Под властью пугала - Мичо Каламата

Президент остановился, закуривая новую сигарету. Он много курил.

Воспользовавшись паузой, заговорил Гафур-бей. Ему не терпелось приняться за работу.

– Ясно, ваше превосходительство. Могу вас заверить, что все будет сделано exactement[15] по вашим указаниям. К печати будут приняты меры. А что касается зарубежной…

– Мы говорим только о нашей албанской печати, – перебил президент. – С иностранной печатью мы, конечно, ничего поделать не можем.

– А как быть, ваше превосходительство, с зарубежной албанской печатью, именно ее я имею в виду.

– Ее мы должны заставить замолчать, – добавил президент, поясняя свою мысль: – Из всех албанских газет какой-то вес имеет лишь «Диелы», издаваемая в Америке. Все остальные – чепуха, листки, которые никогда не попадают в руки серьезным политикам.

– Газету «Диелы» выпускает ваш противник, – заметил Джафер-бей. – Его последние статьи полны нападок на вас.

– И он должен замолчать, – сказал президент.

У Мусы-эфенди сверкнули глаза. Заметив, как он весь напрягся, президент успокоил его:

– Нет, в этом нет необходимости, Муса-эфенди.

– А что будем делать со вторым?

– С кем?

– С тем… бородатым…

– Ничего. Все знают, что он против меня, но серьезные политики не станут к нему прислушиваться.

– Он принялся стихи писать.

– Переводит Омара Хайяма.

– Пусть сочиняет, пусть переводит, – сказал президент, – он бессилен нам повредить. Поездка в Москву дискредитировала его в глазах общества, и мы смело можем обвинить его в большевизме.

– Верно, ваше превосходительство!

– По-моему, ваше превосходительство, – вмешался Нуредин-бей, – было бы хорошо сразу же после провозглашения монархии объявить амнистию всем политическим заключенным и эмигрантам. Это значительно поднимет наш престиж в глазах цивилизованного мира и покажет, что мы достаточно сильны, чтобы не бояться своих врагов.

– Все это так, – заметил Фейзи-бей, – но ведь они прибавят нам хлопот. Стоит им оказаться на свободе, как они тут же зашевелятся.

– Пусть лучше гниют в тюрьмах, – отрезал Муса Юка.

– А еще лучше бы – в земле, – выдавил из себя Абдуррахман Кроси, впервые открывая рот и показывая в ухмылке крупные нечищеные зубы. – Мертвецы не шевелятся.

– Я думаю все же, что мы больше выиграем, объявив амнистию, – настаивал Нуредин-бей.

– Я согласен с Нуредин-беем, – сказал Гафур-бей. – Они нам ничем не могут повредить.

– Да, – сказал Нуредин-бей. – Наши противники были опасны, когда представляли организованную силу. А отдельные амнистированные личности – это уже не организация. А раз так – нам нечего их бояться.

– Но они снова могут объединиться, – сказал Муса Юка.

– Мы не допустим, господин Муса, – ответил Нуредин-бей, – за этим проследит министерство внутренних дел. Каждый сам по себе пусть делает, что хочет, пусть занимается своими делами, если им угодно стоять в стороне, но объединяться – извините, мы не позволим. Сила наших врагов – в организации, и это надо иметь в виду.

– И все-таки это опасно, – сказал президент в раздумье. – Среди них есть неглупые люди, они найдут способ, как нам повредить.

– Ничего они нам не сделают, – повторил Нуредин-бей. – Человек, даже самый способный и умный, сам по себе слаб и бессилен. Люди становятся сильны, лишь когда объединяются и представляют единое целое.

– Кроме того, наши противники политически обанкротились, – поддержал своего приятеля Гафур-бей. – Их знамя разорвано, его уже не сшить. Нам теперь надо опасаться другого знамени – коммунистического.

– Те, кто до вчерашнего дня были нашими врагами, выступают против коммунизма, – сказал Джафер-бей.

– Поэтому, стоит нам поднять знамя антикоммунизма, как многие из них не только перестанут выступать против нас, но и присоединятся к нам, – сказал Нуредин-бей. И добавил: – Амнистия войдет в политический актив вашего превосходительства.

– Мы это еще продумаем, Нуредин-бей, – закончил дискуссию президент и продолжил давать указания.

– Вы, господин Котта, Муса-эфенди и Джафер-бей подготовите роспуск парламента и выборы в учредительное собрание. Гафур-бей и Нуредин-бей займутся печатью и организацией церемониала. Господин Фейзи-бей изыщет необходимые средства. Что касается Абдуррахмана, – сказал президент, смягчая тон, – то он поможет нашему делу в горах, среди байрактаров и родовой знати. Согласен?

– Как бог свят!

Покидали дворец на рассвете. Адъютант в аксельбантах и золотых галунах проводил их до больших решетчатых ворот и отдал честь. Они, ухмыляясь, отсалютовали в ответ. Только Муса Юка не ответил и направился прямо к машине, бросив на него из-под кустистых бровей косой взгляд. Но адъютант этого не заметил.

III

Нуредин-бей Горица низко поклонился. Его превосходительство президент даже не поднял головы.

Нуредин-бей почувствовал себя оскорбленным и в ожидании застыл у двери.

Уже не впервые президент разыгрывал такую шутку с Нуредин-беем: заставлял его стоять столбом несколько минут, словно не замечая его присутствия. Это бесило Нуредин-бея. Он считал себя во всех отношениях выше «этого неотесанного горца». Его знатный род насчитывает несколько пашей и придворных султана. Отец его был преуспевающим дипломатом Империи, сам он сформировался как политик при королевских дворах Европы. Как жаль, что пала Империя! Если бы не это, он был бы сейчас по крайней мере послом в каком-нибудь государстве Запада, а может, занимал бы другой высокий пост, был бы, например – почему бы и нет? – министром. Он считал себя прирожденным дипломатом и похвалялся, что в былые времена обводил вокруг пальца самых хитроумных политиков Европы. Он мечтал возобновить свою дипломатическую карьеру, снова возглавить какую-нибудь миссию за границей, и хотя теперь представлял бы крохотное государство, не имеющее никакого веса на международной арене, но какое это имеет значение. А «неотесанный байрактар» мешал ему осуществить эту мечту, не отпускал его от себя, называя «своим главным советником», выматывал всю душу своей «доверительностью», часто советуясь с ним даже по самым интимным вопросам. Нуредин-бей был зол и на самого себя. Поступая на службу к «этому неучу», он рассчитывал, что со своим опытом, образованием и способностями станет вертеть им, как захочет, сделает его своей марионеткой, но из этого ничего не вышло. Всякий раз, когда Нуредин-бей был уверен, что поймал его, неотесанный байрактар выскальзывал, как уж. Все получалось наоборот: самого Нуредин-бея использовали в качестве слуги. Казалось, президент вел себя с ним по-свойски, а все же умудрялся сохранить дистанцию и в нужный момент поставить Нуредин-бея на место, дав понять, кто президент, а кто подчиненный. Вот один из его приемов: несколько минут будто не замечает стоящего Нуредин-бея, заставляя его понять и почувствовать, что он всего лишь чиновник в аппарате президента. «Зачем он так старается подчеркнуть разницу в нашем положении? – задавал себе вопрос Нуредин-бей. – Почему бы ему не поручить мне какой-нибудь важный пост, ведь у меня такой опыт! Как подумаешь, что за мелкая сошка, неучи, первостатейные скоты входят в кабинет министров, а я, с моим умом и талантом, всего лишь полуофициальный советник, – лопнуть можно от злости. Не доверяет он мне, что ли? Да нет. Здесь, видимо, не в доверии дело. Если вспомнить беседы с ним тет-а-тет, то кажется, что он очень даже доверяет мне. У кого еще он спрашивает совета по всем щекотливым вопросам? Ничего не понимаю! Вот уж действительно, гораздо сложнее понять невежу, неуча, чем культурного человека. Неуч, как ребенок, все делает по наитию, как ему вздумается. Нет, пора с этим кончать. Попрошу, пусть назначит меня в какую-нибудь миссию за границей; все равно где, лишь бы подальше от него, подальше от этой публики, от этой страны…»

Его превосходительство кончил писать, положил перо на стол, поднял голову и, словно только сейчас заметив присутствие своего советника, встал с улыбкой:

– Прошу вас, Нуредин-бей.

Это тоже бесило Нуредин-бея. Сперва продержит его на ногах несколько минут, а потом ведет себя как равный с равным, совсем по-другому, чем с остальными. Поди раскуси его!

– Я позвал вас, Нуредин-бей, чтобы обсудить очень деликатный вопрос. Вы же знаете, говорить об этом, кроме вас, мне не с кем. Вы единственный из моих товарищей, кто может дать дельный совет.

Нуредин-бей поклонился, давая понять, что находится в полном распоряжении его превосходительства.

– Как вам известно, – неторопливо продолжал президент, попыхивая сигаретой, – все идет так, как было задумано. Господин Кочо Котта и Муса-эфенди готовят роспуск парламента; Гафур-бей обрабатывает общественность; Абдуррахман отправился в горы совещаться с тамошней знатью. За это время мы мобилизовали и других людей, преданных нашему делу. Остается лишь несколько мелочей, но мелочей очень тонких. Однако прежде посмотрите этот проект амнистии. Что вы о нем думаете? Так ли уж необходимо объявлять амнистию?