УЗНИК РОССИИ - Юрий Дружников

Или к ее ногам, ее младому гневу

Как дань привычную, любовь я принесу?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Надменная», «гордая», да еще в гневе, – все эти обозначения любимой вызывают сомнение в радости такой страсти. Любовь он ей несет «как дань привычную», – необходимость дани вряд ли вдохновляет. Строка из точек поставлена Пушкиным и говорит о том, что отсутствие окончания есть литературный прием. Предыдущая строчка элегантно повисает без рифмы. В музыкальной пьесе отсутствует последний аккорд, и этим создается некая безответность, риторичность поставленного вопроса. Интересно, что неоконченное стихотворение на следующий год опубликовал «Московский вестник», и, таким образом, желание Пушкина ехать в Париж, в Италию или, на худой конец, в Китай объявлено публично, хотя к тому времени он уже получил очередной отказ.

Готовность ехать куда угодно на деле, как считал М.Цявловский, была не совсем такой. «Интересно отметить, что ни теперь, ни раньше, как мы видели, Пушкин не намеревался ехать в Германию. Франция, Италия, Англия – вот куда стремится поэт». О том, почему Германия составляла исключение в планах Пушкина, размышлял в полемике с Цявловским Н.Лернер: «Пушкина не тянуло в Германию не из-за какой-нибудь сознательной или бессознательной антипатии к ней, а в силу духовной чуждости, которая, скажем без околичностей, составляла несомненный пробел в психической организации поэта и его образовании». Жестко сказано, и, думается, разрешили бы поэту, он наверняка не отказался бы и от Германии. Следует иметь в виду, что статьи Цявловского и Лернера написаны в разгар русско-германской войны.

Кто же те друзья, к которым Пушкин обращается с просьбой и с которыми собирается путешествовать, куда бы они ни вздумали ехать? Мы знаем далеко не всех из них и детали собираем по крохам. В Париже его с нетерпением ждал Сергей Соболевский, с которым они давно договаривались путешествовать вместе и связь поддерживали через третьих лиц. В октябре 1829 года он был уволен со службы «за болезнью» и вскоре выехал в сопровождении двух знакомых иностранцев – Риччи и Бонелли.

Маршрут Соболевского позволяет нам увидеть и возможный путь по Европе Пушкина, если бы им удалось вырваться в совместный вояж: из Москвы через Петербург и Ригу в Варшаву, оттуда в Вену, Венецию, Болонью, Флоренцию, Рим, Неаполь, Геную, Лион и Париж. Почти двадцать лет провел Соболевский в Европе, перебираясь из одной страны в другую: из Италии во Францию, потом в Бельгию, Голландию, Англию, Германию, Швейцарию, Испанию, Португалию – лишь изредка наезжая в Россию.

Италия показалась пушкинскому близкому приятелю наиболее симпатичной. «Я очень люблю Италию и, поживши в разнородном Париже, пивном Лондоне и бестолковой Германии, решил, что, после России, самый для жилья приятный край для большей части года – Италия… В одной Италии люди довольно дети, чтобы радоваться радости и тешиться прекрасным от сердца. Вне Италии все Чайльд-Гарольды и a + b = c радуются и удивляются по известной мере…». Соболевский вкладывал деньги в бумагоделательное производство в России, а когда мануфактура сгорела, вложил их в акции французских железных дорог.

Кроме двух его писем к Пушкину и четырех ответных писем, их переписка не сохранилась. Но еще раньше, находясь во Флоренции, Соболевский обращался к Ивану Киреевскому, приехавшему в Берлин: «Прошу тебя написать мне больше о Пушкине, – как и когда приехал, где и как жил, в кого влюблялся и когда едет? (выделено нами. – Ю.Д.) Желаю иметь список взятых Пушкиным книг… О Пушкин, пиши мне!!!».

Другим приятелем, ожидавшим поэта в Париже, был богач и картежник Иван Яковлев, которому Пушкин остался должен шесть тысяч рублей. Поселившись в Париже, Яковлев в Россию приезжал редко. А тогда, в 1829 году, договорившись с Пушкиным перед отъездом и сидя в Париже, через третьих лиц пытался помочь поэту выехать. Но как именно он это делал, остается тайной. Ясно только, что Пушкин был связан с Яковлевым через друзей и, оказавшись в Париже, мог рассчитывать на материальную помощь. Приятелю своему Михаилу Судиенке поэт, разделенный с Яковлевым границей, писал: «Здесь у нас, мочи нет, скучно: игры нет, а я все-таки проигрываюсь. Об Яковлеве имею печальные известия. Он в Париже. Не играет, к девкам не ездит и учится по-английски» (X.210).

Пытаясь выбраться за границу, Пушкин, с его часто сбывавшимися плохими предчувствиями, обсуждал с друзьями запасной вариант на случай, если ему откажут двинуться в Европу. В то время готовилась научная (в секрете и разведывательная, то есть, проще говоря, шпионская) экспедиция в Китай (тогда говорили «посольство»), и приятели, участники экспедиции, предлагали взять поэта с собой. Их было двое: Бичурин и Шиллинг. Жизнеописание каждого из них достойно отдельной книги.

Про русского человека Никиту Бичурина – он же отец Иакинф – говорили, что в процессе жизни в Китае и усиленных занятий китайским языком, историей и культурой глаза у него по-восточному сузились. Выдающийся синолог служил в начале XIX века в течение пятнадцати лет начальником Пекинской духовной миссии, после чего пострадал из-за политических споров наверху, в которых его сделали козлом отпущения.

Впрочем, собственные взгляды этого человека тоже могли кое-кому не понравиться. Например, Бичурин располагал Христа не выше Конфуция. Отца Иакинфа сослали в Валаамский монастырь, где он провел четыре года в напряженных умственных трудах, а освободившись, сумел снова подняться: сделался переводчиком и опять отправлялся с посольством в Китай. Современность врывается в наш разговор о прошлом: в декабре 1994 года коллекцию уникальных книг, собранных Никитой Бичуриным, похитили из библиотеки, но она была найдена, а воры арестованы.

Пушкин слышал о трудах Бичурина еще в Одессе, держал у себя на полках его статьи. А личное их схождение началось в 1828 году. Потом о.Иакинф подарил ему свою книгу «Сань-Цзы-Цзин, или Троесловие» и познакомил с уникальными коллекциями восточных реликвий. Когда Дельвиг начал выпускать «Литературную газету», Пушкин сосватал в нее статьи востоковеда.

Барон Павел Шиллинг фон Канштадт, второй участник экспедиции в Китай, был военным и, как до отставки Пушкин, числился по Министерству иностранных дел. Он стал известным в двух ипостасях: ориенталиста-путешественника, собирателя уникальных монгольских и китайских рукописей, и инженера, изобретателя. Шиллинг, согласно некоторым источникам, сконструировал электромагнитный телеграфический аппарат, который демонстрировал у себя в квартире.

Из-за патриотической лжи с подтасовкой дат в советской специальной литературе по истории изобретательства трудно определить действительное первенство Шиллинга в сравнении с британцами Куком и Уитстоном и американцем Морзе. Впрочем, энциклопедия Брокгауза и Ефрона тоже называет Шиллинга изобретателем телеграфа. Заслуги его перед империей несомненны. Он провел первые опыты по электрическому взрыванию мин, внеся свой вклад в совершенствование способов массового убийства людей. Барон умер в один год с Пушкиным, а в 1900 году высочайшим повелением ему был установлен памятник в Петербурге.

С молодых лет Пушкин знал Шиллинга, веселого, общительного и необычайно тучного человека, друга Александра Тургенева и Жуковского. В 1818 году они вместе провожали Батюшкова в Италию, в 1828-м ездили в Кронштадт, откуда уходили корабли в Европу. Шиллинг прекрасно знал о желании поэта выбраться за границу. В ноябре 1829 года Пушкин прослышал, что Шиллинг готовится к экспедиции в Восточную Сибирь и Китай.

Пометка в записной книжке их общего знакомого Николая Путяты сообщает, что Пушкин собрался с бароном Шиллингом в Сибирь на границу Китая. По-видимому, поэта не столько интересовали китайские рукописи, сколько само путешествие. Невозможно выяснить, были ли предложения Бичурина и Шиллинга серьезными, но Пушкин отнесся к ним как к последней надежде отправиться путешествовать. Шиллинг не скрывал, что он родственник Бенкендорфа, но вряд ли Пушкин догадывался, что его приятель помогал главе тайной полиции следить за русскими за границей. Могла ли родственная связь Шиллинга с Бенкендорфом помочь Пушкину получить разрешение на выезд, ответить не можем, но стихи «Поедем, я готов…» были, очевидно, простодушным и искренним ответом обоим приятелям.

В один из первых дней января 1830 года поэт отправляется на прием к Бенкендорфу с нижайшей просьбой. Главы Третьего отделения не оказалось на месте или он не захотел принять Пушкина, велев сказать ему, что отсутствует. Скорее всего, имело место последнее, так как Пушкину ответили, будто Бенкендорф разрешил обратиться к нему с просьбой письменно. 7 января поэт отправил очередное прошение.

Конечно, оно выдержано в сдержанно-равнодушном тоне, будто Пушкин никуда никогда не просился да и не очень стремится теперь. «Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, а состояние моих дел мне позволяет его предпринять (пишет поэт в черновике этого письма. – Ю.Д.), я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. Если, однако, Его Величество не даст мне разрешения… (Это Пушкин зачеркивает. – Ю.Д.) В случае же, если поехать в Европу (тоже вычеркнуто) оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством» (X.629, фр.).