Поляна №2 (8), май 2014 - Коллектив авторов

Очень много их среди инфернального бабья. Роковые дядьки, наверное, тоже встречаются, но их меньше. Дон Жуан – это не бесочеловек, это – человек. А вот ведьмы… сама понимаешь. Демон вон, и тот Тамару по-всамделешному любил… Роковых мужчин в природе почти нет. А может, уж и совсем не осталось. Особенно – в России. Бабники – это чаще люди. Очень паршивые, с вечно голой попой, но люди. Типа б…дей. Извини, Дусь. Бесы-мужики – они обычно чем-нибудь другим заняты. Гендер у них на периферии вампиризма. Сунул, вынул и забыл. А у бесов-баб это в большем интересе. Хотя сейчас все куда-то поплыло. Эмансипопки всякие и все такое… Не знаю, Дусь, не знаю, сложно все это…

Читая опусы Илоны Зулич, я почему-то все время вспоминала эту Сенину полупьяную болтовню пятнадцатилетней давности. И все время передо мной стоял образ Тоски. Или Скуки. Или Злотоскуки, как выразился Сеня. И чем ярче и вычурней был текст, и чем больше в нем было наворотов и блеска, тем сильнее надвигалась эта Большая Тоска. Именно – Нечеловеческая, Безысходная. Неопределенная, безликая и страшная. Вселенская Недотыкомка. И чем-то невыразимо притягательная, как смерть, наверное. Да, именно смерть! Илона Зулич и смерть теперь были для меня неотделимы друг от друга. Какое-то смешанное чувство интереса, отторжения, вплоть до брезгливости и – вместе с тем – жалости росло во мне. И я чувствовала, предчувствовала, что Илона Зулич будет в моей жизни и сыграет в ней какую-то странную роль. Странную, печальную, но важную.

В Интернете об Илоне Зулич было много. Но все это «много» по большей части ничего нового в себе не несло. В основном это были те самые заказные рецензии на романы, кое-какие выдержки из светской хроники, реклама магазина «Z», торгующего дорогими экзотическими товарами, от пуговиц Элтона Джона до живых крокодилят. Еще – фотографии: высокая, очень красивая брюнетка. Черты лица очень правильные и – холодные. Но очень хороша, не отнять. Волосы прямые, каре. Прекрасная фигура. Одевается со вкусом, но строго. Фоток много, все больше из глянцевых журналов. С Киркоровым. С Жириновским. Жирик ей что-то нашептывает в ушко. Она улыбается. Одна, на фоне какой-то пагоды. Еще с каким-то явно голубым перцем, не знаю, кто такой, но в СМИ мелькает все время. С белым мопси-ком на руках, целуя мопсика в ухо. У мопса на морде написан многовековой брезгливый фатализм. Опять с неразъясненным глянцевым гомарём. Их Ленка Баш называет «тёдя» или «дятя». Опять с тёдей. Даже помню, как «егоё» зовут – Шура. «Обдолбанный подпилок с раком задницы» (опять – Ленкино словотворчество). Ясно, что здесь – работа Анри. Чтоб жена была в компании безопасных педрил. Жириновский – явное упущение. Хотя – сомневаюсь. С Веркой-Сердючкой. Одна. С Ксюшкой-лошадкой. Куда ж без нее. Одна… Мне надоело. 34 фотографии. Не смотреть же все…

Фотки ничего нового, казалось, не добавляли. Красота, непроницаемость. Отформатированные улыбки. Если и есть хищность, то очень сильно запрятана. Еще глубже, если она, опять же, есть, запрятана та самая бесовская тоска, о которой распространялся когда-то Сеня. В общем – чистый глянцевый гламур.

На сайте писательницы я нашла скупо изложенную биографию. Собственно, биографии никакой не было. Года рождения, конечно, нет, но ясно, что тридцать с хвостом. Как мне. Закончила питерский университет, псих-фак. Работала в какой-то фирме. Потом – по нескольку месяцев в Гарварде, Гейдельберге, Оксфорде, Сорбонне. Много путешествовала. Владеет несколькими языками, включая японский (это понятно: японский проект с сушами и муракамами в самом разгаре). Замужем. В третий раз. О мужьях, разумеется, ни слова. Хорошо о них говорить как-то не к месту, а плохо – нельзя. Как о покойниках. В настоящее время – преуспевающая бизнесвумен и «культовый» (это из текста) писатель.

Еще я нашла организованный три года назад, на взлете писательской карьеры Зулич, форум с бравурно-пошловатым названием «Страсти по Илоне», где, по замыслу организаторов, судя по всему, должны были бушевать фан-дискуссии. Первые реплики были явно запущены для затравки: «Обалденная текста! Илона, я твоя fanka! Это – Любовь! Форумчане, замутим Фан-клуб нашей Зу!» и т. п.

Пара-тройка охлаждающих входов: «Почитала-недочитала». «А по-моему – нудеж и…уйня». «Не въехал, в чем драйв». И проч.

Затем – гневные возражения «фанатов» с попытками завязать форум. Опять заглушки, типа «Лучше я в пятидесятый раз «Собачье сердце» перечитаю». «Зря 150 рублей потратила». «Тебе везуха, я – 180». И проч. Больше всего было отзывов, типа: «Так себе». «Ничего». «Читать можно, но зачем?». И фан-форум заглох сам собой. Всего – сорок три входа, последний – полгода назад.

Так что здесь – тишина. Совсем другое дело – интервью. Тут я натолкнулась на одно ключевое ощущение, которое стало решающим для меня в отношении к Зулич.

Первые интервью с писательницей («Эхо Москвы», «Караван» и т. д.) были довольно живыми и местами даже интересными. Потом они, эти интервью, мертвели. Последние были совершено формальными. Думаю, Илона их даже не перечитывала. Ни до, чтобы править, ни после публикации, чтобы насладиться славой. А вот в первых четырех-пяти Илона явно старалась. Вообще – несмотря на все ту же непроницаемость – здесь присутствовала какая-то живинка: остроумные реакции, емкие определения. Но это не главное. Важна была доминанта, а доминанта была такова: Илона уж точно обладала одной феноменальной способностью. Даже затрудняюсь ее определить. Словом, умела себя гениально преподнести, как говорят, позиционировать. «Самопродюссирование» и «автоменеджмент» Илоны Зулич были безукоризненны. В каждой фразе, причем ненавязчиво и даже вроде бы слишком скромно, звучало: «Я – лучше всех», «Я – пуп земли», «Я – это все». Это как-то само собой подразумевалось и не вызывало никаких сомнений. Не должно было вызывать. Само слово «я» в ответах на вопросы журналистов практически отсутствовало. Но в подтексте это «Я» вырисовывалось в виде огромной, прекрасной и таинственной подводной части айсберга. Это была гениально и явно по наитию выстроенная система намеков на неисчерпаемую глубину, на тайну собственной личности.

За этим всем я почувствовала вдруг такую любовь Илоны Зулич к себе и уверенность в собственной избранности, что мне стало даже неприятно. Я – центр мироздания. И никаких сомнений. Хладнокровие – как у чапековских саламандр. Зулич словно бы не удостаивала окружающих приведением доказательств, как Снежная Королева, что ли… Или Свидригайлов… Или все тот же Печорин… Бог ее знает. Но фишка заключалась в том, что это неисчерпаемое самолюбие Илоны было, как я чувствовала, не гранитнобетонным и незыблемым, а именно вампирическим, самопожирающим. Да. Никому ничего доказывать Зулич не собиралась.

Там был забавный эпизод. Какой-то телепузик-журналист брал интервью для такого же телепузиковского luxury-журнала. Текст был таков:

– Скажите, Илона, а вы могли бы голой пройти по Тверской?

– Зачем?

– Ну, предположим, очень было бы нужно.

– Меня бы милиция забрала.

– Допустим, с милицией договорились. Полная Тверская народу. А вы – в чем мать родила.

– Конечно, прошла бы. Даже без «нужно». Если бы просто захотелось.

– А люди?

– Что – «люди»?

– Люди ведь смотрят… Тысячи людей.

– Пусть смотрят. Они мне заменяют фонарные столбы.

Здесь Илона выразилась совершенно честно. Я уверена. Насчет столбов. А что столбам доказывать?

Но себе-то она должна была доказывать свое самолюбие ежеминутно. Даже не доказывать, нет. Ему, самолюбию требовалась пища. В виде поклонения, обожания. Или чего-то еще?.. Но все это рано или поздно становится скучным. Как будто человек очень-очень хочет, просто умирает от голода, но пища ему противна. Любая. И что дальше? Конец.

Помню, было около часа ночи. Не спалось. Я снова залезла в Интернет. Набрала «Илона Зулич». Кликнула по «картинкам». Высветился список: у каждой фотки – свое название. Не читая названия, пробежала по списку. Щелкнула по последней (фотография для «Cosmopolitan»). Я вздрогнула.

Илона одна. В чем-то вроде бедуинского бурнуса. Ослепительно белого, как саван. Глубокое декольте. Красивая загорелая грудь. Илона – на фоне восточного сине-зелено-алого ковра. Обеими руками держит витой инкрустированный кинжал, направленный вниз.

И – чуть на себя.

Жемчужный маникюр. На лице – что-то вроде сатанинской улыбки.

В голове помимо воли пронеслось: «Этим все и кончится». Стало тошно. И даже сладковато во рту. В этой фотографии было что-то пошлое и вместе с тем страшное, роковое. Ни о чем не сказано так много пошлости, как о смерти. Я вспомнила могилы солдат на Крестовском погосте. Эти простые и честные могилы людей, которые хотели жить. А здесь: игра то ли в смерть, то ли… Я вырубила компьютер и легла. Куда меня занесло? Зачем все это? Разве так бывает? Кто я? И почему я? Какие карты? Какие дамы и короли? Бред какой-то. Спать. Сейчас засну и завтра проснусь в Крестах. Девчонкой-тарзанихой с вечными малиновыми ссадинами на коленках и в новых сандалиях.