Белые пешки - Екатерина Звонцова

о стратегии, а не о тактике…

– Сразу видно: у тебя никогда не было своего бизнеса, – закончил Зиновий желчную мысль. – В нем тоже нельзя все время ходить стенка на стенку.

Но это не впечатлило даже его самого. Ебаный абсурд.

– И всё же все вы облажались, – торжествующе и многозначительно заявил Валаар. – Куда раньше, чем забегали вокруг меня, как ужаленные зайцы. Всегда лажали.

– Серьезно? – Зиновий почесал живот с деланым равнодушием. Если бы эта ходячая бомба не была начинена древней энергией, он бы уже пошел за топором для мяса.

Остатки коньяка исчезли у Валаара в пасти, орехи тоже.

– Сам знаешь. Я в своем праве. Как говорили там, в джунглях? Это моя добыча.

Зиновий молчал. Ну не говорить же, что они ругались из-за этого до хрипоты, потом заливали ругань, потом искали решения, потом убеждались, что ничего не получится, точнее, получится либо несправедливо, либо неправильно…

– Каждый, кому я милостиво дал сохранить хоть что-то святое, даже когда толкал на адские деяния, – нудил Валаар. – Каждый, кого пачкал кровью вопреки святости. И пятнадцать, всего пятнадцать, но самых ярких… я их… я…

От припадка вдохновения он аж икнул. Зиновий ждал.

– Что может быть проще всех этих проклятых капитанов, благотворителей с гнильцой и прочих? – Валаар ухмылялся все шире, потому что знал, насколько прав. – Что может быть проще вообще любых проклятых душ, господь всемогущий? Отправь их в Ад, помилуй, сделай хоть что-то, что делаешь со всеми, не тяни резину! – Он всплеснул руками. – Но нет, вам – тебе тоже, это у вас общее! – вечно охота посмотреть. Что они выберут, если запереть их в неопределенности нежизни-несмерти, как будут искупать вину или, наоборот, как упадут на дно. В итоге, – Валаар заговорил горячее, – вы сами ставите их в такие условия. И вы поплатитесь. Войны не будет, друг мой, будет вскрытый нарыв, и нарыв этот – ваши игры!

Игры… его глаза опять блеснули, рот сжался, вместо того чтобы растянуться в новой шутовской ухмылке. Зиновий всмотрелся, вчитался в лицо – и натолкнулся на стену.

– Можно узнать… – тихо начал он, – почему это так тебя ебет?

Правильный вопрос: пухлая губа поползла вверх, обнажились клыки, вот только ответ оказался глупее и бесперспективнее, чем можно было надеяться по законам какого-нибудь более легкого жанра.

– Кого-то же должно, нет?

Никакого «Я скучал по своей убитой врагами маме-императрице, рос в ежовых монастырских рукавицах и мщу за это всему миру». Никакого «Меня предал мой рыцарь, с которым мы были не разлей вода, и я очень зол». Даже никакого «Вы поманили меня на хорошую работу, а потом турнули». Долбаное, конченое, никому не нужное мессианство. «Вы неправильно живете. То, что мир не рухнул за миллионы лет, – случайность. Кто-то же должен заняться вашим поведением». Должен. Должен! Хоть ты тресни.

– У вас свои шахматы, попроще, но вы ничем не лучше меня, – продолжил Валаар, убедившись, что реакции не будет. – Да еще и сами загоняете себя в ловушки… – Он подмигнул опять, явно возвращаясь из злобного настроения в придурочное. – Ну не расстраивайся. «Добавочное поколение» было неплохой попыткой предложить мне поиграть. Что ж, поиграем. – И он триумфально грохнул пустой бокал на стойку.

– Что, вот так? – сквозь зубы поинтересовался Зиновий. Горло горело, лицо, возможно, тоже – всё от фисташки. – Претендуешь на роль третьей силы?

– О нет. Нет-нет! – Валаар несолидно крутанулся на барном стуле. Тот жалобно заскрипел. – Не смей шить мне гордыню, не смей, просто мы развлечемся! Я все-таки бывшее зло, как говорят людишки, да? – Он загнул три пальца. – Демон, черт, бес, а мы шутники, да? – Он опять начал загибать пальцы, глядя в упор. – Кстати о шутках! Кого ты там полюбил? Кирилл Романов. Мартина Лукина. Ника Белорецкая. Данила Ленский. Максим Гордеев. Ася Железнякова… – Улыбка стала сальной. – Хм. Я уже работаю. Над всем этим. Хорошие детки.

– Ты серьезно веришь, что мне… нам не плевать? – вырвалось само. Зря. А финал фильма всплыл в памяти как-то сам.

– Тогда вам нечего бояться, – Валаар сощурился. Но, на удивление, не стал ерничать, даже посерьезнел. – Правда, нечего. Ты сам помнишь, моя почва – моральные парадоксы, а в твоей Восьмерке в этом плане все до убогости однобоко, они хорошие аж до рвоты, ну, может, кроме одного человека… – И снова глаза блеснули. Наглее наглого. – Неважно. Мне куда интереснее разобраться с вашей моралью.

Разобраться. С моралью высших сил. Зиновий расхохотался, хотя это был неискренний смех. Давая понять, что разговор окончен, он отступил от стойки, размял спину и вразвалку направился к полке с бутылками. По дороге обернувшись, небрежно бросил:

– Пошел вон. Иди доставай других. И только сунься сюда еще…

Но в баре и так уже никого не было, только пустое блюдце из-под фисташек сверкало бликом дневного солнца. Бокал гость прихватил с собой.

Арка 4. Хаос и его изумруды

05.11.2006. Дэн

Иногда кажется, что эта тетрадь – живое существо вроде гигантского хомяка, которого надо кормить. Мы уже два месяца этого не делали, но мы не виноваты. Детскую площадку вместе с Дубом обнесли строительным забором, чтобы починить и наставить навороченных каруселей, качелей, горок. Пробиться туда мы не смогли. Боялись даже, что Дуб срубят, но нет.

Скамейки теперь воняют краской. Песок в песочнице приобрел золотистый «пляжный» оттенок. Появилось несколько огромных лестниц, и комплекс с канатными мостиками, и даже пара домиков-крепостей, где можно играть в рыцарей. А вот Синий Дуб остался прежним, и тетрадь там же: слегка отсырела, несмотря на защитный пакет, и в ней завелись жуки, но так цела.

Может, нам всем и нужен был перерыв – чтобы не нести на страницах всякую чушь. Это я за себя, правда, у остальных с записями получше. А вот себя перечитал – ну ерунда ерундой, а главное, будто и не про меня! Не просто так отказывался что-то сюда добавлять. Даже не отписался, когда у меня совсем сорвало крышу от тревоги и я рванул за Марти и Крысом в L. И это было то еще приключение.

Во-первых, поищите неудачника, как я: деньги, заработанные заказом в баре на Тверской (я для них нарисовал натюрморт с бутылками), пришлось отдать родителям, потому что они разбили «мистическую машину». Да и все равно на билеты бы не хватило, так что пришлось импровизировать: отправиться продавать картины на Арбат, а парочку еще написать на глазах у потрясенной публики. Не помню кто, но кто-то в магазине, пока я еще там подрабатывал,