Котёл с неприятностями. Ближний Восток для «чайников» - Евгений Сатановский

В Нидерландах более 25 % выходцев из Марроко и Турции – безработные, а более 50 % молодых марокканцев состоит на учёте в полиции. Отношение иммигрантов к стране характеризует убийство в 2004-м году исламистом, подозреваемым в причастности к террористической группировке, в Амстердаме режиссера Тео Ван Гога, снявшего фильм о положении женщины в исламском мире. В итоге основанная в 2006-м году Партия свободы Геерта Вилдерса в 2009-м на выборах в Европарламент получила 17 % голосов, заняв 5 мест из 25-ти по национальной квоте. В 2010-м на муниципальных выборах она довела представительство в нижней палате Генеральных штатов с 9 до 24-х депутатов. Вилдерс объявил о создании антиисламской коалиции «Международный альянс свободы», члены которого должны поддерживать Израиль, с представительствами в США, Канаде, Франции, Германии и Великобритании.

Запрет на строительство минаретов в Швейцарии и ношение хиджабов во Франции и Бельгии, аналогичные действия общественных объединений и политических партий в других странах Европы говорят о высоком конфликтном потенциале в отношениях европейцев с диаспорами БСВ. Потенциал этот связан отнюдь не с колониальным прошлым или поддержкой Израиля, но с идеей «нового Халифата», частью которого Европа, по убеждению исламистов, должна стать. Причём податливость европейских политиков и их готовность отступать перед любыми, даже самыми абсурдными требованиями, убеждают исламистов, что они успешно продвигаются к своей цели.

Поддержка требований, выдвигаемых арабским миром к Израилю, показательная лояльность к исламистам и предоставление им политического убежища по любому требованию и в любом количестве обостряют противостояние европейцев с их новыми соседями. Пример Швейцарии и Австрии, Восточной Европы и Балкан, Бенилюкса и Скандинавии, включая Данию – жертву «карикатурного скандала», спровоцированного палестинским муфтием Копенгагена, показательное свидетельство этого.

В борьбе с исламистской экспансией в ЕС национальные интересы имеют приоритет над общеевропейскими, что подтвердил конфликт Италии и Франции из-за приёма тунисских и ливийских беженцев, прибывающих на остров Лампедуза. Отказ Брюсселя поддержать Рим, добивающийся распределения живущих на территории «старой Европы» иммигрантов из стран БСВ по вступившим в ЕС странам Восточной Европы, – опасный сигнал для Шенгенского пространства. Меры по восстановлению государственных границ, принятые государствами Балкан весной 2016-го, – «второй звонок» миграционного кризиса.

Похоже, что «европейский проект» может не пережить турецкий эксперимент по исламизации Европы с помощью мигрантов и неспособность европейских лидеров что-либо ему противопоставить, кроме предложения денег Анкаре, требующей минимум $ 20 млрд вместо 3-х или 6-ти, которые ей предложены бундесканцлером Ангелой Меркель и её коллегами. Откупаться от рэкетиров – плохая традиция, и Германии как лидера Европы она касается в полной мере. Впрочем, в своё время Римская империя именно так пыталась откупиться от варваров с севера и востока. Чем это закончилось, известно – её не стало…

Информация к размышлению

Этноконфессиональный баланс и триада власти

На протяжении десятилетий демографические закономерности, определяющие соотношение сил на БСВ, оставались неизменными: в развитых по местным меркам странах рождаемость у мусульман была выше, чем у христиан, а среди самих мусульман у шиитов выше, чем у суннитов. Разумеется, существуют свои особенности. Демографические показатели христиан арабского Машрика, Кипра, Ирана, Турции и даже Пакистана не совпадают с данными по Южному Судану, являющемуся типичной африканской страной. Рождаемость суннитов Ирака или Сирии нельзя сравнивать с показателями суннитских Сомали, Судана, Южного Йемена и Афганистана. Шиитские районы Северного Йемена и Ирака разительно отличаются от Ирана с его падающей рождаемостью.

От схемы шииты – сунниты – христиане есть множество локальных отклонений. И всё же она может считаться базовой для стран БСВ, образующих ядро региона. Особенности его периферии, характерные для Африки и Индостана, частью которых она является в такой же мере, как Ближним и Средним Востоком, отражают условность границ между геополитическими таксонами, в отсутствие непреодолимых преград в виде океанов. Но это теория, а практика конкуренции этноконфессиональных групп на БСВ замешена на крови. Их сосуществование относится к эпохам расцвета региональных империй, колониальной оккупации, умеренных монархий или авторитаризма. В начале ХХ-го столетия христиане составляли 25–30 % населения Машрика. В Ливане их было более 60 %. В Сирии – 40 %. В крупных христианских городах Палестины – от 70 до 90 % и более.

Через 100 лет ситуация изменилась. Многомиллионная христианская община Турции сократилась до минимума: греки были выселены или исламизированы, армяне физически уничтожены или бежали. В арабском мире христиане и прочие этноконфессиональные меньшинства процветали под защитой британских и французских колониальных властей или израильтян, умеренно притеснялись авторитарными правителями и перешли в глухую оборону после их свержения или перехода под контроль собственных лидеров в Палестине при Арафате и его преемниках.

В Ливане десятилетия гражданской войны и ближневосточные демографические законы привели к тому, что число ливанских христиан за пределами этой страны больше, чем осталось в её границах, а среди мусульман доминируют шииты. Христианство на палестинских территориях, контролируемых ПНА, реликт, а в Газе оно практически исчезло. Аналогичная судьба в случае падения режима Асада ожидала христиан Сирии. Единственными странами БСВ, где крупные общины христиан существуют в «штатном» режиме, являются Израиль и Иран. Христианство в арабском мире и Пакистане не имеет будущего отнюдь не только из-за демографии, хотя она играет в его печальной судьбе свою роль.

То же самое касается евреев: сотни тысяч их в начале ХХ-го века жили в странах БСВ. В совокупности несколько десятков тысяч осталось в Иране, Турции, Марокко и Тунисе. Несколько сотен живут в Сирии. Остальные эмигрировали в Израиль, Европу, Северную или Латинскую Америку. При этом в Израиле и на палестинских территориях можно отметить любопытный феномен: рождаемость в арабском секторе падает, а у евреев стабильна. Объясняется это просто: арабы отошли от расширенной патриархальной модели воспроизводства, а евреи перешли к постиндустриальной, характерной для экономически и социально развитых обществ. Как следствие, c 1960-го по 2009-й год с 9-ти детей на женщину в фертильном возрасте (возрасте деторождения) соответствующий показатель снизился у арабов Израиля и ПНА до 3-х с небольшим, а у евреев с 3-х до 2,9-ти.

Доминирующее положение, которое на протяжении десятилетий занимали в Ираке и Ливане сунниты, осталось в прошлом: демография поставила их в положение обороняющихся перед лицом местной шиитской экспансии. Численное превосходство шиитов в саудовской Восточной провинции и на Бахрейне не перешло в политическое доминирование только из-за силового подавления их выступлений, попытки которых в 2011-м году поставили перед лицом гражданской войны Манаму и угрожали Эр-Рияду. При этом демография тесно смыкается с политикой: шиитские регионы получают военную, финансовую и политическую поддержку Ирана, суннитские – арабских монархий Залива.

Демографические изменения не влияли бы так на современную политическую реальность, если бы фактор веры на исламском Ближнем и Среднем Востоке не играл такой роли. Проблема региона в том, что религиозные войны, которые у евреев окончились во II-м, а у христиан в XVII-м веках, в мире ислама в начале XXI-го столетия идут полным ходом как на БСВ, так и за его пределами, в диаспоре. Оккупация или иностранный правитель, столица которого находится за пределами БСВ или хотя бы вне конфликтных зон, для населения региона веками означали стабильность. Независимость, напротив, давала возможность сведения всех накопившихся счетов, особенно когда малочисленные подчинённые группы становились большинством. Итоги не радуют.

Борьба за власть на БСВ ведётся между руководством армий и спецслужб, традиционалистами и лидерами исламистских группировок. Большинство правящих элит региона относится к первой группе. Причём свержение верховных лидеров, как показал пример Туниса и Египта в ходе «Арабской весны», отнюдь не означает автоматической потери её представителями власти. Перераспределение полномочий и ресурсов означает приход на первые роли «заднескамеечников» из офицерского корпуса и генералитета. Часто среди них на ведущие роли выдвигаются представители небольших племён или религиозных меньшинств, не играющих заметной роли в торговой и землевладельческой элите, подобно каддафа в Ливии, тикритцев в Ираке или алавитов в Сирии.