Сокровища Кряжа Подлунного - Иван Сибирцев

— Нет, Михаил Павлович, прав старик, — вступил в разговор Рубичев, до этого молча лежавший рядом со Стоговым. — Время от времени подает Незримый весть о себе, его излучение далеко от этих мест зафиксировано. Но таких вспышек отмечено всего пять-шесть. Этими местами давно интересовались, да доступа к ним не было. Крутогорску-то пять лет всего. Геолог Саврасов еще до революции заинтересовался этим чудом природы, снарядил экспедицию да так до вершины и не добрался, погиб бедняга. Из его группы всего один человек каким-то чудом спасся. Его показания запротоколированы. Экспедиция Саврасова погибла от сильного взрыва неизвестного происхождения. Потом, уже в советское время, снаряжались на Незримый еще две экспедиции. Первую постигла судьба Саврасова, вторая — уцелела, но цели так и не достигла.

— И что же, вершины Незримого так никто и не видел? — спросил Стогов, явно заинтересованный рассказом Рубичева.

— Видели, — отозвался геолог. — Перед самой войной полярный летчик Гвоздилов уловил погожее утро, когда туман почти полностью рассеялся, и прошел над Незримым бреющим полетом, даже сумел сфотографировать вершину.

— Ну, и что же он увидел? — быстро перебил Стогов.

— Оказалось, что вершина Незримого плоская, голая. В самом ее центре довольно обширное озеро, которое, судя по всему, не замерзает даже в самые лютые морозы.

— Здешние старожилы об этом по-другому рассказывают, — заговорил внимательно слушавший геолога Шабрин, — они об этом так объясняют:

Давно, давно была здесь равнина. На этой равнине жило большое и мирное племя. Охотились в лесах, пасли на лугах скот. Предводительствовал племенем могучий и отважный богатырь по имени Аян. И вот в один недобрый день на людей племени Аяна напало злое разбойное племя хитрого и жестокого Карадага.

Семь дней и семь ночей бились Аян и его люди против полчищ Карадага. В последнем поединке сошлись Аян и Карадаг. Еще три дня бились богатыри, наконец, сразил Аян своего недруга. Сразил, но и сам, утомленный, упал с коня наземь да и заснул богатырским сном. Люди племени Аяна поставили над ним, своим спасителем, каменную юрту, развели в ней огонь и велели дыму так плотно окутать юрту, чтобы никто не видел ее до пробуждения Аяна. А чтобы кто не потревожил сна Аяна, навалили вокруг юрты камней, завалили все входы в нее. Так и получился Кряж Подлунный, а в центре его — юрта Аяна, вьется над ней дым от вечного очага и пар от дыхания спящего богатыря, сплетаются они в туман и скрывают каменный шатер Аяна от недобрых глаз. Вот это и есть пик Незримый.

— Хороша, поэтична легенда! — одобрил Стогов. — Но надо понять ее. Сдается мне, что, если верно все, о чем вы мне рассказываете, то дело здесь совсем не в дыхании спящего богатыря, — с усмешкой закончил он.

Больше в ту ночь о Незримом уже не говорили. Наскоро поужинав, путники заснули.

Утомленному многодневными переходами по таежному бездорожью Стогову показалось, что он едва сомкнул глаза, как Шабрин растолкал его.

— Пора, пора, Михаил Павлович, — повторял старый охотник.

Стогов энергично вскочил, поспешно умылся из протекавшего рядом говорливого ручейка, и через несколько минут маленький отряд двинулся дальше на северо-восток.

Короткая июньская ночь еще не кончилась. По-прежнему тонули в синей тени верхушки деревьев, густой мрак окутывал крохотные полянки. Но с каждой минутой все резче становился утихший на ночь ветерок, все чаще слышались, особенно пронзительные в тишине, вскрики пробуждавшихся одна за другой птиц…

В полном молчании, то и дело раздвигая ветви, в густой шатер сплетавшиеся над узкой тропкой, двигались по тайге разведчики будущего города науки. Первым шел Шабрин. Он ступал легко, неслышно, бесшумно раздвигая ветви. Не глядя под ноги, он каким-то природным чутьем еще издали замечал и перегородившую тропу буреломину, и неожиданную топь; шел ровно, не спотыкаясь, словно играючи преодолевая препятствия трудного пути.

Шагавший следом за Шабриным Стогов двигался, наоборот, тяжело, медленно, часто оступался с тропы, ветви раздвигал с шумом, порой вполголоса чертыхаясь. Михаил Павлович, хотя и был одержимым охотником и за всю свою жизнь исходил по лесам многие тысячи километров, но все же и он впервые в жизни оказался в такой чащобе.

Замыкал шествие Рубичев. Это был человек, точно не подвластный ни утомлению, ни унынию. И по трудной таежной тропке, в густо-синих предрассветных сумерках вышагивал он размеренно, без усилий, то негромко насвистывая, то даже напевая что-то.

Узкая бледная полоска на восточной стороне темно-фиолетового неба стала сначала серой, потом изжелта-белой и, наконец, начала медленно розоветь. Шабрин прибавил шаг, заторопились и Стогов с Рубичевым.

Теперь шли в полном молчании. Перестал насвистывать даже жизнерадостный Рубичев. Путники карабкались по каменистой тропке на вершину Кедровой, с шумом выскальзывали из-под ног и устремлялись вниз острые камни, все громче шумели на ветру мохнатые кедры…

— Поспели, солнышко-то еще эвось где, — удовлетворенно проговорил Шабрин, первым вступивший на плоскую, точно стол, поросшую кедровником вершину горы. Старик снял теплую шапку-ушанку, с которой не расставался ни в зимнюю стужу, ни в летний зной. На круглом добродушном лице старого охотника выступили крупные бисеринки пота. Шабрин провел ладонью по редким серебристо-седым волосам на темени, улыбнулся и вдруг, широко раскинув руки, точно силясь обнять все вокруг себя, почти выдохнул:

— Гляди, Михаил Павлович! Гляди и запоминай! Вот это он и есть — Кряж Подлунный!

Но Стогов и без этого приглашения не мог оторвать взора от картины, открывшейся с вершины Кедровой.

От самого подножья Кедровой и дальше на северо-восток, куда хватал глаз, теряясь за линией горизонта, тянулись горы. Они то стягивались в одну линию, образуя частокол острозубых вершин, то, разделенные широкими распадками, далеко отклонялись друг от друга, и тогда между ними розовело глубокое рассветное небо.

Десятки вершин открывались взору Стогова. И не было среди них двух схожих. Плоские, точно стесанные солнцем, водой и ветром; острые, пиками вонзившиеся в облака; изогнутые, напоминающие скрюченные пальцы; вершины, являвшие бесформенное нагромождение камней, и вершины самой причудливой формы, казавшиеся то генуэзскими сторожевыми башнями, то стенами и бастионами грозных крепостей, то древними часовнями. Горы, поросшие непролазной тайгой, зеленеющие мягкими луговыми травами, желтеющие ржавым покровом мха, — они были повсюду, они как бы надвигались на тайгу в долине, точно стадо беззвучных каменных чудовищ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});