Любовь и пепел - Пола Маклейн

войны? Все только это и предсказывают, война может начаться в любой момент, но, похоже, никто не собирается вмешиваться.

К осени беспокойство еще больше выросло, число погибших постоянно увеличивалось, о чем сообщали все крупные газеты. Националисты двинулись в Валенсию, а в начале ноября — в Мадрид, атакуя его с севера и юго-запада, в то время как сотни тысяч республиканских беженцев устремились в город с востока Начались ежедневные обстрелы, и немецкие бомбардировщики взяли под прицел центральную площадь города.

«Я уничтожу Мадрид», — заявил Франко всему миру. Но в город, маршируя по Гран-Виа под торжествующие крики мадридцев, начали прибывать первые Интернациональные бригады. Все гадали, смогут ли они отбить Мадрид и остановить Франко, или, наоборот, Франко одержит еще одну сокрушительную победу. Все, что нам оставалось, это ждать и наблюдать за ходом событий.

Глава 5

Наступил декабрь. Приближались годовщина смерти отца и Рождество. Мама достала с чердака коробку с хрупкими рождественскими украшениями, но не смогла себя заставить их развернуть. Сияющее Рождество в Форест-Хилс-парке, катание парочек на коньках по замерзшей реке и любой другой символ этого времени года, казалось, теперь принадлежали другим, более счастливым людям. Мы поручили Альфреду выбрать место на карте, любое, лишь бы там светило солнце. Положили подушку на самый удобный стул рядом с плитой, где отец любил читать Роберта Браунинга, и, отдав дом во власть его призрака, сбежали. Сбежали так, как умеют только вдовы и сироты.

Мы решили остановиться в Майами. Но к обеду второго дня уже устали от бесконечных игр в шаффлборд и шарады. К тому же каждое третье блюдо в гостиничном меню подавалось с соусом «Морней».

— Здесь не так уж плохо, правда? — Мама нахмурилась, глядя на прямую, как стрела, блестящую стойку с открытками. — В конце концов, у нас всего неделя.

Я тоже это чувствовала — мы уехали недостаточно далеко и недостаточно быстро. Побег не удался.

— Мы можем сделать лучше, — вмешался Альфред.

Не прошло и часа, как мы собрали вещи, покинули наши необжитые комнаты, расплатились и потащили багаж через центр города к автобусной остановке. Все трое были счастливы: наконец нам предстоит настоящее приключение.

За пределами города солнце Флориды цвета апельсинового сока стало еще больше, а жара невыносимей. Единственная загруженная дорога тянулась на юг через болота и топи, как огромный питон, медленно переваривающий вереницу машин и фургонов. Извилистые мангровые заросли и болота, поросшие сорняками, испускали солоноватый, землистый запах, а придорожные указатели предлагали филе из черепах и альбуловых рыб, разбавляя рекламу зловещими библейскими цитатами.

Почти каждый поворот и изгиб пути казался странным и таинственным, и настолько далеким от дома, насколько я могла себе вообразить, а воображение у меня было отличное.

Три часа спустя после нескончаемой тряски на неровной дороге нас доставили к самой южной точке страны. Ключ от Флориды. Чудесный Запад. Ки-Уэст[4]. Весь город уместился бы на ладони, там было ужасно жарко, и казалось, что он скоро полностью высохнет. Пыльные улицы кишели курами, готовыми взбунтоваться из-за хлебных крошек или гальки — не важно из-за чего. Мы сняли номера в отеле на Петрония-стрит и отправились на площадь Мэллори-сквер за мороженым и прекрасным видом на море. И мороженое и вид не разочаровали. На обратном пути в центр города, на Уайтхед-стрит, мы увидели самое мощное, самое величественное дерево, которое я когда-либо встречала. Мне захотелось выйти за него замуж или, может быть, навсегда остаться в его тени, но у мамы были другие планы. От жары пряди ее чудесных волос прилипли сзади к шее. Нам срочно нужно было выпить. Она потащила нас дальше, к небольшой забегаловке с белыми оштукатуренными стенами на маленькой улочке неподалеку от Дюваль-стрит.

В разгар дня в баре было пусто и темно, как в пещере. На немытом полу небольшими сугробами лежали опилки и арахисовая скорлупа. Барная стойка, торчащая из стены, казалось, держалась на месте благодаря огромного размера бармену. Он представился Скиннером и сказал, что мы желанные гости в его баре и что он сразу понял, что мы заблудились.

— Мы не заблудились, — улыбнулась мама.

— А если и заблудились, — поправила я, — то намеренно.

Скиннер рассмеялся и принялся готовить нам дайкири с горкой колотого льда и свежим лаймом. Пока бармен занимался своим делом, мужчина на другом конце стойки оглядывал нас с ног до головы. На мне были черный хлопковый сарафан и туфли с ремешками на низком каблуке. Наряд, который выгодно подчеркивал мои волосы и икры, не мог не произвести впечатление на противоположный пол. Хотя он, похоже, проявлял ко мне интерес не более чем из вежливости. Но в тот момент как я узнала его, собственная персона меня перестала занимать.

На нем была дырявая футболка и шорты, видимо купленные на самой дешевой барахолке. Ни то ни другое не придавало ему шарма. Но это точно был он. Темные, почти черные волосы падали на круглые очки в стальной оправе. Наши глаза встретились на долю секунды, прежде чем он рассеянно провел рукой по усам и вернулся к стопке писем, которые лежали перед ним.

Я не сказала ни слова ни Альфреду, ни маме, просто позволила себе быстро взглянуть еще раз, как турист на карту. Ноги у него были загорелые и мускулистые, как у профессионального боксера. Руки тоже загорелые, грудь широкая, и все в нем говорило о физической силе, здоровье и животной грации. Общая картина производила сильное впечатление, но я не собиралась бежать к нему и признаваться, что у меня в сумочке его фотография в качестве закладки для книги. Я вырезала ее из журнала «Тайм» вместе с его длинной статьей о корриде. Мне было даже страшно заикнуться о том, как много значат для меня его книги, или унижать себя заявлением, что я тоже писатель.

Еще в Брин-Море я приколола над столом в своей комнате любимую цитату из «Прощай, оружие!»: «С храбрыми никогда не случается беды». И каждый раз, когда я садилась писать, это должно было служить напоминанием и вызовом одновременно, хотя для себя я перефразировала эту строчку, втайне надеясь, что с храбрыми всегда случается успех. Жизнь может быть острой, яркой и полной, если бросаться ей навстречу.

И все-таки в темном, тесном баре я попыталась заставить себя подойти к нему. Мой герой был здесь, в менее чем двадцати футах от меня. «С храбрыми никогда не случается беды», — повторяла я про себя в надежде, что вот-вот в голову придет что-то умное,