Чудовище - Ярослав Астахов

В памяти художника осветилось, как электрическим разрядом, все то, что говорил ему Альфий о действии глаз чудовища. И умерла в это мгновение его воля, и Велемир даже не попытался приказать взгляду своему оторваться от влажных капсул, мерцающих отражениями огня, тусклыми и синхронно вздрагивающими.

Художник больше не сомневался, что для него все кончено.

Клешни существа разжались – одна, а затем другая (и сделались видны в них рельефные ряды хитиновых режущих бугорков) – и пришли в движение.

Медленно и почти неслышно переступая по полу, боа пошел вперед. Блюдцеобразное его тело словно бы подплывало к художнику, приближаясь.

Отблескивающие слабо клешни стригли воздух, совершая при этом кругообразное, размеренное движение.

Чудовище не могло идти быстро, потому что двигалось оно сейчас головой вперед, а не боком, как ходит обыкновенно краб. Однако у Велемира не возникало мысли воспользоваться этим и побежать. В его сознании не было вообще уже, в те мгновения, ни единой мысли. Он был разрушен. Фактически, перед чудовищем стоял мертвый человек. Несмотря на то, что он еще продолжал дышать, видеть, чувствовать…

Стригущая черная клешня, которая только что совершенно бессмысленно смыкалась и размыкалась в пустом пространстве, все этим же размеренным движением вошла в ткани горла. Разорванная сонная артерия выстрелила в потолок струей крови. Клешня разжалась и с булькающим звуком кровь полилась во вскрывшуюся трахею. Обмякшее тело дернулось, словно бы от электрического удара, и повалилось на пол.

Взблескивающие клешни продолжали все также шевелиться над ним, вспарывая пустоту.

11

На следующий день в поселок прилетел вертолет. Как это и ожидалось. И прибыл участковый инспектор. Он совершал, как раз, один из своих нечастых, но более-менее регулярных рейдов. И сразу по прибытии пред инспектором предстал Альфий.

И принялся немедленно вскрикивать, и рыдать, и воздевать руки. Не умолкая ни на мгновенье. И он сбивчиво, но весьма напористо говорил, а блюститель порядка слушал его, поначалу бодро – сержант опохмелился из фляги только что перед тем, как ступить на землю – а затем все более хмуро.

Математик ничем не напоминал обыкновенного себя, бравирующего холодным цинизмом. И канула бесследно так свойственная ему педантическая отточенность формулировок. Он запинался и путался… Путался в мелочах, правда, тогда как изложение происходило в строгом логическом порядке, удобном для восприятия.

И в этом намечался контраст. И он слегка настораживал, и мог бы заинтересовать участкового. Конечно, если бы последний имел способность и склонность замечать подобные вещи.

Рассказано инспектору было следующее.

Однажды Альфия навестил здесь, в поселке, старый приятель. Моряк, работающий старпомом на краболовном судне. И этот гость преподнес учителю оригинальный подарок. Останки тихоокеанского краба. Гигантский панцирь выглядел так эффектно. И предлагал старпом выварить из него мясо да насадить на проволочный каркас: вот будет экзотический сувенир!

Моряк не задержался надолго. Отправился восвояси этим же вертолетом, каким и прибыл. А математик распорядился подарком его иначе. Совсем иначе. «Я проклинаю тот час, когда…»

У математика оставались кое-какие электронные безделушки. Все со времен его увлеченья изобретательством. Различные микросхемы. И некоторые радиодетали, и среди прочих – довольно редко встречающиеся. Коллекция энтузиаста, с которой трудно расстаться даже тогда, когда пошел на убыль энтузиазм.

Из этого всего сочинил учитель остроумное сочетание. И встроил это произведение свое в крабий труп. И получил, таким образом, нечто вроде дистанционно управляемого биоробота. (Инспектора передернуло.) Устроено было так, чтобы определенные сигналы, передаваемые в эфир, могли приводить к сокращеньям определенных групп мертвых мышц. И в результате в распоряжении учителя оказалась, как выразился он сам, «радиоуправляемая игрушка для глупых розыгрышей».

«Простая и безобидная, как я думал!..» У Альфия из глаз текли слезы. И воздеваемые руки тряслись, и вообще учитель имел вид жалкий, вид изможденный столь, что невозможно было не верить искренности его раскаяния.

Не скрыл от представителя власти Альфий и своего образования программиста. Рассказывал инспектору о выполненной некогда разработке, которая должна была совершить революцию в сфере транспорта.

«Основу моего изобретения представляла, вы понимаете ли, программа, способная обеспечить бесперебойное механическое движенье по сколь угодно пересеченной местности! Наличие такой программы дает возможность создания универсального вездехода – шагающей машины о шести шарнирных ногах!»

И математик плаксиво жаловался, что этою разработкой, отнявшей у него бездну как интеллектуальных, так и эмоциональных сил, не заинтересовалось ни одно ведомство, ни военное, ни гражданское… И принимался бормотать о своей обиде на «всякие министерства». И сразу же вслед за тем снова ругать себя, размазывая по небритому лицу слезы. И хлюпал раскрасневшимся носом. И время от времени высмаркивался энергично, сопровождая это жестом отчаяния, в слипшийся и грязный платок. И вскидывал обе руки: «Соблазн изобретателя применить хоть как-то отвергнутое!..»

Инспектор пытался вникнуть. Он честно заставлял себя совершать умственные усилия. Однако витиеватое повествование математика несло для него слишком уж много нового. И он был совершенно обескуражен.

И в довершение перед внутренним взором блюстителя пошли вдруг, неостановимым потоком, какие-то механизмы. Шагающие насекомоподобные вездеходы. Военные и гражданские. Они преодолевали сходу любую, разнообразной сложности, пересеченную местность…

Виденье вызывало тоску. И было неотвязно прилипчивым.

Инспектор не пытался обмануть себя мыслью, что будто это – результат его служебного рвения. Побочное следствие усилия разобраться в деле, попытки сосредоточиться на проблеме… Нет. Блюститель был реалист, и думы его по поводу неотвязывающегося видения принимали характер безнадежно-самокритический.

– Я лишь хотел пошутить, – закатывая глаза, выл Альфий. – Забавы ради чуточку пощекотать нервы друга… единственного! душевно самого близкого мне здесь человека! Чтоб только его развлечь! А то – вот спросите всех – он что-то все последнее время был очень мрачен. Я радовался, представляя себе, как мы будем после вместе смеяться…

– Хотите знать, как все было? – в очередной раз высморкавшись, произнес Альфий. – Все совершалось проще простого! Я просто то запускал, то выключал эту мою программу для вездехода, шагающего, через дистанционный пульт… Ужас! Ведь это невозможно было себе представить, что этакая штучка способна… убивать – такая простенькая игрушечка!

И в этом месте повествования Альфий разрыдался наиболее бурно. И после он продолжал, временно несколько успокоившись:

– Пустой хитиновый панцирь и в нем антенны! и несколько микросхем! и скляночка с физраствором, способным временно реанимировать мышцы членистоногого. Что еще? Лишь очень слабый аккумулятор, чтобы они сокращались от тока, мышцы, как если бы это нерв посылал сигнал… Конечно, я был абсолютно уверен: застану моего друга на следующее утро всего-то заинтригованным… Ну, может быть, в крайнем случае лишь слегка испуганным… А нашел – … О! А-а-о! Пойдемте же со мною скорей, я не могу это больше вынести! Скорее б вы посмотрели сами и все увидели! Ведь совесть исказнила меня… я – убийца! Я требую для себя высшей меры! Мне нет прощения…

И вправду было не просто выдержать зрелище, которое инспектору открылось и понятым, когда они вошли в дом художника. Беленый потолок, забрызганный кровью. Видимо, ударила струей вверх из развороченного клешнею горла. Потеки также на стенах, и она заливала пол. И тело, скорчившееся и так и остановившееся в предсмертных судорогах. И выглядел убитый запутавшимся в штангообразных ногах чудовища. И нависала над широкой раной клешня, тяжелая, вывернутая под прямым углом, и напоминала кривой кинжал. Хитиновые выступы не позволили выпростаться до конца из разорванных тканей трупа.

И черная гудящая туча медленно взошла к потолку. И в этот миг показалось вошедшим вдруг: чудовище оживает…

Один из понятых неумело – слева направо – перекрестился. Другой, неожиданно высоким голосом крикнув что-то на местном языке, развернулся и вылетел, не разбирая пути, на воздух. И даже участковый инспектор не смог поведением своим изобразить абсолютный профессионализм. Хотя уж он-то, наверное, видал виды. Сержант откровенно вытащил из планшета фляжку и, крякнув, сделал, чуть отвернувшись в угол, несколько глубоких глотков.