Подруга Дьявола - Питер Робинсон

— Так значит, вы Кирстен, — прошептала Энни.

Эта догадка мелькнула у нее еще накануне вечером, когда она разговаривала с доктором Уоллес в пабе «Куинс армс». Однако сейчас было не время радоваться собственной проницательности.

— Да. Элизабет — мое второе имя. Фамилию Уоллес я ношу по праву. Я была замужем, правда фиктивным браком, за одним американским студентом. Он дал мне свою фамилию, а взамен получил британское гражданство. Копни вы поглубже, узнали бы и это. Все, что вам надо было сделать, — проверить книги регистрации браков. Тайны из этого я не делала, но, поступая на медицинский факультет, записалась как Элизабет Уоллес. Новая жизнь. Новое имя. Возникли кое-какие проблемы с прежними документами, однако администрация университета пошла мне навстречу, когда я объяснила, что пытаюсь скрыться от жестокого супруга.

— Как все просто: сменили имя, сменили профессию.

— Я не представляла, как сложится моя жизнь, не строила далеко идущих планов, — будто забыв об Энни, продолжала Уоллес. — Я просто делала то, что намечала. Наверно, звучит ужасно… наметить убийство. Даже если жертва не заслуживает того, чтобы жить, это не оправдание, поверьте. Нынешние убийства — не первые. Я убила невиновного мужчину и искалечила одного глупого юношу.

— Я говорила с Китом Маклареном. — Энни немного расслабилась, голос больше не дрожал. — Он в порядке. Здоров. Но почему именно он?

Доктор Уоллес с трудом растянула губы в едва заметной улыбке:

— Здоров? Я рада. Вы спрашиваете, почему он? Этот австралиец узнал меня в Стейтсе, хотя я была в другой одежде. У меня не было времени на размышления. До этого я была с ним в «Удачливом рыбаке», где и увидела Джека Гримли. Начни они допрашивать Макларена, и он…

— В «Удачливом рыбаке» я тоже была, — сказала Энни. — А почему Гримли?

— По ошибке. Когда во время сеанса гипноза я вспомнила напавшего на меня мерзавца, оказалось, что отчетливее всего я представляю его голос, акцент, манеру речи. Акцент и привел меня в Уитби. Оказавшись там, я поняла, что обязательно найду его, это вопрос времени. Голос Гримли показался мне похожим на голос насильника. Я повела его на прибрежную косу — уговорила без труда. Там я ударила его по голове тяжелым стеклянным пресс-папье. Потом еще раз. Но он все еще дышал… Когда, наконец, он умер, я затащила тело в пещеру. Вот-вот должен был начаться прилив. Оправдание себе я нашла: я поставила перед собой что-то вроде боевой задачи, а на войне случаются ошибки — издержки войны. Но я дошла до конца: ликвидировала их одного за другим и нашла того, за кем охотилась. А когда все закончилось, я почувствовала, что стала другой. Вы знаете церковь Святой Марии в Уитби?

— Ту, что на холме возле аббатства?

— Да. Возле церкви погост. В аллеях установлены каменные скамейки. Некоторые из них для родственников усопших, другие для посетителей — они так и помечены «Только для посетителей». После того как с Грегом Исткотом было покончено, я пришла туда и села на такую скамью. Просидела там… даже не знаю, сколько времени. Я думала: если сейчас придут и схватят меня, так мне и надо. Пусть будет так, как будет. Но никто не пришел. А когда я поднялась со скамьи, я была уже другим человеком. Я была спокойна. Абсолютно спокойна. Вы можете мне поверить? — Не услышав ответа, Уоллес пожала плечами. — Я ощутила, что сделанное осталось где-то позади. Я не чувствовала вины. Не чувствовала стыда. А то, что я меняла фамилии, казалось чем-то вроде игры, в которой фишками были имена: Марта Браун, Сьюзен Брайдхед, Уоллес.

— Как вы вышли на Грега Исткота?

— Я кое-что вспомнила… — Она ненадолго замолчала. — Он говорил разное… ну вы понимаете. Все время, пока он издевался надо мной, он говорил, говорил… называл разные места, рассказывал о своей работе. От него исходил особый запах, который я не могла забыть, — мерзкий запах дохлой рыбы. Я сложила все это воедино и нашла его. И заставила его заплатить за все. И за всех.

— А что вы делали потом?

— Сначала вернулась обратно в Лидс к Саре, затем перебралась в Бат к родителям. Пыталась наладить прежние связи, отношения с людьми, но я изменилась. Перестала быть одной из них. Поэтому я решила исчезнуть из их жизни. Путешествовала, объехала весь мир, а когда решила, что все уже в прошлом, стала врачом. Я хотела помогать людям, лечить их. Понимаю, странно слышать от меня такие слова, но это действительно так. А во время учебы решила выбрать своей специальностью патанатомию. Смешно, не правда ли? Работа с мертвыми. Я всегда нервничала, работая с живыми пациентами, но не испытывала ни малейшего беспокойства, прикасаясь к мертвым. Шесть лет назад я увидела раны на телах девушек, побывавших в руках Пэйнов, и тут же вспомнила пережитое. А однажды после ужина с выпивкой Джулия рассказала мне о Люси. Она конечно же и не подозревала, кому доверилась.

— Послушайте, — обратилась к ней Энни, — пожалуйста, положите скальпель. Остановитесь, не нужно новых жертв. Люди знают, что я здесь, сюда обязательно придут.

— Сейчас это уже не имеет значения.

— Я понимаю, почему вы убивали. Действительно понимаю. Меня саму изнасиловали и едва не убили. Я его ненавидела. Я была готова его убить. Во мне кипела такая злоба… я до сих пор не могу успокоиться. Так что между нами нет разницы.

— О нет, различия есть. Вы были готовы, а я убила. И не испытывала злобы, не чувствовала вины.

— А сейчас я пытаюсь предупредить подобные преступления и отдать в руки закона тех, кто преступил черту.

— Неужели вам не понятно, что это не одно и то же?

— Я так не думаю. И объясните, ради всего святого, почему вы убили Люси Пэйн? Она была прикована к инвалидному креслу, не могла ни двигаться, ни говорить… Разве она не заплатила сполна за всё своими страданиями?

Доктор Уоллес подняла глаза на Энни и посмотрела, как на ненормальную:

— Вы так ничего и не поняли… При чем здесь страдания? Мне было плевать, страдает она или нет.

— В чем тогда дело?

— Она помнила, — свистящим шепотом ответила доктор Уоллес.

— Что?

— О, они ничего не забывают, помнят каждый миг, каждый удар ножом, все, что при этом чувствовали, каждый оргазм, все до единой пролитые ими капли крови. И пока она могла все это вспоминать, ей ничего больше и не надо было. — Она постучала пальцем по виску. — Вот где все это хранится. Как я могла позволить ей жить с такими воспоминаниями? В сознании своем она издевалась и убивала снова и снова.

— А почему вы просто не столкнули ее со скалы?

— Хотела дать ей понять, что я делаю и почему. Я все время говорила с ней, как Исткот со мной, говорила с того момента, когда лезвие коснулось ее горла, и до… конца. Если бы я ее столкнула, она могла бы и не умереть.

— А чем провинился Кевин Темплтон?

— Еще одна ошибка. Ему не надо было идти туда. Откуда мне было знать, что он пошел в Лабиринт с намерением защитить? Когда он стал приближаться к той девушке — он ведь собирался предостеречь ее и вывести оттуда, — я сочла, что он решил напасть на нее. Мне так жаль! Вы взяли настоящего убийцу. Он такой же, как Исткот и Люси Пэйн. Возможно, именно сейчас он кается, мучается угрызениями совести, но вы не обольщайтесь. Все это потому, что его поймали и он напуган. Самое страшное для него — это когда до него дойдет, что он уже не сможет издеваться и насиловать, получать привычное удовольствие. И он обязательно будет хранить в памяти все моменты этого блаженного времени. Забившись в угол камеры, он будет снова и снова смаковать каждую мельчайшую подробность. Вспоминать наслаждение, испытанное им в первую секунду, когда он дотронулся до нее; как вошел в нее, а она закричала от боли и страха… И жалеть станет лишь о том, что больше не сможет испытать этого наяву.

— Ваши слова так убедительны, словно вы сами испытывали нечто подобное, — с удивлением сказала Энни.

Доктор Уоллес не успела ответить. Из коридора послышался торопливый топот ног, и в следующее мгновение в дверном проеме возникла Уинсом, за спиной которой виднелось несколько констеблей. Доктор Уоллес резко подалась вперед и поднесла лезвие скальпеля к своему горлу.

— Стоять! — выкрикнула Энни, подняв руку, и Уинсом остановилась в дверях. — Назад! — пронзительно скомандовала Энни. — Все назад! Уйдите немедленно.

Полицейские отступили. Затаились где-то поблизости и решают, как поступить дальше, подумала Энни. Вот-вот прибудет опергруппа, и, если она хочет использовать микроскопический шанс уговорить Элизабет сдаться, ей необходимо поспешить. Энни взглянула на часы. С того мгновения, как доктор Уоллес схватила скальпель, прошло уже почти тридцать минут. Нужно отвлечь ее, заговорить, придумать что-то еще!

Доктор Уоллес немного расслабилась, однако скальпель сжимала по-прежнему уверенной рукой.

— Вот они и пришли. — Энни старалась говорить спокойно, хотя ее всю трясло. — Не осложняйте положения, отдайте мне скальпель.