Каждый его поцелуй - Лаура Ли Гурк

было так, вы бы сообщили мне о приезде Изабель. Но монахиня объяснила, что проделала длинный путь из приюта Святой Екатерины в Меце, чтобы привезти к вам дочь. Корабль обратно во Францию отходит в течение часа, и у неё нет времени ждать...

– Мне плевать, даже если она поступила на службу в британский флот и направлялась в Вест-Индию. Я никогда раньше не видел этого ребёнка и даже не слышал о нём. И ты прав: если бы я о чём-то договорился с той монахиней, я бы тебя предупредил. Боже милостивый, о чём ты думал? Любая женщина может переодеться монахиней и, пока меня нет дома, подбросить своего ребёнка мне на попечение. Я не первый и не последний, кто попадал в такую ловушку.

– Изабель очень похожа на вас, сэр.

– А это здесь при чём?

– Извините, если я вас оскорбил, – ответил дворецкий с таким видом, будто его огорчала одна только эта мысль, – но я не знал, что делать. Сестра Агнес отказалась забрать девочку с собой и не стала ждать, пока вы вернётесь. Я же не мог вытолкать такую малышку на улицу, сэр? Чтобы она пала жертвой всевозможных бандитов и злодеев? Она же всё-таки ваша дочь.

– Она не моя дочь! – взревел Дилан. – Эта монахиня предоставила хоть какие-нибудь доказательства моего отцовства? Хоть что-то?

Осгуд слегка раздражающе откашлялся, как делают все дворецкие, когда собираются сообщить хозяевам новости, которые те не желают слышать.

– Она оставила письмо и попросила передать его вам. – Он полез в карман пиджака и вытащил сложенный лист пергамента. – Предполагаю, что в нём упоминаются доказательства.

Дилан взял письмо из рук дворецкого, сломал восковую печать и развернул его. Оно было от матери-настоятельницы женского монастыря Святой Екатерины в Меце, при котором имелся сиротский приют. Преподобная мать заявляла, что девочка, Изабель, родившаяся в 1824 году, была дочерью француженки по имени Вивьен Моро, которая умерла от скарлатины шесть недель назад. На смертном одре мисс Моро дала клятву Марии, Пресвятой Богородице, что отец её ребёнка – Дилан Мур, английский композитор. Мать-настоятельница утверждала, что раз женщина исповедовалась Богу, она не могла солгать.

– Конечно, не могла, – пробормотал Дилан, прочитав это последнее лукавое предложение и подумав, что монахини, видимо, начинают развивать в себе чувство юмора, причём извращённое.

Он вернулся к письму. Мисс Моро также заверила мать-настоятельницу, что Мур – богатый человек, который возьмёт на себя всю ответственность за воспитание и уход за своим ребёнком. И дала денег на билет до Англии, чтобы сестра Агнес могла передать Изабель прямо в его руки. На этом письмо заканчивалось. Каких-то доказательств отцовства или связи с Диланом в нём не упоминалось.

Дилан сложил письмо и сунул его в карман, затем отвернулся от Осгуда и начал расхаживать по комнате, мысленно повторяя имя женщины.

Вивьен Моро. Это имя ничего ему не говорило. Дилан попытался вспомнить, что происходило в его жизни девять лет назад. В то время он как два года закончил Кембридж и гастролировал по европейским столицам, исполняя фортепианные произведения и дирижируя симфониями собственного сочинения. Тогда ему исполнилось двадцать три. После феноменального успеха своей третьей симфонии он был заносчив, чертовски похотлив и купался в женском внимании. Сегодня Дилан всегда имел запас "французских писем", но в те дни он был слишком молод, беспечен и не беспокоился о предохранении. Дилан вполне мог стать отцом и не знать об этом. И, возможно, не единожды.

С другой стороны, он мог и не знать эту Вивьен. Иначе, зачем ей ждать столько времени, чтобы заявить о его отцовстве? Всё это могло быть просто выдумкой женщины, которая отчаянно пыталась обеспечить будущее своего ребёнка. Дилана знали по всей Британии и Европе. Имея представление о его богатстве, успехе и, надо признать, дурной репутации, любая женщина могла объявить его отцом своего ребёнка и потребовать помощи.

Мать-настоятельница не упоминала в письме ни о месте, ни о дате, ни о встрече. Не упомянула она и о вещах или письмах, которые могли подтвердить связь Дилана с Вивьен Моро. По сути, единственным доказательством его отцовства служил цвет глаз и волос девочки. Он даже не смог вспомнить мисс Моро, поэтому не собирался брать на себя ответственность за её ребёнка. Дилан пристроит её в приёмную семью в сельской местности, но не более.

Приняв решение, он направился к выходу из гостиной. Но стоило Осгуду открыть дверь, Дилан обнаружил, что девочка больше не выглядывает из-за дверей музыкальной комнаты, теперь они были настежь распахнуты, а она сидела за его огромным роялем и играла необычное произведение, которое он раньше не слышал. Музыка лилась из-под её умелых пальцев с лёгкостью, не свойственной ребёнку столь юных лет.

Дилан остановился в дверях музыкальной комнаты и слушал игру девочки, пока не стихла последняя нота. Когда она повернулась и посмотрела на Дилана, словно ожидая услышать мнение о своих способностях, он его высказал:

– Ты удивительно хорошо играешь для маленькой девочки.

– Я играю удивительно хорошо и для взрослого, – без ложной скромности ответила Изабель. Он едва не улыбнулся. Что за дерзкий ребёнок.

– Ты прекрасно говоришь на английском, – заметил Дилан.

– Ты англичанин. Мама решила, что я должна выучить английский, раз уж ты мой отец.

Она замолчала, повисла неловкая пауза. Девочка говорила о его отцовстве с абсолютной убеждённостью. В отличие от неё, он не был в нём так уверен. Может ли мужчина вообще быть в уверен в своём отцовстве?

Он взглянул на шерстяной свёрток, который она развернула на ковре, и на его содержимое – стопку нот.

– Я не узнаю произведение, которое ты только что исполнила, – сказал Дилан, – но оно оригинальное и довольно красивое. Кто его сочинил?

Девочка подняла на него свои большие чёрные глаза и не моргая ответила:

– Я.

***

Для богатых и привилегированных людей "утренними" считались визиты после трёх часов дня. Дилан, однако, не принадлежал к числу тех людей, которым в достижении цели мешали какие-то условности. Ему срочно требовалось нанести один визит.

За неимением идей, что делать с миниатюрным музыкальным гением, Дилан оставил его на попечение Осгуда. Затем он принял ванну, побрился, переоделся в утренний костюм чёрного цвета – согласно своему извращённому вкусу – и уехал. Дилан оставил инструкции дворецкому, чтобы тот разместил девочку в комнатах на третьем этаже, где раньше располагалась детская, и попросил кухарку приготовить