Горький вкус свободы - Мисси Карантино

она почему-то вообще не очень понимала, что деньги имеют большое значение. Она никогда не покупала себе одежду (не знаю, сколько лет было той, которую она носила) и уж тем более украшения и косметику. Она, кажется, вообще не очень понимала, что нельзя просто взять и забыть, блять, куда ты положил деньги. В какой-то момент я вспомнил, что иногда отец бил мать именно за то, что деньги она теряла. Простодушно, совершенно не понимая, что так делать нельзя.

Иногда я думал, что все испортил и что никому нахрен никакая справедливость не нужна. Если бы не моя не глупая советь, проснувшаяся вдруг в тот момент, когда все самое сложное уже было позади, то, возможно, я сейчас бы беззаботно грыз арбузы и строил замки из теплого песка. От моей выходки всем стало только хуже: отца отправили в колонию строгого режима, хотя, быть может, он действительно желал мне добра (пусть так, как умел) и, возможно, я поступил с ним слишком жестоко, рассказав обо всех его грешках, ни о чем не «забыв», будто он мне и не отец вовсе, а во мне не осталось ничего человеческого. Зачем я так с ним поступил? Ведь он ударил-то меня всего раз в жизни… Только тогда, когда я его кинул. В глубине души я понимал, что по закону жанра я поступил тогда подло, а учитывая, что я сдавал родного отца, – и подавно… Старуху все равно уже не вернуть и от того, что отца посадили, легче ей уже не будет. От слова совсем. Я думал, что спасаю маму, а оказалось, что она вообще не считает себя жертвой и до конца своих дней периодически добродушно упрекала меня за то, что я упек за решетку родного отца…

Наконец, я сам. Моя бессмысленная смелость и «правильность» обошлась мне слишком дорого. Возможно, если бы я сам во всем не сознался, то никто бы и не узнал, что убийца именно я. Да, меня мучала бы совесть, да, мне снились бы кошмары, но я не стал бы врагом народа… А так… В поселке все узнали, что я убийца, и запрещали своим детям даже приближаться ко мне. Я всегда был достаточно тихим, немного стеснительным, не особо общительным, робким. В садике я особо ни с кем не дружил, а во дворе чаще всего проводил время один или с папой. Но в то же время тогда взрослые (а, значит, и дети) не имели ничего против меня. Некоторые даже предлагали своим чадам поиграть со мной, спросить, как меня зовут, пытались сдруживать. Сейчас все было по-другому: только увидев меня, родители либо спешили прочь, либо строго-настрого просили малышей держаться от меня подальше. Родители моих одноклассников заявили, что я убийца, а потому мне не место в обычной школе. В итоге, с горем пополам меня пристроили в самый слабый класс самой слабой школы: родители там были не особо внимательные, но даже они возмущались.

В общем, меня травили, и у мамы я не находил никакой поддержки. Учительница с подачи директрисы ставила мне только плохие (обычно незаслуженно) оценки, одноклассники обзывали, взрослые настраивали против меня своих детей. Ты не представляешь, как мне было хреново… Я был никому не нужен, меня никто не любил… По ночам мне снились кошмары, почти каждый день. Не проходило и дня, чтобы перед глазами, словно в очках виртуальной реальности, не появлялся момент убийства и внезапный приход отца…. В какой-то момент я начал жалеть о том, что не рассказал обо всем самой старухе… Да, она была, возможно, слишком строга и принципиальна, но она хотя бы не заставляла меня никого убивать. Когда мы изучали алфавит, я смотрел на глаза своих недалеких одноклассников, и думал о том, что благодаря ей я сейчас понимаю, что чего-то стою в этой жизни. Да, у меня нет сил смотреть в учебник и во что-то вникать, у меня почти всегда дико болит голова, меня тошнит, периодически у меня дрожат руки. Дрожат без видимой на то причины. Но даже в этом полуобморочном состоянии я могу сходу ответить на любой вопрос учительницы. И я знаю, что я отвечу правильно. Я знаю, что ко мне будут придираться только потому, что я убийца. Обидно, но, наверное, справедливо. В то же время я понимаю, что долго так не протяну: я хочу есть, спать, умереть… Все сразу и одновременно ничего…

Наверное, я бы покончил с собой еще осенью, если бы не Мишка. Он подошел ко мне и предложил вместе играть. Он предлагал смотреть «Тома и Джери» у него дома, у меня дома, предлагал кататься на велике и самокате, а, узнав, что у меня ничего нет, разрешил прокатиться на его, но я от всего отказался и зарыдал, а затем и вовсе стал биться головой о древесину. Мишка испугался, но продолжал ко мне приставать и пытался угощать мороженым и конфетами.

Как ты уже знаешь, у Мишки были весьма состоятельные родители, и он учился в гимназии в ближайшем городе. В тот день им задали дополнительную задачу по математике, которую можно было решить только в два действия. Он был мальчишкой упорным и очень хотел «добить» это упражнение, но у него не получалось. Он пошел гулять и взял с собой учебник, не особо надеясь на внезапное озарение. Мы снова встретились, и он сказал, что не знает, как решать ту задачу. Она была стандартной – про яблоки: из серии у Кати было столько-то, у Вани, условно, на пять больше, чем у Кати. Вопрос: сколько всего у них было яблок? Я примерно понимал, как делать такие задачи: весь прошлый год старушка мучила меня подобными, а потому у меня все получилось. Быстро. Мишка не знал, что задачи можно решать не в одно действие, но я, как ни странно, смог настоять на своей правоте. Как ты понимаешь, на следующий день его похвалила учительница. Так мы начали дружить.

Долгие четыре года он был единственным, кому было до меня дело. Когда я учился в 3-м классе, директриса моей школы собиралась отправить меня в коррекционку – оснований для этого не было, но мама была готова подписать согласие (ей было решительно все равно). Директор сказала, что она не хочет, чтобы я получал образование, потому что все свои знания я, по ее мнению, направлю против общества и в 16 вообще расстреляю весь поселок. Ко всему прочему, ударила меня… Хотя на