Крысолов - Михаил Ахманов

– Погоди-ка… Он что же, обыск у тебя учинил? С санкции прокурора? С понятыми?

– А разве ему нужны какие-то санкции? Я и не знала… Этот Скуратов – большой милицейский начальник… сказал, Сергей в чем-то плохом замешан и надо квартиру обыскать… Тут я испугалась, Дима… не обыска испугалась, а того, что Сергей попал в историю… Он ведь изменился, понимаешь? Сильно изменился за последний год. Не из-за денег этих шальных, а как-то по-другому… будто силу почувствовал… власть над людьми… и надо мною тоже… Мы все вместе решали, вдвоем, а теперь он по-своему делает и не спрашивает… то есть делал…

Она опять всхлипнула. Я молчал, вслушиваясь в полубессвязное бормотание, давая ей выговориться. Мы не были особенно близки, но горе есть горе, и я ее понимал. Мне самому доводилось чаще терять, чем находить.

– Понимаешь, Дим, я этой милиции больше напугалась, чем бандитов… Этого Иван Иваныча… Раз пришел, значит, защиты искать негде… ведь он – власть… Ну и…

– Ну и гони его в шею, если еще раз придет, – посоветовал я. – Терять тебе больше нечего, так что лучше признайся отцу во всех грехах. Он теперь твоя защита. Пусть приезжает с братьями в Питер и объяснит Иван Иванычу, что такое закон шариата.

– Я… я… – кажется, она снова собралась заплакать, – наверное, я так и сделаю. Я только за Машутку боюсь…

– Не зверь же Саид-ата, признает родную внучку! Скажи ему, что твой Сергей на самом деле был Сулейман и правоверный татарин. За татарина тебе можно замуж?

– Н-наверно, м-можно… не знаю я…

Она заплакала, и мне пришлось ее утешать, что не совсем удобно по телефону. Телефон не предназначен для этаких деликатных переговоров, так что, когда мы закончили, я был в испарине, будто ишак, перетащивший тонну груза.

К вечеру похолодало, небо затянули тучи, и стал моросить мелкий противный дождик – напоминание о том, что лето, в сущности, на исходе, осень не за горами, а за нею – долгая, ветреная и сырая петербургская зима. Но это не вызывало у меня сожалений. В перспективе ожидалась солнечная Андалусия, а здесь и сейчас я был вовлечен в сферу событий, от коих тянуло загадочным ароматом мистики и опасности.

Какое соблазнительное сочетание! Хоть я не отношусь к авантюристам, разгадка тайн всегда влекла меня: тайна, в сущности, один из немногих моментов, что придают остроту нашей пресной – а временами страшной – обыденности. К тому же сам процесс разгадки является захватывающей игрой, и главная ее прелесть в том, что эта процедура не алгоритмизируется. Иными словами, ее нельзя положить на компьютерный язык и расписать по пунктам – делай то, затем это и в результате с неизбежностью получишь верный ответ. Разумеется, здесь нужна логика, но в не меньшей степени – интуиция, подсознательный инстинкт, искусство правильной оценки событий и фактов – все то, чего не объяснишь компьютеру ни на одном алгоритмическом языке. Крайне увлекательное занятие!

Я раскрыл словарь на термине «оология», потом отложил его и, вытащив из ящика письменного стола черный патрончик, вытряхнул на ладонь спиральный амулет. Два опыта с игрушками Сергея давали мало данных для гипотез, но кое-что я уже понимал. А раз понимал, то мог проанализировать факты, осуществив затем ретроспекцию в прошлое. Базовым фактом, конечно, были странные штучки, запрятанные в футлярах: не оставалось сомнений, что Серж использовал их для магических процедур и что они – причина драмы с летальным исходом в последнем акте. От них, как из начала координат, тянулось множество версий-векторов – и к прежней работе Сергея Арнатова, и к его эзотерической практике, к его внезапному богатству, к его патрону Косталевскому, к Танцору на вишневом «Мерседесе» и, наконец, к необходимости скрываться и к тому, что им активно занимались три команды разом. Я обозначил их как альфа, бета, гамма, расположив по мере поступления заявок: сначала остроносый, затем мормоныш, а на последнем месте икс, пробивший дырку в черепе Сергея. Что-то – пожалуй, интуиция – нашептывало мне, что этот икс – особая величина, не связанная ни с альфами, ни с бетами; от них он отличался слишком своеобразным почерком – не вел душеспасительных бесед и не строчил протоколов, а сразу стрелял на поражение. Что, как отмечалось выше, выглядело чрезвычайно странным.

Я поборол искушение пройтись по каждому из векторов, ибо, при дефиците информации, все они вели в никуда, в область беспочвенных домыслов и фантастических гипотез. Из всех фактов, какими я располагал, только один являлся объективным и вполне надежным: белый амулет подействовал на меня, а черный – тот, который лежал сейчас в моих ладонях – казался столь же безобидным, как подвеска от хрустальной люстры.

И что бы это значило? Что амулеты обладают какой-то селективностью? Правом выбора? Что эта черная спиралька безопасна для меня, но на других людей – каких? – воздействует с необоримой силой, погружая в транс или лишая памяти?

Я размышлял над этими проблемами, когда раздался звонок. Не телефонный: кто-то желал пообщаться со мною face to face – иными словами, лицом к лицу.

Это была моя соседка Дарья, серый мышонок с повесткой в зубах.

– Дима, вы ко мне не зайдете? – произнесла она дрожащим от волнения голоском.

Я, разумеется, зашел. На первый взгляд в квартире Арнатовых ничего не изменилось: все та же полутемная прихожая с маленьким диванчиком, стенным шкафом и вешалкой, прямо – кухня, налево – спальня, направо – гостиная, она же – бывшая детская. Мебель тоже была прежней: в спальне – широкая тахта, трельяж, гардероб и тумбочка с вычурной лампой, в гостиной – стол, стулья, книжные полки, два кресла и диван. Исчезла лишь кроватка Машеньки, а вместо нее я увидел новый телевизор и древний комод с большой цилиндрической клеткой, в которой сидел на жердочке хохлатый белый попугай. Несомненно, какаду, с Молуккских островов, и наглый до невозможности. Заметив меня, он тут же встрепенулся и завопил:

– Прр-рохиндей! Прр-ронырр-ра! Вон! Вон!

Дарья порозовела.

– Извините, Дима. Петруша у нас такой невоспитанный…

– Прр-роехали вопрр-рос! – гаркнул попугай. – В поррт, в поррт! Сигарр-ру, крр-реолку, р-ром – в номерр-ра!

Я невольно вздрогнул.

– Это Колин попугай, – пояснила Дарья. – Коля, мой брат, первый помощник на сухогрузе. Он мне квартиру купил, но с тем условием, чтоб я забрала Петрушу.

– Здрр-равая мысль, здрр-равая, – проскрипел попугай. – Петрр-руша прр-редпочитает крр-реолок!

«Невероятная птица, – подумал я. – Правда, сексуально озабоченная».

Дарья улыбнулась:

– У Коли очень строгий капитан. Он решил, что Петруша разлагает команду, хотя все было наоборот. Но он так решил и сказал: «Или Коля утопит Петрушу в Карибском море, или их вдвоем спишут на берег».

– Надо было утопить в Китайском, – отозвался я под аккомпанемент возмущенных криков Петруши. Самым невинным его выражением было «прр-рохвост!», а еще он бормотал какие-то гнусности на испанском, китайском и бенгали.

– Дима, я получила повестку, – сказала Дарья трагическим шепотом.

В прихожей было темновато, и мне вдруг подумалось, что я еще не видел ее лица при ярком свете. Мы сталкивались раз десять или двадцать, на лестничной площадке, в полутьме, как призраки, сбежавшие с кладбищенских погостов. Соседи-привидения… «Здравствуйте, Дима…» «Здравствуйте, Даша…» И до свидания. Вот и весь контакт.

Но теперь я заметил, что соседка моя высока и стройна, что ее волосы темной волной спадают на плечи и что в зрачках ее мерцают подозрительные огоньки. Пахло от нее чем-то нежным, приятным, будившим греховные мысли и желания. Женские флюиды, не иначе. Должен признаться, она испускала их весьма интенсивно.

– Повестка, – произнес я, сглотнув слюну. – От майора Скуратова Иван Иваныча. Так я ее лично под дверь вам подсунул.

– И что же мне делать? – с растерянностью спросила Дарья.

– Плевать. Никуда не ходить, ни в чем не признаваться и все валить на брата, который плавает сейчас у Соломоновых островов. Если начнут пытать, кричите громче и обещайте пожаловаться Владимиру Вольфовичу Жириновскому. Его милиция боится. Даже УБОП.

– Вы шутите, Дима. А повестка-то – вот она…

Дарья протянула мне измятый клочок бумаги и включила лампу – наверное, для того, чтоб я мог прочитать каракули Иван Иваныча и удостовериться еще раз, куда и зачем ее вызывают. Однако повестка не привлекла моего внимания: в этот миг Дарья казалась мне гораздо более интересным предметом.

Только сейчас я разглядел ее по-настоящему и поразился: ничего от серой мышки, от тихони-скромницы, скользившей день за днем мимо моих дверей. Она сняла очки – может быть, носила их не по причине слабого зрения, а так, для пущей солидности. Такие девушки обычно обходятся без очков. Какие – такие? – спросите вы? Для тех, кто не понял, даю детальное описание.

Рост – сто семьдесят без каблуков, вес – под пятьдесят, талия тонкая, ноги – длинные, кисть изящной лепки, пальцы с розовыми ноготками, без всяких следов маникюра. Щеки – гладкие, с симпатичными ямочками; подбородок округлый, носик пикантно вздернут, губы – пухлые, и нижняя чуть выдается вперед; глаза – карие, с едва заметной раскосинкой, а волосы – цвета спелого каштана. Все на месте, все в масть, а масть та самая, которую я люблю. Проверено на опыте. Блондинки ленивы и холодны в постели, рыжие – изменницы и стервы, брюнетки тоже стервозны и агрессивны, а вот шатенки – в самый раз. То, что надо.