Русская канарейка. Голос - Дина Рубина

— Я от тебя отказываюсь, — орал Филипп, задыхаясь, — я сыт по горло, мне не нужна эта головная боль! Я отнесся к тебе, как с сыну!.. Мое слово!!! Моя репутация!!! Летит к черту важнейший — для твоей же карьеры! — ангажемент в Лондоне! Я прокляну тебя! Ты что, думаешь, это шутка? Так посмейся! И это вытворяет человек, которого Diena называет «одним из пяти такого рода голосов в мире»?! Это человек, выступавший в королевских домах Европы, чья запись хранится в Британском национальном архиве рядом с уникальной записью последнего кастрата двадцатого века Морески?! Это человек, которого снимали для фильма о Фаринелли?! Да ты просто спятил, ты променял профессию черт знает на что…

Леон тихо положил трубку. В ушах еще звенело от бешеных воплей его несчастного агента.

Он прав: я спятил.

В дверь позвонили: Исадора. Милая, услужливая и обязательная Исадора. И так быстро: наверняка торопилась отвести мальчика и вернуться, как обещала. Что бы он делал без нее…

Леон вышел в прихожую и, не глядя в глазок, распахнул дверь.

То была не Исадора.

Интересно, как она проникла в дом — ждала у ворот, чтобы какой-нибудь жилец отпер калитку?

Но эта мысль пришла ему в голову только ночью, когда Айя уже спала на его плече, своим мягким ежиком щекоча ему подбородок, а он все нащупывал и выглаживал беспокойными пальцами шелковую ниточку тонкого шва под ее левой лопаткой, будто на ощупь подбирал особенную мелодию, будто верил, что неутомимыми прикосновениями может разгладить этот шов и навсегда растворить беду в беспамятстве счастья.

А в ту минуту, когда, не глядя, он распахнул дверь, и Айя — в модном плаще цвета морской волны, в воздушных кольцах белого шарфа на плечах, в строгих осенних туфлях на каблучке, с дорожной кожаной сумкой на колесах — встала у него на пороге…

…в ту минуту она была элегантна и чужевата. Она была напряжена. Она была — недоступная рекламная красотка, ибо чуть тронула лицо косметикой: немного пудры, немного туши на ресницах, бледно-лиловая помада на дрожащих губах.

Скользнув ладонью по стильному каштановому ежику на голове, робко спросила:

— Так лучше?

И поскольку он молчал, нерешительно переступила порог квартиры, перекатив за собой сумку, сделав к нему шаг, другой…

— Тихо! — шепотом приказал он, строго на нее глядя. Обойдя ее, выглянул наружу, затем обстоятельно закрыл за ее спиной обе двери, дотошно проверяя все замки и засовы; наконец повернулся и со стоном, с силой стиснул ее сзади обеими руками.

И она разом откинулась к нему всем телом, обмякла внутри этого неистового кольца и заплакала-запричитала.

Монотонно повторяя шепотом:

— Тихо… тихо… тихо… тихо, — он принялся медленно, подробно, бесконечно перебирать губами ее затылок, шею, волосы, шею, уши, плечи, затылок, продолжая сжимать ее (дохлый удав) — не отпуская, не давая отстраниться, не позволяя расторгнуть с такой силой вымечтанное объятие.

Тут за его плечом кто-то прокашлялся, прочищая горло, будто извиняясь за маленькое беспокойство… Пульнул вверх серией коротких свистков, залился длинной звонкой трелью. И — удивительно чисто, безыскусно, сердечно — Желтухин Пятый впервые завел свои «Стаканчики граненыя», красуясь мастерством, закидывая клювастую желтую головку, обрывая себя и вновь принимаясь заливисто щелкать и петь.

…Из-за голубых холмов, из мечтательного далека, из немоты небытия вытягивал и вил еле уловимую «червячную» россыпь: стрекот кузнечика в летний зной.

Начиная с низкого регистра, постепенно, будто в гору поднимаясь, выводил песню на запредельные трели с замирающей сладостью звука; трепещущим горлом припадал к тончайшей тишине. С филигранной точностью вплетал тему в нужное колено; после короткого нежного вздоха выдыхал «кнорру» — полный и круглый, как яблоко, звук, завершая его низкими, нежно-вопросительными свистками. Переходил на «смеющиеся овсянки», с их потешными «хи-хи-хи-хи» да «ха-ха-ха-ха», подстегивал себя увертливой скороговоркой флейты.

И лихо выворачивал на звонкие серебристые бубенцы, а те удалялись и приближались опять, и вновь удалялись: «Дон-дон! Цон-цон!.. Дин-динь!» — колокольцы в морозном воздухе зимнего утра…

Будто старинная почтовая тройка кружила и кружила в поисках тракта и никак не могла на него набрести.

Конец второй книги

Сноски

1

Медвежонок (ивр.) — здесь и далее прим. автора.

2

Говорить (нем.).

3

Мальчик мой… (идиш)

4

«Рыба над Даном» (ивр.). Дан — название ручья.

5

«Поц» — хер (искаж. идиш).

6

Папа (ивр.).

7

Чиновника (ивр.).

8

Историю (идиш).

9

Благодарю вас, вы очень внимательны (нем.).

10

Букв. «счет души» (ивр.).

11

Здесь: «Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут, / Где в темной листве померанец горит золотистый» (нем.), пер. М. Михайлова.

12

Да будет к нему милосерден Господь (араб.).

13

Букв. «перс» (ивр.), в Израиле — еврей из Ирана.

14

Благословенна его память! (ивр.)

15

Грош (ивр.).

16

Пустяки! (идиш)

17

Здесь: девонька (идиш).

18

Пер. Э. Линецкой.

19

Спецподразделение Генерального штаба Армии обороны Израиля.

20

Террорист (ивр.).

21

Трудновато приходилось? Потрепали тебя наши братишки? (араб.)

22

Бывало, но мы их больше трепали (араб.).

23

Клан (араб.).

24

«Адиль» — справедливый (араб.).

25

Хорошо, отлично (араб.).

26

Вытяни ногу, Раджаб (араб.).

27

Что?.. ногу? (араб.)

28

Еще чуток (араб).

29

Траурная неделя, в течение которой близкие оплакивают умершего, сидя на полу.

30

«Человек неясного происхождения порочен изначально» (араб.).

31

В Стране (ивр.).

32

Хватит (араб.).

33

Белый, европеец (тайск.).

34

Еще один казах! (нем.)

35

Здесь: Лучше бы лейтенант. Все-таки блондин, и с человеческим лицом, не косоглазый… (нем.)

36

Еще один казах командует! (нем.)

37

Все они — казахи, казахи, казахи! (нем.)

38

Он на меня навалился, этот казах! (нем.)

39

Мальчик (нем.).

40

Здесь: ты охуел? (фр.)

41

Братишка (ивр.).