Король и Каролинка - Максим Солохин

-- А о чем гипнотизер договаривается с бессознательным?

-- Да о чем угодно. Это зависит от намерений бессознательного. И от гипнотизера тоже. Черный маг может, например, договориться об инфаркте.

-- Ох ты... -- сказал я подавленно.

-- Так что ты не болтай зря.

И с тех пор я приучился помалкивать. Кстати, у самого у Папы мне почти никогда не удавалось замечать никаких даже следов "диссоциации". Его бессознательное было от меня скрыто. Папа мне объяснил, что так бывает, когда гений человека очень силен. Он гениально маскируется, исподволь наводя на всех окружающих людей транс. Общаясь с Папой, я всегда был в легком трансе, потому и не мог его ВИДЕТЬ.

Кого боится гений

Бессознательное "я" -- страшная сила. Оно с гениальной фантазией, с маниакальным упорством и неукротимой страстностью преследует свои цели, все втягивая в свои "циклы". Чтобы разорвать заколдованный круг, нужна сила превосходящая. И она у Мамы была -- ведь Мама сама была глубоко верующим человеком. И одновременно психоаналитиком. Как она это совмещала -- я до сих пор не совсем понимаю. По-моему, Мама пыталась сидеть на двух стульях.

Папа мне не раз говорил:

-- Единственный способ как-то надавить на гения, напугать его -- это обращение к Богу. Потому-то молитва препятствует углублению транса.

-- Дух боится Бога?

-- Не то слово. Трепещет! А кроме Бога он ничего не боится...

Наверное, Мама была идейным врагом бессознательного. Она пыталась сделать его сознательным, и в этой безнадежной психоаналитической борьбе утешалась молитвой, силой заставляя своего врага хотя бы на малое время встать на колени!

Она сама мне рассказывала про Серафима Саровского, который в ответ на вопрос, зачем он таскает такие тяжести, однажды сказал:

-- Томлю томящего мя.

Я понял это так: когда мы стараемся приблизиться к Богу, наш гений тоже волей-неволей приближается к Богу. Хотя боится и не хочет этого, и рвется поскорее выбраться из храма, как бесноватый. Но деваться ему некуда, ведь мы с ним в одном теле, в одной упряжке.

А Папины переговоры с бессознательным Мама рассматривала как предательство, сепаратную сделку за спиной у пациента. И клеймила Папу за это.

А ведь мой Папа тоже был верующим человеком. В мирное время мы все вместе ходили в Храм и причащались из одной Чаши. Хотя приступали мы к Чаше с разными чувствами. Как я теперь понимаю, Папа делал это из профессионального долга и как элемент техники безопасности. Он же по долгу службы постоянно сталкивался с темной силой, и потому обязательно должен был прибегать к Богу, чтобы "держать в узде" темные страсти своего духа. И мне он советовал никогда в жизни не забывать Церкви, чтобы не оказаться невзначай на обратной стороне Луны. Папа причащался из страха.

А Мама причащалась по любви. Она любила Бога. И порой упрекала Папу, что он относится к церковной жизни с холодком профессионала.

-- Что делать, я грешник, -- оправдывался Папа. -- Я не способен любить Бога. Но я делаю, что могу. Как говорит батюшка? "Со страхом и верою приступите". Приступаю со страхом. И верой.

По-моему, он говорил здраво. Но Маму это не удовлетворяло. Она горела любовью к Богу, порой прямо пылала ревностью по Боге. И хотела того же видеть и в нас!

Я вырос меж двух огней.

Монастырь

У моей Мамы был духовный отец, да не простой священник, а игумен. Не раз бывало так, что во время размолвок с Папой мы ехали в монастырь к отцу Федору. Беда только в том, что Мамины поездки к отцу Федору, как мне сейчас кажется, тоже были частью ее "цикла". Это не папины слова, а мое собственное подозрение -- а я могу ошибаться, я не специалист. Судите сами...

(Кстати, только сейчас сообразил, что это не случайность! А ведь именно в монастыре-то, во время одной давней маминой размолвки с Папой мне и явился Волк, смутивший меня тогда вещим сном!)

Мы с Мамой живали в монастыре по нескольку дней, а потом возвращались в город. Мне кажется, отец Федор играл в нашей семье двойственную роль. С одной стороны, он уговаривал Маму прощать и терпеть, и сохранять семью. Он был принципиально против развода. С другой стороны -- он был так же принципиально и против гипноза, считая гипноз просто-напросто колдовством. А в маминых обидах на Папу основной мотив всегда был один и тот же:

-- Не хочу жить с колдуном.

-- Да какой он колдун! -- говорил я. -- Он же не против Церкви. Он просто психотерапевт. Как и ты.

-- Я! Не хочу! жить с колдуном.

Так что отец Федор одновременно и поддерживал нашу семью, и расшатывал. Его влияние на Маму казалось безграничным, но, как я сейчас понимаю, на самом деле было ограниченным. Потому что Мама, хотя и считала гипноз колдовством, да и вообще, как психоаналитик, профессионально боролась против транса, однако бессознательно -- я это ВИДЕЛ! -- транс она и сама любила. Психоаналитик -- он тоже человек.

Человека и невозможно ввести в транс, если его дух сам этого не захочет. Это Папа так говорил. Потому-то я и думаю, что Мама была в таком крепком заколдованном круге, который включал в себя даже отца Федора. Она хотела из него вырваться... и не хотела, по-своему любя богатство и разнообразие своих переживаний. Она была очень ДУХОВНО БОГАТЫМ человеком, умела совмещать в себе несовместимое. Боюсь, что у Мамы был очень мощный гений. Боюсь, ей остро не хватало "нищеты духа". Может быть, потому-то наш семейный "цикл" и продолжался.

Но вот наступил день, когда Мама сказала "хватит" с особенной интонацией. Я УВИДЕЛ ее и понял, что это -- серьезно. И это было серьезно. Мама УВОЛИЛАСЬ со своей любимой работы, РАЗОШЛАСЬ с Папой, и окончательно перебралась поближе к отцу Феодору. По идее, ей следовало бы уйти в монастырь, в ЖЕНСКИЙ монастырь. Но Мама заботилась о моем воспитании. Она не хотела, чтобы меня воспитывал Папа-колдун, а хотела, чтобы меня воспитывали отец Федор и монастырь.

Батюшка вначале был решительно против, уверяя Маму, что она не выдержит принятого ею подвига. Но Мама была непреклонна. Теперь мне кажется, что в глубине своего духа-то, бессознательно, она как раз и ХОТЕЛА НЕ ВЫДЕРЖАТЬ. Бессознательно стремилась к такому концу, рассчитывая таким образом разорвать заколдованный круг свой судьбы. А отец Федор догадывался об этом и не хотел поддерживать эту неблагочестивую игру.

Но Мама была настойчива, терпелива, непреклонна и ему пришлось уступить. И мы стали жить в деревне.

Конечно, мы поселились не в самом монастыре. Мы поселились в домике, в сторожке при особом "приходском" храме, находящемся за оградой монастыря. Мама очень много работала -- она кормила людей, паломников, которые приезжали к о.Федору. И я работал -- мыл посуду. И учил уроки. И стоял на службе. Ну, и там по случаю -- колол дрова, полол грядки, чистил картошку и прочее. В этом и заключалась вся моя деятельность. Мы ничего за работу не получали. То есть, мы получали очень много, но глазами этого было не видно. Что касается того, что видно глазами, мы получали небольшую жилплощадь и питание.

Мама была настроена серьезно. Ее настроение передалось и мне. Я тоже решил посвятить себя Богу и Богослужению. Мне даже стало казаться, что мамины циклы позади, что позади и папины уроки гипноза. И вообще, что эта новая серьезная жизнь -- навсегда. И она мне нравилась. У меня есть склонность к серьезной духовной жизни. Я много молился, по крайней мере, для своего возраста. И даже полюбил молиться.

Первое время мне было интересно тайком поглядывать за бессознательным монахов и самого отца Федора. У большинства монахов гений выглядел обычным, ничего особо монашеского в нем не чувствовалось. Было ясно, что они пока что далеко от Цели -- если только мой Папа правильно понимал Цель монашества. Папа однажды сказал мне, что бессознательное настоящего святого старца выглядит как Распятие.

-- Перед ним хочется зажмуриться и упасть на колени.

-- Именно бессознательное?

-- Да. Внешне он выглядит совсем обычно, просто монах. Да он сам в себе этого и НЕ ВИДИТ. Гений видно только со стороны, потому-то обычно люди и ищут признания... И если гений в человеке убит -- это тоже можно видеть только со стороны. И если в сердце человека вселится Сам Бог -- это тоже видно только со стороны. Потому-то святой и называет себя грешником. Он не видит святости в себе самом, хотя и видит Бога сердцем. Сердцем -- но не в сердце. А вот друг в друге они это прекрасно ВИДЯТ, потому и почитают друг друга, как Самого Христа...

В этом смысле гений отца Федора все-таки явно препятствовал его святости, хотя какое-то сходство было: он был похож, скажем... на смертельно больного человека... который сам, может быть, пока еще не совсем потерял надежду на выздоровление. Полной, законченной "нищеты духа" у Батюшки все-таки не наблюдалось.

Но и такое зрелище, надо сказать -- редкость. Мне не раз случалось ВИДЕТЬ совершенно несчастных людей, бессознательное которых выглядело вполне довольным и самоуверенным, как будто само их несчастье было только частью его хитроумного плана. Гений -- вообще существо сильное, страстное, жизнерадостное и неунывающее.