Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как жаль, — сказала я сухо. — Прошло десять лет с тех пор, как мы виделись последний раз. Я надеялась застать детей и Майка.
Она продолжала стоять в проеме двери.
— Ты навещала Луизу, да? Мама сказала мне. Луиза плоха…
— Луиза в ужасном состоянии. Кэролайн говорит, что врачи ничего не могут сделать. Они просто пытаются поддержать ее. Я жалею, что никто не сказал мне об этом раньше. Я приехала бы несколько месяцев назад.
— Извини… Мы не думали… Луиза не хотела волновать тебя, и ма не хотела, я думаю. — Она внезапно покраснела, вспыхнув более пламенно, чем до этого.
— Твоя мать не хотела, чтобы я приехала сюда и подняла тревогу. Я понимаю. Но я уже здесь и, так или иначе, беспокою вас. Так почему бы тебе не отложить свой поход по магазинам минут на пять и не поговорить со мной?
Я потянула дверь на себя и пододвинулась вплотную к Кони, надеясь, что действую не угрожающе, а убедительно. Она нерешительно отступила, и я последовала за ней в дом.
— Я… ух, ты хочешь чашку кофе?
Она стояла передо мной, не зная, куда деть руки, словно школьница перед неумолимым педагогом, и ничуть не походила на пятидесятилетнюю женщину, самостоятельно пробивавшую себе дорогу в жизни.
— Кофе… это было бы превосходно! — храбро заявила я, надеясь, что мои почки справятся с еще одной чашкой.
— Дома настоящий кавардак, — произнесла Кони, оправдываясь и собирая разбросанную по прихожей спортивную обувь.
Я никогда не говорю своим гостям ничего подобного, очевидно потому, что всегда разбрасываю свою одежду и держу бумаги или мусор в доме по две недели. Что касается Кони, то непонятно было, зачем она это говорит, ну разве что имея в виду спортивную обувь. Полы были натерты, кресла стояли под правильными углами друг к другу. Ни одной книги или газеты на полках и столиках. Я отметила это, когда мы проходили через гостиную в недра дома.
Я устроилась за зеленым ломберным столом, пока она наливала воду в электрическую кофеварку. Эта небольшая разница в навыках Кони по сравнению с ее матерью несколько приободрила меня: если она способна поставить переключатель кофейника с кипячения на фильтровку, то кто знает, как далеко она пойдет в разговоре.
— Вы с Луизой никогда не были похожи? — резко начала я.
Она снова покраснела.
— Она всегда была очень хорошенькой. От таких не ждут слишком многого. — Горечь, прозвучавшая в ее неуклюжем ответе, казалась почти невыносимой.
— Что, ваша мать не рассчитывала на ее помощь по дому?
— Но она же была моложе, ты же знаешь. Она и не должна была делать столько же, сколько я. Но ты ведь знаешь маму. Все должно быть вычищено каждый день, вне зависимости от того, пользуются этим или нет. Когда она бывала недовольна нами, мы должны были скрести раковины и унитазы. Я поклялась, что мои девочки никогда не будут делать подобных вещей. — От незабываемых обид рот ее вытянулся в жесткую линию.
— Это жестоко, — сказала я, ужаснувшись. — И тебе казалось, что Луиза слишком часто сваливает свои обязанности на тебя?
Она покачала головой:
— На самом деле это была не ее вина, а скорее результат их обращения с ней. Теперь я понимаю это. Ты знаешь, Луиза была дерзкой, а отец находил, что она остроумна… по крайней мере, пока она была маленькой. Он не расстался с этой мыслью, даже когда она стала старше. А наш дядя — мамин брат — любил, чтобы Луиза пела и танцевала для него. Она была такой маленькой и хорошенькой, словно кукла. Потом, когда она стала старше, было уже слишком поздно… Я имею в виду, слишком поздно наказывать ее.
— Похоже, они хорошенько поработали, — заметила я. — А потом выставили ее из дома, и все. Это должно было служить тебе предупреждением.
— О-о, так оно и было!
Она все вытирала руки полотенцем, которое достала, чтобы промокнуть маленькую лужицу пролитой воды.
— Поначалу они даже не сказали мне, что происходит.
— Ты имеешь в виду, что не знала, что Луиза беременна? — спросила я с недоверием.
Она покраснела так, что мне показалось, будто кровь проступила у нее через кожу.
— Я знаю, тебе этого не понять, — пробормотала она едва слышно. — У тебя была совсем другая жизнь. У тебя были дружки до того, как ты вышла замуж. Я понимаю. Мама… мама в каком-то смысле следила за твоей жизнью. Но когда мы с Майком поженились, я даже не знала… я не знала… монахини никогда не говорили нам об этом. Мама… конечно, она не могла заговорить первой на эти темы. А когда у Луизы прекратились менструации, она ничего не сказала мне. А может, она и не знала, что это значит.
Слезы полились из глаз Кони помимо ее воли. Плечи ее сотрясались — она пыталась справиться с рыданиями. Она так туго замотала полотенце на руке, что на кисти проступили вены. Я поднялась с кресла и положила руку ей на плечо. Она не отодвинулась и ничего не сказала, но спустя несколько минут рыдания ее отступили и дыхание выровнялось.
— Итак, Луиза забеременела потому, что не понимала, что делала, или не понимала, что может зачать ребенка?
Она молча кивнула, опустив глаза.
— Ты не знаешь, кто мог быть отцом? — мягко спросила я, держа ее за плечи.
Она покачала головой:
— Папа не разрешал нам бегать на свидания. Он говорил, что платил деньги, чтобы отправить нас учиться в католическую школу, а не для того, чтобы видеть, как мы волочимся за мальчиками. Конечно, Луиза нравилась многим, но она… она никогда не ходила ни с одним из них на свидание.
— А ты можешь вспомнить хоть какое-нибудь из имен?
Она снова покачала головой:
— Нет, прошло столько времени. Я знала мальчика, который обычно покупал ей сладости в бакалейном магазине, когда она туда заходила. По-моему, его звали Ральф. Ральф Соу… Соуэр или Соулинг… что-то в этом роде. — Она повернулась к кофейнику. — Вик, ужасная вещь! Я так завидовала ей, что поначалу обрадовалась, когда она попала в беду.
— Боже, Кони! Могу себе представить! Если бы у меня была сестра, про которую все твердили, что она красивей меня, нянчились бы с ней, целовали и тискали, в то время как меня отправляли бы к мессе, я опустила бы ей на голову топор, вместе того чтобы ждать, пока она забеременеет и ее выгонят из дома.
Она обернулась и в изумлении взглянула на меня:
— Но, Вик! Ты так… ты такая выдержанная. Тебя ничто не волнует. Даже когда тебе было пятнадцать… когда умерла твоя мать, наша мама сказала: «Бог дал ей булыжник вместо сердца!» — такой ты была спокойной. — Она прикрыла рот рукой, подавленная и готовая услышать мои возражения.
— Да я бы прокляла себя, если бы разрыдалась перед всеми этими женщинами, похожими на твою мать, у которых так и не нашлось доброго слова о Габриеле, — сказала я, ощутив нестерпимую боль. — Но знай: я много плакала в одиночестве. Как бы там ни было, Кони, но вот что самое главное: мои родители любили меня. Они думали, что я во всем добьюсь успеха, за что ни возьмусь. И даже когда я падала духом по тысячу раз за неделю, я не пожелала бы прожить свою жизнь, слушая, как мои родители изо дня в день трещат, какая замечательная у меня сестра. А я была бы ничто при этом. Так что довольно. Расслабься, Кони!
Она смотрела на меня, терзаясь сомнениями:
— Ты на самом деле так думаешь? После того, что я сказала тебе?
Я взяла ее за плечи и развернула лицом к себе:
— Я действительно так думаю. А теперь, как там насчет кофе?
После этого мы поговорили о Майке, его работе на заводе, и о младшем Майке, его игре в футбол, и о трех ее дочерях, а потом и о самом младшем, которому было восемь и «он такой незаурядный», что они подумывают, а не послать ли его в колледж… хотя Майк-старший нервничает, боится, что соседи подумают, будто они хотят противопоставить себя всем и казаться лучше, чем их собственные родители или соседи… Последнее замечание рассмешило меня, и я ухмыльнулась про себя, словно услышала голос Эда Джиака, предостерегающего Кони: «Ты ведь не хочешь, чтобы твой ребенок оказался похожим на Викторию?» Однако я терпеливо слушала Кони сорок пять минут, прежде чем поднялась с кресла.
— Я правда была рада снова увидеть тебя, Вик. И я довольна, что ты заехала, — сказала она уже в дверях.
— Благодарю, Кони. Успокойся и передай от меня привет Майку.
Я медленно пошла к своему автомобилю. Левый башмак натирал мне пятку. Я попыталась заговорить боль, как это делает, наверное, всякий. Боль была незначительная: нечто вроде посланного Господом искупления за неудобства, которые причиняешь людям.
А как я сама узнавала жизнь? Кое-что из болтовни в раздевалке, кое-что от Габриелы, немного от нашего тренера по баскетболу, мягкой, рассудительной женщины, — но только не на площадке, где она была неумолимой. Однако где Кони могла бы узнать хоть что-нибудь, будучи маленькой и не имея возможности получить хоть какой-нибудь намек от одной из своих подружек? Я представила ее в четырнадцать лет, высокую, нескладную, робкую. Возможно, у нее совсем не было друзей.
- Удар новичка - Джеймс Чейз - Крутой детектив
- Положите ее среди лилий - Джеймс Хэдли Чейз - Детектив / Крутой детектив
- Ты будешь одинок в своей могиле - Джеймс Хэдли Чейз - Детектив / Крутой детектив
- Догадайся сам - Джеймс Хэдли Чейз - Детектив / Крутой детектив
- Смертельный поцелуй - Картер Браун - Крутой детектив
- Укороченный удар - Харлан Кобен - Крутой детектив
- Даффи влип - Дэн Кавана - Крутой детектив
- Тустеп вдовца - Рик Риордан - Крутой детектив
- Ухо к земле. Миссия в Венецию. Удар новичка - Джеймс Чейз - Крутой детектив
- Следов не оставлять - Джеймс Чейз - Крутой детектив