Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алеша, до смешного неуклюжий в танцах, всячески старался успеть за музыкой, как можно меньше наступать на белоснежные носочки туфелек Руфины.
Но разве в этом счастье Руфы? Пусть наступает, но танцует с нею. И он танцует… Четвертый… Пятый танец… И приглашает на шестой. Она считает танцы. Их так много… И очень мало. Руфине было бы трудно уступить даже половину танца кому-то другому.
— Никак, Анюта, — сказала Любовь Степановна Векшегонова матери Руфины, указывая на Алексея, — сбудется, что не сбылось в старые годы.
— Хотелось бы, Любаша, — призналась откровенно Анна Васильевна, — Так бы хотелось, что я даже готова не ждать седьмого августа, когда ей будет восемнадцать.
Матери обнялись. И это заметили. Дулесова смахнула слезинку — и это тоже было замечено. А когда отец Алексея, Роман Иванович Векшегонов, пригласил Руфинину мать протанцевать с ним полечку, то уже всем стало понятно, что обручение Руфины и Алексея состоялось.
Роману Ивановичу Векшегонову пятьдесят два годика. Восемь лет до пенсии, но если судить по тому, как он танцует, то ему пенсию едва ли понадобится выплачивать и через двадцать лет.
Лихо подбоченясь, легко летая по паркету, мастер сборочного цеха услышал громкое одобрение старого слесаря Макара Петровича Логинова:
— Ишь ты как дает Роман прикуривать мировому империализму!
Анне Васильевне Дулесовой всего лишь тридцать шесть лет. Она грациозна. Белое платье и туфли на высоких каблуках молодят ее еще более. Она танцует куда легче и свободнее своей дочери, награждая теперь не сходящей с ее лица улыбкой маститого мастера Векшегонова.
Ийя, на которую никто не обращал внимания, продолжала стоять в сторонке. Искавший ее Сережа подошел к ней.
— Возьми меня под руку, Ийя, и пойдем со мной.
Он подвел ее к брату.
— Алеша, — обратился к нему Сережа не без иронии. — Ийя так хорошо перечерчивала твои чертежи, потанцевал бы ты с ней, а я с Руфиной.
— Да, да, — обрадовался Алеша, — я даже не знал, что ты здесь… Совершенно закружился с ученицами.
— И очень хорошо. Ты мало веселишься. Я в первый раз сегодня вижу тебя таким оживленным.
Ийя подняла на него свои серые, необыкновенно большие и добрые глаза. Они как окна дедушкиного дома. Заглянешь в них — и окажешься в тишине с детства милой большой горницы. Все чисто в этих глазах, дорого и мило сердцу.
Алеша пригласил Ийю на быстрый вальс.
Ийя всегда преображалась в танце. Она, будто мотылек рядом с молодым коренастым медведем, порхала, ускользая от попыток Алеши наступить ей на ногу. Не он, а она вела его. Вместе с хорошим певцом поет и безголосый. Ему легко было танцевать с нею.
С нею ему всегда было легко, потому что он никогда не задумывался, что нужно сказать, как должно себя вести.
А Сережа танцевал чопорно и строго. Так танцуют на балах при начальстве только курсанты военных училищ. Каждое движение Сережи было отчетливо, как буква в написанной им строке. И сейчас он будто не танцевал, а писал экзаменационное сочинение, боясь пропустить хотя бы одну запятую или поставить лишнюю.
— Устала я, — вдруг сказала Руфина у выходя из танца.
— А я не устала, — послышался голос Капы, и она так молниеносно, так цепко положила свою руку на Сережино плечо, что ему уже неудобно было сказать: «Я не хочу танцевать с тобой, мышонок». К тому же он распорядитель, а распорядители обязаны быть особенно обходительны.
Счастливая Капа закружилась в первом настоящем бальном танце, которого она так ждала. Кружась, она шепнула Сереже:
— Как я рада, Сережа, за Руфу. — А потом, на другом повороте, она досказала: — И за твоего брата Алексея Романовича.
Сергей едва не вскрикнул. Никто еще но жалил его так больно. Но Сережа сдержался и не назвал ее змеенышем.
Только подумать…
Нет, никто не знает, с какого возраста язык девчонок начинает вырабатывать яд. Наверно, очень рано. Потому что он им заменяет кулаки мальчишек и позволяет обороняться и наступать.
Зачем? Скажите, зачем он писал Руфине письмо, которое так напрасно теперь лежит в левом внутреннем кармане его пиджака, у самого сердца? Трепетного. Бьющегося. Обманувшегося сердца.
X
Нескончаемо длинный, светлый вечер, минуя ночь, переходил в раннее утро. Пахло июньской свежестью. Заводы, не знающие сна, и те как-то притихли в этот час.
Из Дворца веселыми стайками, семейными группами, парами и в одиночку возвращались участники школьного бала.
Капа возвращалась одна. И это понятно. Она была полна впечатлениями о первом бале. И ей хотелось не растерять их. Донести до дому. И там, засыпая в этот поздний час, постараться увидеть во сне то, что было наяву. И ромашку с оторванными лепестками… И быстрый вальс… И далекое-далекое, которому сегодня не поверит никто, тем более Сережа, а оно придет. Придет потому, что не может не прийти, коли она так решила. Решила раз и навсегда.
Сережа возвращался с друзьями. И это тоже понятно.
Алексей и Руфина шли под руку вдвоем, и этому теперь никто не удивлялся.
Миновав плотину, они остановились, опершись на перила ограды весеннего водосброса, или вешняка, по которому спускают весной избыток воды.
В зеркальной глади. Алеша увидел себя и Руфину. Вода — как стекло. Даже было видно его родимое пятнышко на правой щеке.
— Я сегодня, Руфа, — начал он, — почувствовал себя школьником. Таким, как Сережа. И мне было очень весело. И я, кажется, слишком увлекся танцами…
— И очень хорошо, Алеша. Я так была счастлива, когда мы танцевали с тобой, — откликнулась Руфина, думая, что сейчас будет сказано самое главное. А оно не сказалось.
— Мне тоже показалось, что я… Впрочем, все равно, что показалось мне и другим. Сейчас я увидел себя и тебя со стороны, — Алексей указал на отражение в пруду. — Посмотри и ты на нас со стороны.
Я уже посмотрела и увидела то, что мне давно хотелось увидеть.
— Ты наивна, Руфина, а вода лукава. Не верь ей. Она отражает не все.
— Но и не так мало, Алеша. Посмотри.
Теперь Руфина указала на воду, где была видна гора, дорога и берега. По дороге шла Ийя. Ее ни с кем нельзя было спутать.
— Что ты этим хочешь сказать, Руфа?
Вместо ответа Руфина нагнулась, взяла с плотины горсть гальки и бросила ее в воду. Изображения в воде пропали.
— Как хочешь, так и понимай.
Они молча стали ждать Ийю. Они думали о ней. И каждый свое.
Руфина старалась и не могла понять, в чем сила Ийи, этой «тонкошеей гусеницы», этой писклявой букашки с муравьиной талией и рыбьей плоской головой, как у плотвицы.
Что может привлекать к ней Алексея? Какие чары? Что дозволяет ей так уверенно ходить по земле? Будто за нею неотразимое могущество красоты или у нее на руке не простое колечко с грошовым алмазиком, а перстень-талисман… Иногда Руфине кажется, что Ийя может заставить Алешу сделать все, что она захочет. И не приказывая, а как-бы между прочим… Достаточно движения одной ее брови, как он готов исполнить любое ее желание.
Откуда в Ийе такая непринужденность в поступках и в отношениях со всеми — с нею и с Алексеем? Она ему как равная равному может сказать: «Ты устал от зачетов и работы. Завтра мы поедем к истоку на лодке». И она будет грести сама, не позволив ему даже прикоснуться к веслу. Для этого нужны не такие руки. Даже руки Руфины и то бы не могли так долго грести веслами.
И вот она уже подходит. Алеша почему-то смущен. Он будто в чем-то виноват перед Ийей.
— Я так и знала, что ты дождешься меня на плотине, — сказала Ийя, обратившись к Алексею. А потом к Руфине, — Тебе так идет это платье.
Руфина почувствовала себя куда более неловко, чем Капа, подносившая сегодня Сереже букетик фиалок. И то, что казалось таким предрешенным, исчезло. Исчезло, как отражение в воде.
Алеше хотелось сказать Ийе, что он ее искал и не нашел. И он сказал:
— После последнего танца я потерял тебя… Ты извини…
— Да будет тебе, Алеша. Меня так легко потерять, — сказала она, вкладывая в эти слова двойной смысл. — Мне тебя потерять невозможно, — снова прибегла она к двойному звучанию фразы и объяснила ее для Руфины. — Он всегда на виду. И его легко найти.
— Кому как… — задумчиво ответила Руфина, понимавшая, о чем идет речь. — Во всяком случае, ты его нашла, и он должен тебя проводить. Трамваи уже не ходят.
— Ну конечно, — обрадовался Алеша, — я тебя обязательно провожу!.
— Это будет очень любезно с твоей стороны. Сегодня я как никогда нуждаюсь в том, чтобы ты проводил меня.
— И! Что с тобой, И?.. Почему именно сегодня?
— Алеша! — решила Ийя рассеять подозрения. — Я никогда так поздно не возвращалась домой. Почти километр лесом… Пусть я не из трусливых, но…
— Да-да… Я понял, я понял… Сейчас мы проводим Руфину, а потом я провожу тебя, И.
- Последние заморозки - Евгений Пермяк - Советская классическая проза
- Повелитель железа (сборник) - Валентин Катаев - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Обоснованная ревность - Андрей Георгиевич Битов - Советская классическая проза
- Марьина роща - Евгений Толкачев - Советская классическая проза
- Вечер первого снега - Ольга Гуссаковская - Советская классическая проза
- Том 7. Эхо - Виктор Конецкий - Советская классическая проза
- Неожиданное утро - Даниил Гранин - Советская классическая проза
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Лицом к лицу - Александр Лебеденко - Советская классическая проза