Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Да, лето и впрямь было прекрасное, ласковое, теплое, и много замечательных событий происходило вокруг. В апреле МХАТ поставил талантливый спектакль «Анна Каренина». Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Жданов смотрели и все им очень понравилось. В мае отважный планерист Расторгуев на планере комсомольца Грошева установил международный рекорд. Написал потом Сталину, поблагодарил за заботу о советском планеризме. Получил орден «Знак Почета». Полярная экспедиция Отто Юльевича Шмидта прилетела на Северный полюс. В газете была большая фотография: Сталин целует Спирина. В июне Чкалов, Байдуков и Беляков полетели через Северный полюс в Америку «по маршруту, намеченному тов. И.В. Сталиным». Участники узбекской декады демонстрировали в Большом театре свое искусство и послали товарищу Сталину письмо, поблагодарили за заботу о советском Узбекистане. Было принято постановление о создании ВСХВ56, и по воле великого Сталина в Останкине развернулось строительство волшебного города.

Папанинцы бодро рапортовали о своих успехах с самой макушки планеты, а отец героя Дмитрий Николаевич Папанин писал в газете: «В золотое время живут наши дети...»

...Трагедия эпохи заключалась в самой возможности сосуществования «мастерской» и всех этих спектаклей, выставок и перелетов...

Замечательные успехи радовали и Ивана Терентьевича Клейменова, но расстрел Тухачевского и других не выходил из головы. Как это могло случиться? Непостижимо! Но ведь сознались, сами во всем признались! Однажды, заехав по делам к Алкснису, начал было разговор, ведь Алкснис сам судил...

– Кто бы мог подумать.., – только и сказал Яков Иванович. Помолчал и добавил: – Ты-то хоть нас не подведешь? Мы ведь тебя с Лангемаком к ордену представили...

– А как я вас могу подвести? – рассеянно спросил Иван Терентьевич.

– Ты-то не сядешь?..

Страшно стало оттого, что Алкснис сказал это без улыбки.

– Просто так, ни за что ни про что людей не арестовывают. Меня же не арестовывают, потому что не за что меня арестовывать, – сказал Клейменов.

Иван Терентьевич был не прав: было за что его арестовывать. Да – из крестьян, да – участник гражданской войны, да – большевик с 1919 года. А мало ли таких перерожденцев? В Берлине жил?! Не важно, до Гитлера, после Гитлера, но жил. А известно ли ему, что его сослуживцы по Германии Иосиф Зенек, Владимир Бельгов, Соломон Мушинский – враги народа? И уже обнаружен, выявлен, окружен целый клан шпионов-заговорщиков из Наркомвнешторга, и он – Иван Клейменов – в этом окружении. А когда нарком Ежов послал товарищу Сталину списки арестованных, приложив другие списки с припиской: «Всех этих лиц проверяем для ареста», – товарищ Сталин слова эти раздраженно подчеркнул и написал рядом: «Не проверять, а арестовывать нужно».

А разве не писал в райком партии Андрей Григорьевич Костиков, что в повседневной своей работе, он, Иван Клейменов, опирается на беспартийных Лангемака и Королева, людей с темным прошлым? А разве через три дня после расстрела Тухачевского не получил нарком Ворошилов письма от бывшего боевого командира гражданской войны Леонида Константиновича Корнеева? Ведь там ясно написано: «... только теперь в свете последних событий как-то ясно стало, что Клейменов тоже вредитель, стоявший за спиной подонков человечества, исключительных мерзавцев XX века: Пятакова, Тухачевского и других. ... Чем раньше, чем скорее будут собраны материалы о Клейменове и его сегодняшних покровителях, тем больше пользы получит страна».

Ну так как? Есть ли у наркома Ежова основания для ареста Ивана Терентьевича Клейменова?

30 августа 1937 года Клейменов освобождается от работы в РНИИ и становится заместителем начальника винтомоторного отдела ЦАГИ. Впрочем, всего на два месяца...

В Доме правительства, том самом прославленном Юрием Трифоновым «Доме на набережной»57, где жил Клейменов с женой, двумя дочками-школьницами и породистым дратхаром Гертой – непременной участницей всех охотничьих утех Ивана Терентьевича, в 1937 году арестовывали чуть ли не каждую ночь. Иван Терентьевич узнавал об арестах, прогуливая утром Герту. В доме было много собак, собаки перезнакомили хозяев, и теперь, если на утреннюю прогулку собаку выводил кто-то другой, все уже знали, что хозяина ночью арестовали. Да и собака эта гуляла теперь не как прежде, а в отдалении от других.

Собаки ощущали происходящее лучше людей, ибо руководствовались глубинным инстинктом самосохранения и уже почти утраченным человеком первобытным предчувствием опасности. Эти животные инстинкты одерживали верх над людским разумом, который не мог осмыслить происходящего, поскольку оно не подчинялось законам разума: все происходящее по природе своей было куда ближе миру животных, нежели миру людей.

Иван Терентьевич убедился в этом сам: когда ночью 2 ноября за ним пришли, Герта завыла, и Маргарита Константиновна отвела ее в дальнюю комнату.

Пришли трое. Один был совсем молоденький, просто мальчик. Клейменов сидел в кресле в той же напряженной, несвойственной ему позе, в какой сидел он в день ареста Алксниса. Иногда он тер руками глаза и, оглянувшись на Маргариту Константиновну, повторял:

– Ничего не понимаю... Ничего не понимаю...

Она присела к нему на ручку кресла.

– Уйдите! Не сговаривайтесь, – резко сказал один из чекистов. Тот, что постарше.

Клейменов обернулся к нему удивленно: его поразил не смысл произнесенных слов, а тон, каким они были произнесены. Никто и никогда в его доме не говорил так с ним и его женой.

Перерыли весь дом, три больших берлинских чемодана набили документами и фотографиями. Оживление вызвали два охотничьих ружья и еще больше – третье, с оптическим прицелом. Это было ружье Михаила Шолохова. Они познакомились еще в Германии, Иван Терентьевич показывал Шолохову Берлин, они подружились и, когда Шолохов приезжал в Москву, вместе ездили на охоту. Оптический прицел очень вдохновил чекистов: подготовка теракта была налицо.

Маргарита Константиновна собрала в старый желтый портфель белье, полотенце, мыло.

– Возьми денег, – сказала она Ивану Терентьевичу.

– Не надо, я завтра вернусь... Это какое-то недоразумение... Обулся: ботинки и краги. На голову – пилотку, хотя было зябко: ноябрь... Потом, уже весной, в большой камере Бутырской тюрьмы Маргарита Константиновна вместе с другими женщинами будет пристально вглядываться в узкую полоску свободного пространства под железом оконного козырька. Единственное окно камеры выходило во двор, где прогуливали заключенных. Видны были только ноги чуть пониже колен, и женщины по обуви искали своих мужей. Очень много расшнурованных58 ботинок и сапог прошло перед ней, но краг не было ни разу...

Маргарита Константиновна не знала тогда, и долго потом не знала – я назвал ей этот черный день лишь весной 1988-го, – что Клейменова расстреляли 10 января 1938 года – за сутки до ее ареста.

В той новогодней передовой «Правды», с которой начиналась эта глава, цитировался Сталин: «Мы выиграли самое дорогое – время, мы создали самое ценное в хозяйстве – кадры». Сталин был удивительно последователен и сбить его с выбранного им курса было невозможно. Через много лет– 24 июля 1951 года – Сталин писал: «...Мы по-прежнему считаем, что показания преступников без фактов, подтверждающих эти показания, не могут служить основанием для обвинения деятелей, известных партии по их большой положительной работе».

Это жутко читать, кружится голова, когда подходишь к краю и заглядываешь в бездонную пропасть цинизма этого страшного человека.

Михаил Николаевич Тухачевский

На переднем плане А.И. Микоян, Н.И. Ежов, Л.М. Каганович

28

...Не надлежит ослабевать духом, но тем больше мысли простирать, чем отчаяннее дело быть кажется.

Михайло Ломоносов

Слова Щетинкова об аресте Клейменова Королев принял спокойно: он ждал этого. Арест этот стал реальностью сразу после расстрела Тухачевского. РНИИ был детищем маршала-«вредителя», так где же искать его единомышленников, как не в РНИИ? Правда, могли вспомнить конфликты замнаркома с начальником института. Ведь одно время Тухачевский даже снять хотел Ивана Терентьевича. Но ведь не снял! Поди теперь докажи, что недовольство маршала было искренним, что все это не игра? Иван Клейменов – вредитель. Ну и времена настали...

На следующий день был арестован Лангемак.

Институт притих. Столь невероятные и важные события не обсуждались даже в самом узком кругу. Вновь торжествовала старая добрая формула: «Зря не сажают». Кто следующий по рангу? Исполняющим обязанности директора института назначается Леонид Эмильевич Шварц.

Вскоре было назначено общее собрание. Повестка дня: ликвидация последствий вредительства. Собрание было очень бестолковым, Костиков говорил о «банде, свившей себе гнездо в институте». Щетинков, сидящий рядом с Королевым, прошептал ему в ухо: «Вы слышали, чтобы бандиты вили гнезда?» Все выступавшие твердили о том, что теперь надо отдать все силы «залечиванию ран, нанесенных вредителями», но никто не знал, что это конкретно за раны, а потому не мог предложить столь же конкретного рецепта их залечивания. Потом вспомнили, что мать Лангемака жила в Эстонии и Лангемак с ней переписывался. Но поскольку сам факт переписки сына с матерью обсуждать было нелепо, желанного кипения негодования и накала гнева опять не получилось. Собрание не удовлетворило Костикова. Он понимал, что два «врага народа» для целого института – это не серьезно и надеялся получить на собрании хотя бы пяток новых кандидатур для дальнейшей разработки. Известно было, что тесть химика Чернышева жил в Греции, но Чернышев, как на грех, ушел из РНИИ, если и доказывать, что Чернышев враг народа, то это был бы уже не «свой», а «чужой» враг. Правда, потом наметилось было «дело Раушенбаха».