Совок 6 (СИ) - Агарев Вадим

Вот и сидели, и стояли вдоль стен коридора ОУР всякого рода граждане, привлёкшие к себе внимание оперов. А, чтобы они не свалили из неприветливого заведения, дверь постоянно была на замке. Как граница.

Погромыхав кулаком, а потом уже и ногой по многострадальной двери, я наконец-то привлек к себе внимание.

— По голове себе постучи! — раздался из-за преграды знакомый голос, — Что за народ! Ни стыда, ни воспитания, — в приоткрывшемся проёме показался Гусаров, — Аааа! Серёга! — опер отодвинулся, пропуская меня, — А чего не позвонил? Я бы тебя встретил. Ты к кому?

— Стас на месте? — я перешагнул порог, — Мне Гриненко нужен. Срочно!

— Он на территорию пошел, — и приглушив голос, добавил, — Встреча у него с человеком. Через час вернется.

Встреча с человеком, это значит, что опер выдвинулся на контакт со своим «шуриком». Агентом, то есть. И контакт этот либо плановый для рапорта, либо внеплановый для конкретного дела.

— Как появится, пусть сразу ко мне идёт! — развернулся я на выход, — Ты только не забудь! Это не мне, это ему надо.

В своём кабинете я разложил пасьянс из находящихся в моём производстве дел. Самое проблемное положил перед собой и начал листать. Хотя, чего там листать! Почти пустые корки. Эту книгу для суда придется написать мне. От самого начала и до самого конца. А сейчас мне нужен был рапорт дежурного следака, в котором должен быть указан телефон хирургического отделения, в котором исцелялся поранетый закройщик. Как бы ни была продырявлена печень, но терпила уже должен был открыть глаза. Или, наоборот, зажмурить их на постоянку.

Рапорт был. Но не было в нем телефона. Ну и засранец же этот Саша Цепляев! Следаком работает дольше меня раз в пять, а инфантильного мудака всё еще из себя не выдавил. Эх, не я его начальник! Он бы, сука, у меня на собственных трусах повесился бы. Прямо в туалете РОВД. Поплакал бы сначала, а потом вздернулся бы.

Ну да ладно, мы и чужой косяк обратим в свою пользу. Мне надо было реализовать небольшую домашнюю заготовку. А для этого нужен дыл повод свалить из РОВД.

Передвигаться под присмотром я был не против. Но «хвост» в самом скором времени мне будет мешать. И вот уже второй день я ломал голову, как его скинуть. Не по-махновски, а чтобы заказчик сам его снял. Просто втупую нажаловаться Севостьянову был не вариант. Потому что он Севастьянов, а не Андропов. Местные наверняка как-то обставились. Пусть и с минимальными, но всё же мотивированными основаниями для моей наружки. Потому, влобовую против них переть не стоит. Не тот это случай, чтобы называть его пожарным.

Юрий Арнольдович Амбус был, да собственно и по сей день остаётся, умнейшим человеком. Хоть и состоит на учете в психо-неврологическом диспансере с диагнозом «шизофрения». Все время, пока я тащил лямку в Советском РОВД, у нас с ним шли боевые действия. Без стрельбы, без мордобоя и даже без криков.

Еще несколько лет назад Юрий Арнольдович был респектабельным и уважаемым человеком. Кандидатом наук и деканом какого-то факультета в Железнодорожном институте. Потом по какой-то причине от него ушла молодая жена, которую он пригрел, вытащив из студенческой общаги. И взрослый мужик сломался пошибче прыщавого юнца. Скорее всего, что-то из недоброго с его недюжинным умищем было и раньше. Быть может и юная супружница свалила не совсем безосновательно. Но окончательно умом Арнольдыч тронулся именно после того, как неблагодарная профурсетка вильнула хвостом. И как-то так получилось, что после развода Амбус оказался в комнатушке коммуналки. Так-то хер бы и на самого Амбуса, и на ту коммуналку. Но вся беда была в том, что располагалась эта многонаселенная квартира на территории моего участка.

Скатившись в результате полученного диагноза по крутой карьерной лестнице до ответственной должности лаборанта, Амбус своей жизненной энергии не утратил. Весь свой интеллект и нерастраченные душевные силы он обратил на борьбу с организованной преступностью и со своими соседями. Я уважаю чужие слабости и многое могу понять. Но когда на меня изо всех инстанций по нисходящей стали скатываться жалобы Юрия Арнольдовича, я загрустил. Потом закончились цветочки и стали поспевать ягодки. В виде сообщений об уже случившихся и даже только готовящихся преступлениях. Теперь отписываться малой кровью стало гораздо труднее. Московские и областные начальники уже не удовлетворялись справкой из ПНД о том, что гр-н Амбус Ю.А. состоит на учете с диагнозом «шизофрения» и, что его обращения носят болезненный характер. Юрий Арнольдович по-профессорски был неглуп и эпистолярным жанром владел в совершенстве. Его повествования были убедительны и на незнакомых с его судьбой чиновников производили неизгладимое впечатление. Крайним во всей этой печальной ситуации разумеется был участковый инспектор Корнеев. То есть, я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но в этой истории были и плюсы. Их было немного. Всего два. И узнал я о них от Вовы Нагаева совсем недавно. Между его горестными стенаниями о том, что ему приходится трудиться за себя и за того парня. За меня, то есть. Никого на мой участок не поставили и Вова отдувался за двоих. Он-то мне и поведал между делом, что Амбус совсем озверел и готовится к реваншу. Чтобы отомстить не только подлому прелюбодею, укравшему его любовь, но и проклятой системе, сломавшей его жизнь при помощи карательной психиатрии. В приватной беседе с коммунальной соседкой Юрия Арнольдовича, Нагаев вызнал, что свое охотничье ружьё , которое еще при мне числилось, как утерянное на охоте, Амбус на самом деле не утратил. Напротив, он его обпилил с обоих концов и прячет в своей комнате. Того, что бог накажет разлучника, ученый не скрывал и прежде. Вдобавок, ситуацию еще обострило его увольнение из лаборантов.

Как бы цинично это не выглядело, но в сложившихся взаимоотношениях с «соседями» я решил воспользоваться душевным расстройством писучего профессора. Спустившись к старшине и выпросив у него картонную коробку обувного размера, я пошел с ней в столовую. Закупаясь на синенькую пятёрку всевозможными кексами, сочнями и заварными, я рассуждал вслух о коварстве женщин и о знакомом ученом, который от оного коварства пострадал. Поднявшись на свой этаж, я зашел к Зуевой и наделив её толикой закупленного, известил, что еду к потерпевшему в больничку. От выпечки Лида не отказалась, но на меня посмотрела подозрительно. Вернее, сначала на коробку, потом на меня. Видимо подумала, что я не в больничку намылился с таким изобилием. Но укорять меня она не посмела.

Прижимая коробку к себе и озираясь, будто бы я её украл, дошел до машины. Не переставая воровато оглядываться, я открыв переднюю пассажирскую дверь, бережно пристроил свой багаж на пол «шестерки». Подождав, пока прогреется двигатель, двинулся в Советский район.

В этот раз на шпионский антураж я не поскупился. Минут двадцать я колесил по соседнему кварталу, топорно проверяясь на предмет слежки. И только после этого поехал к дому, в котором проживал Юрий Арнольдович. Оставив машину за три дома, я снова начал заметать следы и озираться. До подъезда Амбуса я шел окольными путями. В дверь квартиры я, как и было указано на прилепленной у звонка бумажке, позвонил ровно три раза. Это был сигнал, что пришли к Юрию Арнольдовичу. Мне долго не открывали дверь и я уже начал расстраиваться, что зря потратил время на этот перфоманс.

Я хотел уже поставить картонку на ближайшую ступеньку, как дверь отворилась. На пороге стояла соседка Амбуса. Молодая женщина-декретница была хорошо мне знакома. Это на них с мужем Юрий Арнольдович и херачил добрую половину своих облыжных доносов.

— Здравствуйте, дома он! — мстительно сдала своего соседа-пасквилянта дамочка. — Точно дома! Только сейчас на кухне кашу себе варил. Не откроет он вам!

— Откроет! — громко, чтобы слышал сосед, возразил я, — У меня для Юрия Арнольдовича известия есть важные!

Анонс сработал. После третьего удара костяшками пальцев в филёнку, защелкали оба замка и в приоткрытой двери показалось полголовы душевнобольного.