Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Настя начала отламывать большой березовый сук; в это время прибежал Степа, он посмотрел на парня и спросил:

— Настя, а его как зовут?

— Не знаю и спрашивать не стану.

— Ванька Федоров! — визгнул парень.

— Я читала, а он глядел из-за камня. И не уходит, — начала жаловаться девушка.

— Убирайся к черту, — спокойно и тихо сказал Степа.

Ванька Федоров нехотя повернулся, отошел немного и погрозил:

— Я тебе ребра перепробую, защитник!

Он неуклюже и смешно побежал к городу. Степа и Настя пошли туда же.

Ванька Федоров был единственным сыном вдовы Сергеихи. Сама она работала поломойкой при заводской конторе, а сына никуда не могла пристроить.

— Родился бревном, бревном и растет, — говорила мать про Ваньку, — ни прилежности в нем, ни смыслу, башка да лапы.

И действительно, Ванька весь пошел в тело. Из его однолеток ни у кого не было такой большой головы и ног.

Отдавала его мать в школу, он бросил книжки в прорубь и в класс не заглядывал. Ему больше нравилось бегать по поселку, одному дать под ребро, другого ударить в ухо, третьего окровянить камнем. Был Ванька и учеником в цехе, но всего один день. Взял он круглую гайку, чтобы драться ею, и убежал. Позвала мать соседа, и вдвоем они выпороли парня вожжами, а он искусал им руки. От порки Ванька ничуть не изменился. Позвала мать соседа в другой раз, но тот отказался:

— Ну тебя, Сергеиха, к богу с твоим Ванькой, изгрыз он меня, неделю саднило.

Махнула рукой на Ваньку и мать, получил он полную свободу бегать и драться. А драться он необычайно любил. Кто посильней, в тех он из-за углов швырял камни, а кто послабей, тех останавливал на дороге и кричал:

— Куда? Не пущу!

Ваньку обходили, а он совал кулаком и орал:

— Дай гривенник, тогда пущу!

Если упорствовали и не хотели откупаться, он давал затрещину и убегал.

Вокруг Ваньки вилась компания всех мальчишек, которые были не у дел, которых гнали из школ и с завода. Они сделали для себя занятием озорничать и драться. Ванька был их предводителем.

Около девяти часов утра Ванькина компания разбивалась на группы и занимала все улицы, ведущие к школе; она готовилась дубасить школьников, к которым питала самую искреннюю ненависть. Впрочем, Ванька и его компания ненавидели не одних школьников, а всех, кто не бегал подобно им, а учился или работал, и особенно пионеров, единственно за то, что они не умеют и не хотят драться.

Заслышав гул барабана, Ванька стремглав бежал навстречу и становился, где его никак нельзя было обойти. Спокойно подходили пионеры, Ванька кричал:

— Стой! Моя дорога!

Пионеры посылали делегата для переговоров, который убеждал Ваньку, что нехорошо хулиганить по дорогам, им нужно по делу и вообще они ему не мешают.

Ванька ухмылялся и к носу делегата подносил кулак:

— Этого не хочешь?

— Хулиган ты.

— А, хулиган? А вы смирненькие, — начинал яриться Ванька, — хорошенькие. По головке вас гладят. Тюти вы, мякиши! — Он всячески старался разобидеть делегата и вызвать на бой.

Ему страшно хотелось пробиться в кучу отряда и дать волю кулакам, он бы дорого отдал за такую потеху. Но пионеры не принимали вызова; они ждали терпеливо, когда Ваньке надоест торчать на дороге или покажется кто-нибудь из взрослых и освободит их от блокады.

Подраться с пионерами, отнять у них барабан, натешиться с ним — сделалось Ванькиной мечтой; наброситься же без всякого повода и он считал неудобным. Другое дело — школьники. Ходили они шумными толпами, без флага и барабана, не высылали делегатов, а требовали:

— Дорогу!

— Моя дорога! — отвечал Ванька и готовил кулаки.

— Ах ты шкура барабанная!

— Дурачки, учиться ходят. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

После этого в Ваньку летел ком земли или же снега, и бой начинался.

Ванька всегда был впереди, товарищи его за ним по два, по три, по четыре, — получался клин. Школьники обычно налезали сплошным ядром, и Ванька старался расколоть это ядро. Он ударял в середину; если кто-нибудь из помощников выдвигался вперед, то Ванька бил его по голове и кричал: «Пошел назад! Не заходи вперед!»

Он успевал бить и врагов и своих помощников. Когда ядро школьников бывало разбито, колотили каждого поодиночке.

Случалось, что Ванька отрывался от своих и попадал в сплошное кольцо врагов, тогда на него градом сыпались удары кулаками, сумками и пеналами. Он никогда не просил пощады, но битым уходил редко; гораздо чаще бил сам. Ребячье население всех улиц и переулков Ванька держал в страхе; он был так смел, что забегал на заводской двор и колотил там учеников. Степа отправился встречать Настю; на окраине поселка его остановил Ванька:

— Куда идешь?

— А тебе чего надо?!

— Не пущу!

— Пустишь!

— Нечего тебе шляться каждый день.

— А вот и буду, по два раза в день буду. — Степа двинулся вперед, но Ванька грудью загородил дорогу. Степа легонько подтолкнул его в сторону.

— Ты драться! — заорал Ванька и накинулся с кулаками…

Побитый, разобиженный, вернулся Степа в барак, у него болели руки, спина, шея, под глазом был синий кровоподтек. Ванька оказался сильней.

Возвращалась Настя одна в сумерках вечера и думала: почему не вышел Степа встречать? В поселке остановил ее проходящий мимо парень и спросил:

— Одна идешь?