Жизнь моя - Мишель Пейвер

понять, что изменилось: прекратился знакомый гул бойлера. Теперь и это, кроме всего прочего.

С гаечным ключом и фонариком она спустилась в подвал. Получасом позже она поняла, что это бесполезно. Бойлер наконец испустил дух.

Когда она вернулась на кухню, на автоответчике было сообщение.

— Это Дебра Пасмор, — произнес решительный, собранный голос. — Скоро вы получите письмо от нашего юриста, но во избежание недоразумений я решила позвонить и убедиться, что вы поймете основное. — Она говорила дружелюбно и спокойно, как в тот первый день, в «Бар-Табак». — Несомненно, для вас будет неожиданностью узнать, что я являюсь держателем контрольного пакета акций компании, которая покупает мельницу. Несомненно, вы знаете из бумаг, которые уже подписали, что договор вступает в силу 24 марта. Это означает, что с этого числа владельцем мельницы становлюсь я. И, извините, Антония, но я не могу позволить вам остаться. Надеюсь вы покинете мельницу не позднее полночи 23 марта. Без промедления. Благодарю вас, всего наилучшего.

Антония стояла, разглядывая автоответчик, пытаясь осознать услышанное. Непостижимым образом дружелюбный тон Дебры только ухудшал положение.

Надеюсь, вы покинете мельницу не позднее полночи 23 марта. Без промедления.

Двадцать третье будет через десять дней. К этому времени фотокопии из Британской библиотеки могут даже не дойти до нее. Или станут совершенно бесполезными.

Значит, так тому и быть, оцепенело подумала она.

Она нажала клавишу перемотки и стерла сообщение Дебры. Потом опустилась на пол в кухне и зарыдала.

Глава 27

Военный лагерь у стен Перузии, 21 февраля 40 г. до Рождества Христова

Вряд ли это простое совпадение, думал Кассий, слушая завывание ночного ветра за пологом палатки, что день, когда он сделает выбор, должен будет совпасть с чествованием смерти.

Было ли это еще одним проявлением непостижимого чувства юмора богов? Или знаком богини, указующим путь?

Он не знал, не знал.

Но выбирать боги предоставляли ему. Какое бы руководство они ни давали — в лице самого почтенного оракула Рима или неряшливого уличного прорицателя, — всегда было несколько путей. Боги не имеют дел с определенностью.

Единственное, что он знал наверняка, — дорога перед ним разветвлялась. Если он выберет один путь и проигнорирует письмо Тациты, она может действительно погибнуть при осаде. Если он выберет другой путь, ему, возможно, и удастся вывести ее из города, но тогда он станет предателем и должен будет умереть.

Конечно же, когда она писала письмо, знать этого она не могла. Скорее всего она считала, что, как генерал, он недосягаем для наказаний. Откуда ей знать, что Октавиан стал жестче за эти месяцы, и он считал умирающий от голода город последним препятствием на пути к абсолютной власти.

— Ни один из них не должен остаться в живых, — объявил он в своей унылой, методичной и монотонной манере. — Ни один, друг мой. Они — враги Рима.

Ветер снаружи усиливался. Под тяжестью снега стены палатки прогнулись внутрь. Кассий огляделся по сторонам: все, что он мог видеть, было символами смерти. Лошадиная голова, нарисованная на кубке с финиками; небесно-голубая скатерть на столе; даже его кольцо-печатка, которое лежало на подносе — он всегда снимал его перед жертвоприношением.

Все знаки указывали на смерть. Но на чью? Тациты? Или его?

Горло Кассия сжала внезапная ярость. Какое право она имела просить его об этом? Какое право она имела просить его о чем-либо вообще?

— Она не имеет права! — вслух выкрикнул он.

Поднялся угол полога, и Фенио просунул голову.

— Ты звал меня, господин? — спросил он бодро, прекрасно зная, что Кассий его не звал.

Кассий отрицательно покачал головой.

— Поскольку я здесь, — сказал раб с фамильярностью, рожденной сорока пятью годами службы, — я подумал, что мог бы принести тебе немного поесть.

— Я не хочу ничего.

— Хотя бы немного каши и сыра, чтобы не мерзнуть. Или несколько сезамовых пирогов…

— Я сказал — нет.

Фенио моргнул.

— Вина, — пробормотал Кассий, — принеси мне вина. И, Фенио, не обычного. Вскрой бочку каленского.

Седые брови Фенио поползли вверх. Он взглянул на кубок для возлияний черного стекла, который стоял наготове между двух маленьких ламп.

По подвижному лицу старого раба Кассий мог угадать его мысли: «Две молитвенные лампы, и вино тоже. Должно быть какое-то особое жертвоприношение, если все это понадобилось».

Но, к счастью для Фенио, он обладал хорошим чутьем, чтобы не высказать вслух своего удивления.

Спустя короткое время он вернулся с флягой каленского, кувшином воды и кубком своего господина.

Воду Кассий выплеснул.

— Сегодня вечером вино будет чистым.

Вновь Фенио не мог скрыть своего удивления. Во время военных кампаний Кассий всегда разбавлял свое вино. Всегда, без исключений.

— Чистое вино в военное время, — наставлял он новобранцев, — это скорейший путь к поражению, что уже было доказано.

«Ничего, — подумал Кассий, — на этот раз я нарушу свое правило. И, будь я проклят, если я собираюсь объясняться с моим рабом».

Фенио с несчастным видом топтался у входа в палатку.

— А теперь, пожалуйста, — начал он тем льстивым тоном, которым пользовался, когда его господину было десять лет и он не хотел есть вареную свеклу, — по крайней мере позволь мне принести тебе блюдо лепешек. Ты здесь с самого утра, ни съев ни кусочка, а скоро полночь! Даже Акилиан обеспокоен. — Он сказал это так, словно это был беспрецедентный случай, ведь не секрет, что Фенио, критянин с горячей кровью, считал молодого адъютанта холодней, чем самая холодная рыба.

— Я же сказал тебе, — зарычал Кассий, — мне не нужна еда. А что касается Акилиана, передай ему, чтоб ложился, он ведь не на дежурстве. — Помолчав, он добавил: — Скажи ему, чтоб он явился ко мне завтра, как только рассветет.

«Конечно, к тому времени я приму решение, — подумал он. — Конечно, богиня укажет мне путь».

Он повернулся к рабу.

— А ты, — сказал он по-гречески, чтобы не поняли часовые, — придешь ко мне за два часа до рассвета. Один. Возможно, я осмелюсь поручить тебе одно дело.

— Ты — осмелишься? — Раб выглядел смущенным.

— Именно это я сказал, — отрезал Кассий. — Теперь иди. И больше никаких пререканий!

Но, к его удивлению, старый критянин топтался у выхода.

— Ты не слышал меня? — проговорил Кассий сквозь зубы.

Фенио помялся.

— Ты будешь гневаться, но я должен тебе что-то сказать.

— Что?

Фенио снова помялся. Затем быстро выпалил:

— Что бы ты ни решил, я думаю, тебе надо увидеться с ней в последний раз. Выяснить, почему она оставила тебя. Ради твоей же пользы. Я действительно думаю, что это необходимо тебе.

Кассий стал совершенно