Николай Николаевич Раевский - Юрий Епанчин

После сражения у Арсиса "Наполеон пропал со всей армией"[50]. Но, как оказалось, великий полководец обманул самого себя. Александр I получил точные сведения о направлении его движения и даже приглашение из французской столицы от самого Ш. М. Талейрана, уверявшего, что союзников ждут. "Скоро в военном ареопаге, благодаря совету П. М. Волконского и энергической воле Государя, решено было не поддаваться на удочку, закинутую ловким рыбаком, а идти твердо, всеми силами, на столицу Франции. Ему оставлен на приманку немногочисленный отряд, который своими усиленными бивуачными огнями должен был представить декорацию большого корпуса, готового дать неприятелю сражение"[51].

Известие о решительном наступлении было воспринято с воодушевлением. 13 марта маршалы О. Ф. Мармон и Э. А. Мортье пытались преградить союзникам путь под Фер-Шампенуазом. Заслон был опрокинут. 17 марта авангард Раевского вышел к предместьям Парижа и выбил противника из Бондийского леса. Утром 18 марта начался штурм столицы Франции. Основные события развернулись в районе селений Роменвиль и Пантен, где действовал Раевский. К 11 час. его корпуса загнали противника в Бриерский лес. Недостаток сил не позволял развить успех. Только после двухчасовой перегруппировки сил Барклай приказал возобновить наступление. В распоряжение Раевского поступил гренадерский корпус. "Ничто не могло удержать стремления гренадер. Разбитый и отчаянный неприятель бежал стремглав перед ними и едва мог спастись за самыми заставами своей столицы"[52]. Парижане прислали парламентеров и вскоре подписали капитуляцию. 25 марта Наполеон отрекся от престола.

Александр I по поводу победоносного окончания войны произвел щедрые награждения. Раевский получил орден Георгия 2-го класса. Поздравляя племянника с заслуженной наградой, Самойлов наставлял его при этом:

"Теперь, мой друг, надобно помыслить вам о положении хозяйственных дел ваших, чтобы при всех наружностях, оказывающих заслуги ваши Государю и Отечеству, имели вы как для себя, так и для детей ваших безнужное состояние"[53]. Вняв настойчивым советам, Николай Николаевич обратился к царю. Последний немедленно выделил ему ссуду в 1 млн. рублей.

В первое десятилетие после окончания войн с Наполеоном дом Раевского в Киеве охотно посещали многие приезжие. Генерал был знаменитой личностью. По свидетельству С. Р. Воронцова, после смерти Барклая де Толли в 1818 г. Раевский считался одним из шести наиболее опытных генералов (наряду с Витгенштейном, Милорадовичем, Остен-Сакеном, Ланжероном и Уваровым), которые прошли большинство войн конца XVIII - начала XIX в. и по-прежнему находились в строю. Даже сам император удостаивал Раевского своим посещением во время приезда в Киев в 1816 и 1817 гг., а великий князь Николай Павлович обедал у него в доме. И для остальных посетителей генерал неизменно оставался хлебосольным хозяином. Очень уважала Раевского молодежь. Его имя было на устах у каждого офицера. Николая Николаевича сравнивали с античными героями.

В. П. Горчаков отмечал "последующие годы за 12-м, когда изображения знаменитых военачальников этой годины славы начали вытеснять из боярских домов наших изображения маршалов Наполеона". Широко было распространено "изображение Николая Николаевича с виньеткою внизу, представляющею Раевского с двумя сыновьями перед колонною и подпись из слов его: "Вперед, ребята! Я и дети мои укажут вам путь!" Тот же Горчаков вспоминал: "В военно-учебном заведении... я уже знал некоторые подробности о действиях знаменитых военачальников того времени... Я знаю о его действиях под Смоленском и Роменвилем, где в той и другой битве он является витязем, достойным славы России"[54].

Характерно, что знаменитый генерал не считал интеллект главным своим достоинством и будучи достаточно хорошо образованным, владея французским и немецким языками, в формулярах писал: "Русской грамоте обучен". Денис Давыдов указывал на независимость и постоянство его характера: "Он был всегда тот же со старшими и ровными себе, в кругу друзей, знакомых и незнакомых, пред войсками в огне битв и среди их в мирное время: всегда спокойный, скромный, приветливый, но всегда сильный, чувствующий силу свою и невольно дававший чувствовать оную мужественною, разительною физиономиею и взором, выражающим присутствие ее в самом спокойном и мирном его положении". Поэт А. Ф. Воейков также писал Раевскому: "Ведь кротость, как геройство, - души твоей высокой свойство"[55].

К политике Николай Николаевич был равнодушен. Он принимал существующий государственный порядок как данность, но служил не лицам, а государству.

Много внимания он уделял своим семейным обязанностям, являя собой пример образцового мужа, сына и отца. Сама семья Раевского представляла собой интересное явление русской жизни. Ей даже посвящена специальная книга[56]. Жена генерала Софья Алексеевна целиком посвятила себя домашним заботам, была безгранично предана мужу и создавала настоящий культ главы семейства. Отношения между супругами были теплыми и доверительными. Раевский все свободное время посвящал хозяйству, занимался садоводством, постоянно участвовал в киевских "контрактах", а в последние годы склонялся к предпринимательству. Перед отцом дети, в особенности младшие, преклонялись, но не слепо, а сохраняя чувство собственного достоинства.

Младший сын Николай, как и отец, имел добрый и спокойный нрав, показал себя чутким и заботливым другом А. С. Пушкина, который посвятил ему "Кавказского пленника" и "Андре Шенье". Николай прочно связал свою судьбу с военной службой и в конце жизни являлся начальником Черноморской линии в чине генерал-лейтенанта. Старшая дочь Екатерина обладала решительным характером, была широко образована, в суждениях о людях - строга и требовательна. В семье ее называли "Марфа-посадница". Елена, напротив, держалась скромно и незаметно, часто грустила, болела и производила впечатление нежного, медленно увядающего цветка. Софья отличалась педантичностью, некоторой сухостью. Она не вышла замуж, оставшись хранительницей традиций и преданий своего рода. Наибольшую славу из детей Раевского приобрела младшая дочь Мария, воспетая в поэме Н. А. Некрасова в качестве символа русской женщины. Интерес к ней проявляется даже за рубежом, о чем свидетельствует книга английской исследовательницы К. Сазерленд "Сибирская княгиня". Особняком стоит старший сын Александр, хотя и он старался поддерживать высокую репутацию семьи, не всегда, впрочем, успешно. Это был весьма честолюбивый человек, склонный к мелкому авантюризму, циник. Он сыграл определенную роль в русской культуре, став "демоном" Пушкина и послужив, по убеждению литературоведа В. Я. Лакшина, одним из основных прототипов Евгения Онегина. Старик Раевский в конце жизни вынужден был ходатайствовать за него перед высшими должностными лицами империи"[57].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});