Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность - Михаил Эм

Базилио (скулит): Ну вот, вы опять за старое, гражданин начальник… Ничем мы с Алиской не завладели, я же вам от всего сердца рассказываю. Добрались до Поля Чудес уже заполночь. Добрались и говорим Буратино: «Закапывай сюда свои депозитные сертификаты. Пятьсот процентов гарантировано, а с нами за брокерские услуги расплатишься наутро, когда с процентами выкопаешь».

Следователь: И он закопал?

Базилио: В том-то и дело, что закопал, на наших глазах закопал. Вырыл носом ямку, сунул туда депозитные сертификаты и присыпал землей.

Следователь: Продолжай.

Базилио: И мы, все трое, отправились обратно в город праздновать удачное вложение. Не ждать же всю ночь, пока золотые прирастут? Договорились встретиться через полчаса у «Харчевни трех пескарей». Ну, помыться, побриться, вы же понимаете, гражданин начальник…

Следователь: Понимаю. Я все, бандюга, понимаю. Понимаю, что, расставшись с Буратино, ты со своей сообщницей Алисией сейчас же вернулся на Поле Чудес?

Базилио (радостно кивая): Так точно, гражданин начальник. Бежали во весь дух. Добежали, раскопали буратинину ямку… Только никаких депозитных сертификатов в ней не было.

Следователь (мрачно): Куда же они подевались?

Базилио: Не знаю, гражданин начальник, вот те крест, не знаю. Может, не там копали. Хотя, вряд ли, точно там копали, я очень хорошо место запомнил, рядом со ржавой консервной банкой, и Алиска тоже запомнила. Хотя, может, и не там: покопать как следует нам не дали. Только ямку раскопали, удивились, что депозитных-то сертификатов в ней нет как нет, как бульдоги ментовские нас с поличным и повязали.

Следователь: Откуда же ментовские бульдоги так быстро взялись?

Базилио: Так их же, гражданин начальник, сам Буратино и привел! Бульдоги нас с Алиской повязали, нацепили на лапы наручники, а он тут как тут, паскуда – еще убивается. Где, кричит, мои депозитные сертификаты, которые в эту ямку инвестированы были? Вы их, негодяи финансовые, у меня украли! Я на вас в арбитраж подам!

Следователь: И где же были депозитные сертификаты? В бумагах значится, что при вас никаких ценных бумаг обнаружено не было.

Базилио: Так я же объясняю, гражданин начальник, что мы их не нашли, а то бы…

Глаза зэка туманятся воображением.

Следователь: Сертификаты где, спрашиваю?

Базилио (мигом приземляясь обратно): Ежу понятно, гражданин начальник, что мы с Алиской ни при чем. Их сам Буратино выкопал, а потом на нас бульдогов ментовских навел. Только не представляю, как ему удалось нас опередить – мы так быстро бежали. Да и видели своими глазами, как он их в ямку укладывал и землей присыпал. Это еще тот барыга, зуб на отсечение даю, гражданин начальник…

Следователь (остервенело): Ну, за зубами-то дело не постоит… Зэк отшатывается и невольно ощупывает целые пока зубы.

(Нависая над ним, как скала). Ты думаешь, сволочь усатая, я куплюсь на твои слезливые бандитские россказни? Ты кого морочить вздумал?

Базилио (жалобно): Как на духу выкладываю, гражданин начальник. Мне терять нечего, фирма-то моя с Алиской совсем разорилась. Все Буратино отсудил, треклятый – уже после того, как директором кукольного театра заделался.

Следователь: Всё да не всё. А тысячу золотых морального убытка, которые арбитражом присуждены были? Знаешь, сколько тебе их возмещать придется из своей котиной заработной платы?

Базилио (разводя лапы): Нечем возмещать, гражданин начальник. Был фондовый брокер Базилио, да весь вышел. Сдулся, как воздушный шарик.

Следователь: Последний раз спрашиваю, куда вы с курятницей Алисией подевали похищенные у Буратино депозитные сертификаты?

Базилио: Опять вы…

Следователь протягивает руку и хватает кота за усы.

Ой, мамочки!

Следователь: Выкладывай правду!

Не выпуская усов из кулака, выбирается из-за стола. Бьет кота по гениталиям.

Базилио: А… (Корчится от боли). Не бейте меня, гражданин начальник, мне чего-то нехорошо!

Следователь опрокидывает стул вместе с зэком на пол и продолжает остервенело избивать кота сапогами, приговаривая:

Следователь: А финансовые пирамиды возводить хорошо? А кидать заслуженного кукольного артиста на двести с лишним целковых хорошо? А ты знаешь вообще, кто такой Буратино? Он же народный любимец, великий театральный режиссер. На него вся страна молится. Как только у тебя, котины проклятой, лапа поднялась на такую замечательную куклу? Ты же ей ноги целовать должен, на руках носить должен, а не на бабки разводить. Будешь помнить Буратино!

Будешь помнить Буратино!

Кот теряет сознание, на этом допрос для него заканчивается.

7.

Пьеро, со слезами, густо намалеванными на щеке, зачитывает собственные воспоминания.

Пьеро: Я не могу прожить без Мальвины ни дня! Какое несчастье, что она уволилась из театра Карабаса Барабаса, сказав, что кукольное искусство ее больше не интересует! Скандал случился неожиданно – для меня, как и для всех остальных присутствовавших, – во время объявления ролей. Мальвине не досталась роль Кармен. Точнее, роль по праву досталась ей, но моя голубоволосая красавица категорически отказалась перекрашивать волосы или использовать парик, что не понравилось уже Карабасу Барабасу. Сначала директор мягко уговаривал Мальвину перекраситься, но та стояла на своем, как кремень: блондинкам, дескать, идут исключительно голубые волосы, и портить свою внешность другим колором она не позволит. Кроме того, Мальвина требовала, чтобы в волосах у нее была не роза, как требовалось по либретто, а ромашка или в крайнем случае василек. Мне-то было все равно: я был готов любить Мальвину с любым цветком в волосах любого колора, но Карабас Барабас! Через час он потерял всякую надежду уговорить Мальвину и решил, как уже неоднократно делал, разрядить напряженную атмосферу при помощи старого трюка. Карабас якобы вышел из себя, схватился за хлыст и в притворном гневе принялся охаживать стены репетиционного зала, посматривая, чтобы случайно не задеть кого-нибудь из кукол. Мы хохотали до изнеможения и готовы были на все ради нашего бесподобного директора – все, за исключением Мальвины, которая заявила, что ей обрыдли эти дурацкие розыгрыши и дурацкие роли, и что весь этот театральный бедлам во главе с шутом-директором она терпеть больше не намерена. После чего моя обожаемая примадонна хлопнула дверью и, зарыдав, заперлась в гримерке. Похолодев от предчувствий, я бросился следом за ней, колотил в дверь гримерки, как бешеный, но любимая была непреклонна. Вскоре, взвинченная и прекрасная, как никогда, она выбежала из театрального подъезда с тремя чемоданами нарядов и умчала на пролетке, запретив за собой следовать.

С той трагической минуты я буквально не находил себе места. Без Мальвины моя жизнь была пуста и скучна, как детская погремушка для выросшего ребенка. Все мои мысли были о ней, моей обожаемой куколке, о судьбе которой я не знал буквально ничего, что ужасно меня мучило. Моя тоска по Мальвине была настолько непереносимой, что спустя неделю после ее ухода из искусства я решился на побег, несмотря на то, что обожал и до сего дня обожаю кукольный театр: всю эту загадочную театральную атмосферу, заполненную звонками к репетициям, шелестом примериваемых костюмов и яростным, вполголоса, переругиванием вспомогательного персонала.

Не помню сам момент побега, не помню, как осмелился покинуть свой любимый кукольный театр. Помню только себя, удирающего по пшеничному полю от Карабаса Барабаса. Директор бежит за мной, жутко расстроенный, со спутанной бородой, и кричит в спину: «Пьеро, мой дорогой Пьеро! Вернись в кукольный театр, умоляю тебя, мальчик мой! Хочешь, встану перед тобой на колени? Что я должен сделать, чтобы ты вернулся? Ты же загубишь талант, моя несчастная кукла! Забудь про эту девчонку, она мизинца твоего не стоит! Этой бесталанной вертихвостке терять нечего, у нее одна сладкая жизнь на уме, но ты, мой дорогой Пьеро, можешь потерять все. Ты прирожденный трагик, ты родился, чтобы быть великим артистом, ты артист от Бога, и что ты с собой делаешь? Без театра ты умрешь, ты такой же, как я, только сам об этом не догадываешься! Умоляю тебя, Пьеро, мой дорогой мальчик, вернись!»

Однако моя любовь к Мальвине оказалась сильней, чем любовь к кукольному театру и уважение к Карабасу Барабасу. Правда, в какой-то момент мне почудилось, что любовь к театру пересиливает, я уже развернулся, чтобы броситься в объятия своего обожаемого учителя, но внезапно налетел на что-то мягкое и ушастое. Падая, я ухватил это мягкое за уши и верхом на зайце помчался в противоположном направлении от Карабаса Барабаса, который, стоя на коленях, рыдал в это время о моей погубленной судьбе, как ребенок. Оглядываясь на его коленопреклоненную безутешную фигуру с развевающейся по ветру бородой, я дал себе слово обязательно, как только разыщу Мальвину, вернуться в театр Карабаса Барабаса и посвятить дальнейшую жизнь любви и искусству, ибо эти два понятия всегда оставались для меня нераздельны.