Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период - Адиб Халид

Туркестана. После разгрома Алаш-Ор-ды на казахских землях бывшего Степного края была образована Казахская Республика (официальное название – Киргизская Автономная ССР) со столицей в Омске. В августе 1920 года из Туркестана в ее состав был передан казахский полуостров Мангышлак. В январе 1921 года I Туркестанский съезд казахской бедноты, собравшийся в Аулие-Ате, потребовал воссоединения Семиреченской и Сырдарьинской областей с Казахской Республикой, поскольку «веками сложившийся общественно-бытовой уклад жизни киргиз [казахов]… имеет одинаковый характер с общим языком, обычаями и нравами… и находятся в одинаковом уровне культурно-экономического развития»[673]. Поскольку Сырдарьинская область включала в себя Ташкент, назрела большая проблема. По Ташкенту поползли слухи, что город собираются передать Казахской Республике. Ситуация сложилась настолько серьезная, что ТурЦИК обратился за разъяснениями к Наркомнацу, а затем опубликовал в печати опровержение[674]. Тем не менее издававшаяся на казахском газета КПТ «Ак жол» продолжала публиковать статьи по этой теме, и в 1922 году руководство Казахской Республики вновь подняло этот вопрос в Наркомнаце, требуя передачи двух областей на том основании, что якобы 93 % населения двух областей – казахи и концентрация всех казахов в одной республике сделает работу по «соединению советских принципов с казахской действительностью» более эффективной[675]. Этот спор происходил на фоне ряда конфликтов между туркестанским и казахским правительствами, касавшихся вопросов снабжения продовольствием, торговли и миграций населения. Туркестанцы утверждали, что отсутствие земельной реформы в Казахской Республике позволяет переселенцам продолжать угнетать казахов, которые бегут в Туркестан и усугубляют проблемы последнего. Казахи жаловались, что туркестанское правительство останавливает поезда с продовольствием для Казахской Республики и обыскивает «граждан КССР», когда они проезжают через Туркестан[676]. Положение было настолько напряженное, что московский ВЦИК учредил специальную комиссию для разрешения споров между двумя республиками[677]. Эти конфликты неминуемо отразились на обсуждении национально-территориального размежевания в 1924 году.

В общем, к 1924 году интеллигенция как в Туркестане, так и в Бухаре стала считать оседлое мусульманское население Мавераннахра узбекским (и совершенно отличным от его кочевых соседей – казахов и туркмен). Это свидетельствовало о значительной трансформации политических представлений. Однако их связь с классифицирующими работами русских и советских этнографов весьма призрачна. Русские этнографические воззрения и классификации были отнюдь не главным импульсом, обусловившим национализацию дискурса среднеазиатских элит. Разделение на кочевое и оседлое население фигурировало в среднеазиатских дискурсах давно. Теперь оно был национализировано. Для джадидов путь к национализации лежал через дореволюционные тюркистские дискурсы, популярные как в Российской, так и в Османской империи. Как мы видели в первой главе, дискурсы эти основывались на трудах европейских (в том числе российских) этнографов, востоковедов и историков, но при этом обладали собственными отличительными чертами. Между тем российский классификационный проект по-прежнему утопал в проблемах, а государству было бы лестно приписать ему значимую роль в определении направлений национальной полемики местных интеллектуалов. Этнографическое изучение Средней Азии велось со времен русского завоевания, но внушительный корпус изданной литературы не сумел создать устойчивую классификацию для описания населения региона, не говоря уже об анализе. То же относилось и к деятельности государства. Декрет 1918 года, провозгласивший тюркский язык государственным, гласил:

Население Туркестана преимущественно тюркское; половина из них являются киргизами [т. е. казахами и киргизами], в то время как другая половина, за исключением самого незначительного количества пришлого русского элемента, состоит из туркмен, каракалпаков, таджиков вместе с оседлыми узбеками (сартами) и проч.[678]

Еще в 1924 году, когда уже набирал темпы процесс национально-территориального размежевания Средней Азии, этнограф В. Н. Кун мог написать:

Научная литература по этнографии Туркестана, несмотря на свое изобилие, далеко не освещает многих сторон туземного быта. <…> Достаточно сказать, что сам основной объект изучения – племенной состав населения Туркестана и расположение его в стране – далеко не достаточно изучен [Кун 1924: 350].

Самым непростым объектом изучения являлось оседлое население Средней Азии, которое за 50 лет русского владычества так и не раскрыло свои тайны позитивистскому мышлению этнографов и статистиков [Абашин 2007]. Взаимосвязь между понятиями «сарт», «тюрк» и «узбек» осталась невыясненной, и в переписи 1897 года все три термина использовались одновременно как синонимы. В послереволюционные годы Статистическое управление Туркестана проделало большую работу, но большая ее часть была связана с фиксацией, а не с анализом информации, то же самое относится к московским и ленинградским учреждениям. Летом 1921 и 1922 годов Комиссия по исследованию быта коренного населения Туркестана при поддержке правительства республики организовала этнографические экспедиции, но из-за восстания басмачей и отсутствия средств не выполнила свои задачи до конца [Кун 1924: 351–354]. Точно так же центральной Комиссии по изучению племенного состава населения России и сопредельных стран удалось подготовить лишь список народностей Туркестанского края, сопровождавшийся всевозможными оговорками и ссылками на неполноту и опубликованный только в 1925 году, после размежевания [Зарубин 1925]. Таким образом, в 1924 году, когда в Средней Азии начался процесс размежевания по национальному принципу, этнографическая классификационная шкала Средней Азии была разработана чрезвычайно слабо. Следовательно, размежевание не являлось результатом применения в государственной политике уже существующих этнографических знаний (имперских или колониальных). Скорее напротив, политический процесс в определенной степени трансформировал этнографические знания. При обсуждении в 1924 году вопроса о проведении новых границ мнение ученых практически не учитывалось.

От Бухары к Узбекистану

Решение Москвы распространить на Среднюю Азию принцип этнотерриториального размежевания, практиковавшийся в других регионах СССР, трансформировало облик среднеазиатской политики национальной самобытности. Решение о размежевании было спущено сверху и свидетельствовало о внезапном изменении позиции центральной власти, поскольку в 1923 году разговор шел исключительно об экономической интеграции и унификации трех среднеазиатских республик. Началась подготовка к перекраиванию внутренних границ Туркестана, чтобы привести в соответствие экономическое и административное деление. Комиссия, занимавшаяся районированием Туркестана, открыто исключила из сферы своего внимания национальный фактор по причине чрезвычайной смешанности населения[679]. Закончив работу, в январе 1923 года комиссия представила свои предложения в ТурЦИК. Однако, прежде чем приступить к конкретным мерам, ТурЦИК решил сделать выбор в пользу размежевания по национальному принципу. Процесс этот начался почти между делом. В январе 1924 года Организационное бюро Центрального комитета направило в Туркестан Я. Э. Рудзутака с ревизионной поездкой для разбирательства очередного политического кризиса в рядах КПТ. Последним пунктом в списке задач, которые ему предстояло решить, значилось:

созвать совещание ответственных работников Бухары, Хорезма (если возможно) и Туркестана, с тем чтобы подвергнуть предварительной разработке вопрос о возможности и целесообразности размежевания Киргизской [т. е. Казахской], Узбекской и Туркменской областей и пр. по национальному