Bromance. Книжный клуб спешит на помощь - Лисса Кей Адамс

потребуется. Только без толку.

Порой надежда — ловушка для глупцов. Никому не пожелаешь такой пытки.

— Прошу, Алексис! — взмолилась Кэнди.

Она прижала пальцы к глубоким морщинам, образовавшимся на лбу.

— Мне нужно подумать.

— Но…

— Ты знаешь обо мне уже три года, Кэнди. Я заслужила хотя бы пару дней на то, чтобы все осмыслить.

Кэнди беспокойно натянула рукава толстовки на ладони и скрестила руки на груди. Этот жест от другого человека мог означать самозащиту, однако Кэнди таким образом сдавалась. Она тяжело вздохнула, прежде чем коротко кивнуть.

— Хорошо.

— Как мне с тобой связаться?

Кэнди молча подняла с пола свою сумку, достала записную книжку с ручкой и быстро написала номер телефона на чистом листе, который затем вырвала и передала Алексис.

— Я остановилась в отеле, — сказала она. — Мне скоро придется вернуться в Хантсвилл.

— Поняла, — выдавила Алексис.

— Так ты позвонишь или?..

— Мне нужно время.

Губы Кэнди приоткрылись, будто она хотела сказать что-то еще — вероятно, напомнить, что как раз время для них — большая роскошь. Было бы лицемерием это не признать. Нет ничего громче настойчивого тиканья неумолимых часов времени, когда каждая секунда приближает любимого человека к последней черте.

В итоге Кэнди лишь коротко кивнула, сжалась в комок, неловко перекинула сумку через плечо и, бросив на нее взгляд напоследок, вышла. Алексис слушала ее шаркающие, медленно удаляющиеся шаги. Вскоре заскрипела и захлопнулась кухонная дверь.

Несколько мгновений спустя в проеме появилась Джессика.

— Все нормально?

Алексис моргнула, выходя из оцепенения.

— Вы с Марианой сможете сами прибраться? Мне нужно кое-что сделать.

Подруга нахмурилась.

— Конечно, но… Что-то случилось?

— Вроде того.

— Алексис…

Как в тумане, Алексис обогнула Джессику, пересекла кухню, схватила свои вещи и вышла на улицу. Она действовала механически, как легкие, сжимающиеся и разжимающиеся при вздохе. В переулке, рядом с ее машиной, прошла группа нарядных женщин, активно жестикулирующих и смеющихся. Отстраненная часть сознания Алексис уцепилась за них: понимают ли они, как им повезло, что у них нет забот, что им не знакомо это ощущение, будто ты шагнул в пропасть и жизнь вдруг поделилась на «до» и «после». Вновь. Ибо что бы ни случилось, какое бы решение Алексис ни приняла, ее жизнь уже никогда не будет прежней.

Она едва заметила, как добралась до дома: внезапно перед глазами вырос ее гараж, а машина работала на холостом ходу в наступившей тишине. Когда она успела выключить радио? Оно всегда включалось при повороте ключа зажигания, и бессмысленная болтовня или новостные сводки заглушали хаос мыслей.

Алексис вытащила ключ. Руки упали на колени. Она знала, что нужно делать, однако мышцы отказывались слушаться. Дом утопал во тьме, только в коридоре горел светильник.

Мамы не было в живых больше трех лет, тем не менее этот дом все еще казался ее. В первые несколько недель после маминой смерти Алексис была полна решимости его продать и переехать — в какой-нибудь современный лофт в центре, где можно затеряться в шуме и огнях вывесок. Однако вскоре эта затея начала казаться предательством. Мама пахала на двух работах ради этого дома. Она его заслужила.

Поэтому Алексис осталась. В конце концов она переделала все под себя: потертые диваны уступили место новой стильной мебели, стены были перекрашены, а шкафы заменены. Со временем, очень нескоро, боль потери, возникающая каждый раз, когда она заезжала на подъездную дорожку, приняла более мягкую форму, известную как ностальгия.

Наконец Алексис заставила себя выбраться из машины и зайти в дом. Пирожок приветственно замяукал с лестничного пролета, и она тяжело поднялась на второй этаж. Ее спальня находилась в конце длинного коридора. Она зашла в гардероб и встала на цыпочки, чтобы достать с верхней полки обувную коробку, набитую всякими бумажками.

Самым тяжелым в смерти мамы была необходимость перебрать ее вещи — словно забиваешь последний гвоздь в крышку гроба. От целой человеческой жизни осталась лишь кучка вещей — связанное мамой одеяло, одежда, от которой у Алексис не хватало духу избавиться, стопка разномастной посуды, коллекция сувениров. И эта коробка с фотографиями, открытками и прочими бумажками — Алексис отложила ее на потом, когда найдет время и душевные силы. Она не могла вспомнить, куда точно убрала конкретную, нужную ей сейчас карточку. Прежде та не казалась особенно важной — простая открытка, прикрепленная к букету цветов на похоронах.

Алексис запомнила лишь имя.

Глава пятая

— Эй, ты когда-нибудь встречал жену Русского?

— Чего? — Ноа оторвал взгляд от кошмара в ноутбуке Колтона и недоуменно уставился на виновника этого кошмара.

После двух часов работы он был порядком раздражен. Не только от абсолютной неспособности Колтона придерживаться элементарных правил безопасности в Сети, но и от удручающего ощущения, что Ноа окончательно и бесповоротно превратился в того, кого прежде презирал.

Он находился в роскошном особняке, который, должно быть, стоил больше, чем обычный американец в состоянии заработать за десятилетие, и в котором могли с комфортом жить человек двадцать. Старый Ноа уже бы рвал и метал, возмущаясь экономической системой, которая позволяет таким богатствам скапливаться в одних руках, в то время как новый Ноа на этой системе разживался.

Так что да, он был не в духе.

— Ну, Русского жена, видел ты ее вообще?

Ноа нахмурился.

— Нет, а что?

— Мне кажется, ее не существует.

— Пф-ф, глупости! Конечно, существует. — Ноа взял бутылку пива и сделал глоток.

— Но ее никто никогда не видел. По-моему, он ее выдумал.

Ноа закатил глаза.

— Он профессиональный спортсмен, знаменитость. Забей его имя в интернете и все узнаешь.

— Я гуглил и не нашел ни одной фотки с ней. То есть вообще ни шиша. Разве не подозрительно?

— Слушай, давай ты со своими друзьями потреплешься? — пробурчал Ноа. — Я тут работать пытаюсь.

— А вот это обидно, чувак. Я-то считал тебя своим другом.

Чувство вины вынудило его смягчить