцати. Или один к двадцати восьми. В общем, в зависимости от текущего месяца и високосного года. Поскольку время от времени похмелья не наблюдается. Я открываю глаза, просыпаюсь и думаю – а где же угнетенное состояние души и тела? И предполагаю, что либо души и тела у меня нет, либо накануне я мало употреблял спиртные напитки. Свинячил и безобразничал. Разбавлял благородный продукт содовой и плевался кусочками льда.

Шутка. Потому что в баре у меня есть персональный дозиметр по имени Жан. Такой черный кучерявый дозиметр из веселых ребят-африканцев.

– Жан, – говорю я, попыхивая сигарой. – Жан, ты расист.

– Неть, – улыбается Жан-бармен, протирая стаканы.

Тогда я предлагаю Жану пройти тест на лояльное отношение к белым людям.

– Налей-ка мне еще джина, – требую я, опасно раскачиваясь на стуле.

– Неть, – повторяется Жан, пододвигая ко мне третью пепельницу, ибо никак не может угадать – в какую сторону я буду стряхивать пепел в следующий момент.

– Жан, – возмущаюсь я, – твой дедушка масса Том угнетал Бичер-Стоу. Из-за какой-то поганой хижины.

– Неть, – открещивается Жан от творческих мук американской писательницы. – Мой дедушка жил в респектабельной квартире. Это я живу в поганой хижине, за которую все время повышают арендную плату.

После чего я лихо десантируюсь со стула и направляюсь к выходу.

– Ты куда? – удивляется Жан и требует, чтобы я водрузил свою задницу обратно. – Мне же не жалко! Ну, хочешь, я тебе содовой налью, за счет заведения?

– Неть, – я передразниваю Жана и лавирую прочь из бара, как пьяная бригантина в штормовую погоду.

Воть. А далее нужно иметь предвидение, чтобы дойти до дома. Потому что возможны всякие отклонения, в зависимости от того – куда джин ударит. В голову или ниже пояса. Если ниже пояса, то мне от бара – направо. К Еве. А если в голову – то мне неизвестно куда.

В тот вечер предательский джин подло нанес мне боковой удар в челюсть. Я вышел из бара, проголосовал за Генри Форда, остановилась машина, я устроился на переднем сиденье, пробурчал чей-то адрес и, аки ягненок, заснул, даже не посмотрев на водителя. Если и было у меня предвидение, то очень недалекое. Что если машину начнет болтать, то меня непременно выт… А дальше – ничего не помню.

Очнулся я на постели со слониками. «Хорошо, что не с чертиками», – подумал я и пять минут наблюдал, как разбегаются от моей головы эти слоники по простыне. Потом поскрипел «у-у-у» и поднялся, то есть принял исходное положение для ходьбы на полусогнутых. Еще подумал, что земное притяжение теперь полностью сконцентрировалось на мне и остальные люди, должно быть, летают, словно ангелы. Чертовы слоники между тем свободно перемещались по всему постельному белью – как им заблагорассудится. По подушке – на водопой, по одеялу – в саванну. И если Ева приобрела такой веселенький комплектик, то только с целью, чтобы я бросил выпивать. Однако смутные подозрения и отсутствие Евы на другой половине постели побудили меня отвлечься от слоников и оглядеться.

Первое, что прыгнуло мне в глаза, – это компьютерный монитор на письменном столе. Второе – что никак невозможно определить время суток. Отдернуть шторы, поглядеть в окно и прослезиться от вида черепичных крыш. Привычных с детства. Поскольку ни штор, ни тем более окна в комнате не наблюдалось. Двуспальная кровать, письменный стол. Телевизор. Холодильник, книжный стеллаж. Принтер, монитор, компьютер. Вдобавок – зеркало на комодике, с отвратительной физиономией. И можно было не сомневаться, что только физиономия в зеркале принадлежала мне, а все остальное было награблено в пьяном угаре минувшей ночью. Другие варианты отвергались как полностью необъяснимые.

Для начала я обследовал холодильник как наиболее подозрительный агрегат в этой комнате. Но пива в банках, в бутылках, в бочках там не обнаружил, а только минеральную воду и упаковку быстрорастворимого аспирина. Со скрипом проглотил две таблетки и стал запивать минеральной водой, чувствуя, как с каждым глотком мне становится все лучше и лучше, покуда не стало уж совсем хорошо. Тогда я пришел к выводу, что аспирин во мне окончательно растворился. Далее следовало разобраться с помещением и выйти наружу. И если я не бронебойный снаряд, то для этого мероприятия мне требовалась дверь со всякими спецэффектами. Она должна открываться вовнутрь или наружу, но только не быть нарисованной на стене с поразительным реализмом.