Несчастный случай по расписанию - Михаил Серегин

– Ну, и в каких?

– Когда расчет верный! – выпалила Ольга и захохотала.

– Расчет, любовь! – Чистяков презрительно поглядел на товарищей. – Все это глупости для выпускниц Смольного института. Наука, к вашему сведению, все это давно опровергла. Любовь – это химия чистейшей воды. Встречаются два человека и понимают, что чисто химически они друг другу подходят. Не умом, конечно, понимают, а путем протекающих в организме процессов и реакций. Вот эта реакция и толкает на супружество, на долгосрочную связь с целью продления рода. Все просто – закон сохранения вида! Я женюсь тогда, когда мне мой организм подскажет, что эта вот – моя.

– Боже! – в ужасе всплеснула руками Синицкая. – И ты серьезно веришь в эту чушь? Ты где нахватался такой пошлости? А как же чувства, порывы души, духовное родство? Ты что, забыл Пушкина, Лермонтова? Или они тоже на химическом уровне?..

– Это, Оля, любовные фантазии, – возразил Чистяков, которому было весело морочить Синицкой голову этим бредом. – Сначала химические реакции в организме, а потом реакция мозга на них.

– Что за чушь ты несешь! – кипятилась Ольга. – Ты отрицаешь духовное родство, тягу души одного человека к другому? Ты вспомни этого мальчика, которого вы из кровати доставали. Чего он к тебе так потянулся? Почему он не кинулся к бабушке или матери? Он интуитивно почувствовал, что не кровью, а душой ты ему ближе.

– Она ему не мать, – неожиданно вставил Мостовой.

– То есть? – не поняла Синицкая, все еще находясь в запале спора.

– То и есть. Я же документы по вызову оформлял, ее паспорт видел. Она ему мачеха. Вторая жена его отца.

– О как! – перестал есть Чистяков. – Ну, теперь понятно. Ясно, почему под кроватями ползает. Нет ему там житья, чужой мальчишка всем.

– Тогда тем более, – отмахнулась Ольга. – Я вот, например, сразу почувствовала душевную антипатию, какое-то отторжение этих двух дам. Особенно бабки. От них же отрицательная энергия буквально исходит потоками. Ты-то, Боря, со мной согласен?

– Насчет мачехи и бабки согласен, – со вздохом ответил Мостовой, поняв, что его помимо воли втягивают в бессмысленный спор. – Только насчет всего остального – не очень.

Чистяков с большим удовольствием посмотрел на друга. Сейчас Боря скажет свое веское и, как всегда, неожиданное суждение. Мостовой всегда рассуждал конкретно, несколько тяжеловесно. Как удар его пудового кулака – весомо, основательно и безапелляционно. Синицкая смотрела на Борю с некоторым разочарованием. Наверное, она ждала, что тот поддержит ее из чувства солидарности. Как-никак, а чувства к ней, считала Ольга, обязывали его принять именно ее сторону.

– В определенной мере вы оба правы, конечно, – продолжал Боря, поднявшись из-за стола и складывая в мойку чашки. – Хотя Игорь и дурака валяет. Но если серьезно относиться к вашим словам, то это рассуждения на уровне подросткового максимализма. Или так, или никак. Или черное, или белое. Все это сложнее. И химия свою роль играет, и душевное родство тоже. Только вы забываете еще про ситуацию. Сколько в истории случаев, когда женщина не особенно обращала внимание на мужчину, пока он не проявил себя в каком-то исключительном случае как истинный рыцарь и герой. Что это, импульс, открывшиеся неожиданно на него глаза?

Боря снова уселся за стол и задумчиво почесал щеку. Он явно сомневался – продолжать ему или нет. Решил продолжить, и скорее всего из-за Ольги.

– Это, если хотите, кроме вашей химической и э-э… эфирной составляющей, еще составляющая социальная, в основе которой – развитие личности. Когда впервые влюбляются? В подростковом возрасте, когда организм созревает наконец для деторождения, для – извини, Оля – размножения. Это вам и химия, и самая глубокая биология на уровне собак и кошек. Потребность! Когда потом человек активно действует в этом направлении и влюбляется, а потом и женится? Когда он готов к деторождению не только физиологически, но и социально. Когда может создать, содержать семью, вырастить ребенка, дать ему все необходимое. Это двадцать – двадцать пять. Есть профессия, образование, постоянный надежный заработок и все такое прочее. Есть и еще один этап. Этап, когда человеку семья нужна как уютное гнездышко, как состояние покоя. Отметьте, душевного покоя. Это уже после сорока-пятидесяти, когда человек все острее и острее переживает одиночество.

Чистяков неожиданно всхлипнул, сделал скорбное лицо и смахнул со щеки несуществующую слезу.

– Боря, учитель! – воззвал он страдальческим голосом, преданно глядя в глаза другу. – Прости нас, дураков темных. Уверуем! Пронесем учение твое, аки свет небесный!

Мостовой сплюнул с досады и, мигом подскочив на стуле, схватил Чистякова в охапку. В мгновение ока Игорь оказался скрученным в бараний рог, и из-под стола раздался его сдавленный голос:

– Приму мучения адские со смирением агнца…

Мостовой выдернул Чистякова из-под стола и швырнул к выходу как котенка. Ольга смотрела на все это хулиганство, в которое превратили серьезный диспут, с презрением.

– Пошли на работу, ученик Сенеки, – хохотнул Борис.

– Сенеки, – проворчал Чистяков, потирая руку, – синяки теперь будут. От Сенеки.

– Будешь выеживаться, еще добавлю, – пообещал Боря.

Вызов прозвучал, как знак судьбы. Спасатели переглянулись и некоторое время молчали. Казачья, 12, ребенок на карнизе шестого этажа, технику выслали.

– А ведь это опять он, – произнесла Ольга, переводя взгляд с Игоря на Борю и обратно.

– Зуб даю, что он, – согласился Чистяков. – Мачеха с бабкой довели пацана. То-то они мне сразу не понравились.

– Закон природы, – неожиданно заявил Мостовой, ловко лавируя в потоке машин под звуки сирены на крыше.

– Ты о чем? – не понял Чистяков.

– Основной закон природы, – пояснил Борис, – закон причинно-следственной связи. Всякое явление будет иметь определенное следствие. Всякое явление имеет свою причину. Причина никогда не может быть только одна.

– Взаимосвязь всего сущего в природе, – кивнул головой Чистяков.

– Вот именно. Ребенок странный, потому что на это есть причины. Как видишь, и следствия одно интереснее другого.

– Слушай, Борьк, а какой там карниз? Я что-то не помню.

– Я помню, – ответил Мостовой не поворачиваясь, – под окнами по всему периметру здания проходит такая архитектурная деталь в виде карниза. Шириной, по-моему, сантиметров сорок. Я еще в прошлый раз подумал, что фасад слишком перегружен архитектурными излишествами.

– А как вы его снимать думаете? – спросила Синицкая.

– Что значит «как»? – не понял Чистяков, но тут до него дошло. – Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что пятилетний ребенок напуган, в состоянии сильнейшего стресса. Или оттого, что его на карниз выгнали, как вы считаете. Или оттого, что оказался на карнизе из-за своей непоседливости и любознательности, как я считаю. В любом случае все эти вышки и лестницы могут напугать его. Он может вас испугаться еще больше и сорваться вниз.

– Давайте, давайте, – посоветовал Мостовой, – развивайте теорию. Нам ошибаться нельзя. Все делать придется быстро и с одного раза. Речь идет о живом маленьком человечке.

– Давайте быть последовательными, – согласился Чистяков. – Ты, Оля, все-таки врач. Как ты оценила состояние мальчика в наш прошлый приезд? Ты ведь сейчас первая сказала, что речь идет наверняка о нем.

– Пока ничего не могу сказать. Пятилетний мальчик был напуган, это естественно, раз он застрял в кровати и не мог сам выбраться.

– Значит, причины в мачехе и бабке ты не видишь? – спросил Чистяков.

– Я на них в прошлый раз внимания не обратила, – ответила Синицкая и не удержалась от выпада: – Я на мальчика смотрела. Это вы постоянно на женщин смотрите.

– Не обобщай, – вступился за друга Чистяков, – на женщин смотрел я, а Боря смотрел в документы. Но все-таки допусти, что при таких домочадцах у ребенка может быть не все в порядке с нервами.

– Хорошо, – согласилась Ольга, – пусть ты настаиваешь на неврозе.

– Я настаиваю даже на психопатии. Что его в этом случае толкнуло на карниз? Как он поведет себя там?

– Неадекватно, – ответила Ольга.

– Это значит – непредсказуемо, – подвел итог Чистяков. – Ситуация предполагает, что снимать мальчишку мне. Вот и смотрите. Если я полезу за ним в окно, то он с испуга может шарахнуться в сторону от неожиданности. Полезу снизу – тоже может испугаться, что к нему тянется большая страшная лестница или поднимается вышка.

– Он в прошлый раз вроде как был расположен к тебе, помнишь? – сказала Ольга. – Не к мачехе прижался, не к бабушке, а к тебе.

– А если мать не родная, то может, и бабушка тоже, – подал голос Мостовой. – Может, они обе ему неродные и не любят его. Дети это очень чувствуют, нелюбовь. Очень у них это чувство обострено – потребность в любви.