Особо опасен - Джон Ле Карре

Брю размышлял над ее вопросом или, правильнее сказать, над тем, как уклониться от прямого ответа.

— Послушайте, фрау Рихтер, вы придаете большое значение конфиденциальности вашего клиента, как и я. — Он без особого труда нашел нужный тон. — Мой банк не разглашает имена своих вкладчиков, а также характер их финансовых операций. Я не сомневаюсь, что вы с уважением отнесетесь к такой практике. Мы не открываем никакой информации сверх того, к чему нас обязывает закон. Когда вы произносите «мистер Липицан», я готов вас услышать. Но когда вы даете мне шифр, я должен заглянуть в наше досье. — Он замолчал, рассчитывая на понимание с ее стороны, однако ее лицо выражало лишь решительное несогласие. — Нет, я не ставлю под сомнение вашу честность, — продолжал он. — Ни на одну минуту. Но вы себе не представляете, сколько развелось аферистов. — Он сделал знак официанту.

— Он не аферист, мистер Брю.

— Разумеется. Он ваш клиент.

Они уже были на ногах. Кто встал первым, он толком не знал. Возможно, она. Он не ожидал, что их встреча будет такой короткой, и, несмотря на сумбур в голове, был не прочь продлить общение.

— Я вам позвоню, после того как разберусь в этом вопросе. Идет?

— Когда?

— Зависит от обстоятельств. Если я ничего не найду, то очень скоро.

— Сегодня?

— Возможно.

— Вы возвращаетесь в банк?

— Почему нет? Если ситуация требует деятельного участия, как вы ее представили, каждый делает все от него зависящее. И я в том числе. Это в порядке вещей.

— Он тонет. Все, что от вас требуется, — это протянуть руку.

— Увы, в моей профессии такой призыв мне приходится слышать довольно часто.

Тон, каким это было сказано, вызвал ее гнев.

— Он верит вам, — сказала она с нажимом.

— Как он может мне верить, если мы с ним не знакомы?

— Хорошо, пусть не он. Его отец верил вам. А у него, кроме вас, никого нет.

— Все это весьма запутанно. Как я понимаю, для нас обоих.

Закинув рюкзак за спину, она бойко двинулась к выходу. По ту сторону вращающихся дверей швейцар в цилиндре уже поджидал ее с велосипедом. Ливень не утихал. Из деревянной коробки, прикрученной к рулю, она достала шлем, нахлобучила его и застегнула ремешок, натянула непромокаемые штаны и, ни разу не оглянувшись, не помахав на прощание, уехала восвояси.

#

Помещение для хранения ценностей размером 12x8 футов находилось в полуподвале банка. В свое время Брю и архитектор мрачно шутили на тему того, сколько несостоятельных кредиторов могло бы там разместиться; отсюда пошло и название «темница». С развитием современных технологий другие частные банки поспешили избавиться от архива и даже помещения для хранения ценностей, но Фрэры свято сохранили свою историю и то, что от нее осталось, доставили из Вены на спецгрузовике и разместили в белокаменном мавзолее, начиненном воздухоосушителями и светодиодными лампами, защищенном особым шифром, отпечатком пальца и несколькими заветными словами в придачу. Страховая компания настоятельно рекомендовала добавить к мерам защиты идентификацию радужной оболочки, но душа Брю почему-то воспротивилась.

Он шел по узкому проходу, мимо рядов старомодных сейфов, к стальному шкафу у торцевой стены. Он набрал шифр, открыл дверцу и пробежался пальцами по корешкам папок, сверяясь с листком из блокнота Аннабель Рихтер, пока не нашел то, что искал. Папка выцветшего оранжевого цвета, ее содержимое скреплено металлическими защелками. Наклейка на корешке давала ссылку, но без имени. Под желтоватым светом с потолка он размеренно переворачивал страницы, не столько их читая, сколько проглядывая. Он еще раз порылся в шкафу и извлек коробку из-под обуви с потрепанной картотекой. Перебрав карточки, он вытащил одну, с той же ссылкой, что и в папке.

«Карпов, — прочел он. — Григорий Борисович, полковник Советской армии. 1982. Основной вкладчик».

Для тебя, отец, урожайный год. Для меня — отравленная чаша. Никогда не слышал ни о каком Карпове, хотя чему я удивляюсь? Липицаны — это твоя приватная конюшня.

«О любых транзакциях по этому счету и всех указаниях клиента немедленно докладывать лично ЭАБ, прежде чем предпринимать какие-то действия». Подпись: «Эдвард Амадеус Брю».

Лично тебе. Ведь русские мафиози — твои личные друзья. Преступники рангом пониже — управляющие инвестициями, страховые брокеры, коллеги-банкиры — могут просидеть в приемной полчаса и удовольствоваться беседой с главным кассиром, но русские мафиози, согласно личному распоряжению, отправляются прямиком к ЭАБ.

Не отпечатано на машинке. Не проштемпелевано фрау Элли, на тот момент твоей молоденькой, всецело преданной и очень личной секретаршей. Написано тобою от руки, четкими синими росчерками твоей вездесущей авторучки, с расшифровкой имени в конце на случай, если какому-то постороннему человеку — видит бог, таких здесь сроду не бывало — будет невдомек, что за аббревиатурой ЭАБ скрывается Эдвард Амадеус Брю, кавалер ордена Британской империи, банкир, который на протяжении всей своей карьеры не нарушил ни единого правила игры, с тем чтобы под конец послать к черту все правила.

Заперев шкаф, а затем само помещение, Брю сунул папку под мышку и поднялся по шикарной лестнице в комнату, где двумя часами ранее его предвыходной покой был так грубо нарушен. Разбросанные по столу бумажонки, связанные с Безумной Марианной, казались делом давно минувших дней, а моральная сторона деятельности Гамбургской фондовой биржи — чем-то несущественным.

И все-таки еще раз: почему?

Ты не нуждался в деньгах, мой дорогой отец, как и вся наша семья. Все, что тебе было нужно, — это сохранение репутации богатого, уважаемого дуайена венского банковского сообщества, чье слово означало саму надежность.

И однажды вечером я вошел в твой офис и попросил фрау Элленбергер оставить нас вдвоем, — тогда она еще была фрейлейн, и очень даже хорошенькой фрейлейн, — а потом демонстративно закрыл за ней дверь и, налив тебе и себе изрядную порцию виски, прямо заявил, что меня уже достали эти разговоры за моей спиной о банке «Мафия Фрэры» и что я хочу наконец знать, какой ты дал для этого повод.

Ты напустил на лицо банкирскую улыбку — вымученную, прямо скажем, улыбку — и, потрепав меня по плечу, сказал, что бывают на свете секреты, о которых даже любимому сыну лучше ничего не знать.

Твои слова. Заговорил мне зубы. Даже фрейлейн Элленбергер знала больше меня, но ты заставил ее дать обет молчания в день, когда она приняла послушничество.

И ведь ты посмеялся последним, не так ли? Ты уже умирал, но твой секрет был мне недоступен. И когда встал вопрос, кто доберется до тебя первым, Костлявая или венские власти, на сцену вышла обожаемая стариной Вестерхаймом королева Англии, которая ни с того ни с сего распорядилась — загадка для простых смертных — пригласить тебя в британское посольство, где с надлежащей помпой посол ее величества произвел тебя в кавалеры ордена Британской империи, а об этой чести, как мне впоследствии доложили, ибо от тебя об этом я никогда не слышал, ты, оказывается, мечтал всю свою жизнь.

И на церемонии инвеституры ты прослезился.

Как и я.

Как прослезилась бы и твоя жена, моя мать, если бы ей случилось оказаться рядом, но до нее Костлявая добралась гораздо раньше.

А к тому моменту, когда ты с ней воссоединился в Банке Счастья на Небесах, — этот шаг, если мы снова вспомним о твоей легендарной осмотрительности, ты совершил всего два месяца спустя, — переезд твоего детища в Гамбург представлялся привлекательным, как никогда.

#

«Наши клиенты, мистер Брю, не из тех, кого можно назвать нормальными клиентами».

Зажав одной рукой подбородок, Брю листал туда-обратно жиденькую и такую скрытную папку. Указатель причесан, документы, подтверждающие личность вкладчика, удалены. Отчет о встрече — только Липицаны сопровождались таковыми — зафиксировал время и место встречи между недобросовестным клиентом и недобросовестным банкиром, но не суть.

Капитал владельца счета инвестирован в офшорный управляемый фонд на Багамах — общепринятая практика для Липицанов.

Управляемый фонд принадлежит лихтенштейнской компании.

Доля владельца счета лихтенштейнской компании в виде предъявительских облигаций помещена в банк «Брю Фрэры».

Эти облигации надлежит передать одобренному заявителю по предъявлении надлежащего номера счета, неоспоримого удостоверения личности и, как уклончиво сказано, необходимого инструмента доступа.

За подробностями предложено обратиться к персональному досье владельца, что в принципе невозможно, так как последнее было сожжено в тот самый день, когда Эдвард Амадеус Брю, кавалер ордена Британской империи, номинально передал ключи от банка своему сыну.