Ты будешь моим - Кэти Эванс

– Черт. Это плохо, – пробормотал Пит, проводя рукой по лицу.

И он называет это «плохо»?!

Лица Дианы, Лупе, Пита и Райли выглядели такими же несчастными, какой я сама себя сейчас чувствовала.

– Он хотя бы принял капсулы с глютамином? – спросил меня Тренер, нахмурив лоб до самой лысины. – Иначе он потеряет мышечную массу, над которой мы так усердно работали!

– Он их выпил.

Он просто взял их у меня из рук, сунул в рот, запил глотком воды и плюхнулся обратно на кровать.

Он даже ни разу не обнял меня, не прижал к себе, как обычно делал, когда находился в своем втором – маниакальном состоянии. Как будто он сам себе был противен… или ему была противна я.

Тихо, чувствуя себя мрачной и серой, словно грозовая туча, я села на стул и уставилась на свои руки, ощущая на себе взгляды всех четверых. Так продолжалось несколько долгих, ужасных минут. Они сверлили взглядами мою макушку, как будто я одна должна была знать, как справиться со всем этим дерьмом. А я не знала. Я провела две ужасных ночи без сна, обнимая моего большого, тяжелого льва, и тихонько, чтобы он меня не услышал, плакала. В остальное время, днем, я растирала его напряженные мышцы, пытаясь вернуть себе Ремингтона Тейта, такого, каким он всегда был рядом со мной.

Ремингтон просто не понимал, что только он один связывает нас вместе. И теперь мы все, вся команда, старались изо всех сил, чтобы вытащить его из этого дерьма. Мы настолько зависели друг от друга, что все без исключения чувствовали себя подавленными. Я точно знала, что все эти три дня ни один из нас ни разу не видел улыбки на лицах друг друга. И мы не будем улыбаться, пока на его лице вновь не появятся озорные ямочки.

– Он что-нибудь говорит? – нарушил тягостное молчание Пит. – Он хотя бы сердится на этих придурков? Или на что-нибудь еще?

Я снова молча помотала головой.

– В этом-то и проблема с Реми. Он просто принимает все на себя. Продолжает стоять, но пропускает удар за ударом. Иногда мне хочется, чтобы он просто сказал, что чувствует, черт возьми! – Пит вскочил и принялся расхаживать по комнате.

Райли покачал головой, не соглашаясь.

– Я уважаю его подход, Пит. Когда ты открываешь рот, чтобы озвучить что-то, оно становится реальным. Что бы ни крутилось у него в голове, тот факт, что он не говорит об этом, означает, что он продолжает бороться. Сам, как умеет. Он не позволяет этому приобрести достаточного значения, чтобы выплеснуть все наружу.

Я опустила голову еще ниже, скрываясь за завесой волос, и молча смаргивала набегающие на глаза слезы, так как не хотела позволить всем увидеть, как это влияет на меня. Но от самой себя я не могла ничего скрыть. Один раз в жизни у меня была депрессия. Она ощущалась как большая, черная, бездонная пропасть. Это была не какая-то легкая тоска, когда тебе просто грустно или у тебя ПМС. Это всепоглощающее чувство, от которого хочется умереть. Но желание умереть полностью противоречит всем нашим инстинктам выживания. Появляется другой, нормальный инстинкт – желание убивать, чтобы защитить своих близких, убивать, чтобы выжить. Просто представив себе, что Реми чувствует все то же самое, что и я в те ужасные дни, когда вся моя жизнь взорвалась вокруг, я ощутила, как меня неумолимо затягивает в эту же черную бездну, и теперь имело значение только одно – смогу ли я вытащить его оттуда или же упаду вместе с ним.

Что бы он ни чувствовал, мне было необходимо все время напоминать себе, что он не может контролировать мысли, которые подбрасывает ему его больной разум. И это не он сам, хотя прямо сейчас этот разум контролирует его реакции, слова и поступки. Я хотела бы поддержать его, а для этого мне надо быть спокойной, сдержанной, все понимающей. Не эмоциональной, постоянно нуждающейся в его любви и внимании и не распадающейся на куски. Но, боже мой, на шестом месяце беременности я определенно была слишком чувствительна, нуждалась в нем и готова была в любую минуту рассыпаться на атомы, глядя на него.

– По крайней мере, он спускается в зал, чтобы поколотить грушу. И я искренне восхищаюсь им за это, – хмуро добавил Райли.

– Как думаешь, Брук, он сможет выкарабкаться до боя? – обратился ко мне тренер. – Клянусь богом, невыносимо было видеть, как моего мальчика унижали в прошлом году. А это ведь был его год. Его лучший сезон.

– Не думаю, что он сможет выйти на ринг сегодня вечером, – признала я нехотя.

– Так что мы можем попрощаться с первым местом в рейтинге, – сокрушенно вздохнул Пит.

– Ты не можешь позволить ему драться в таком состоянии, Пит! Он может серьезно пострадать. Он может навредить сам себе, – выпалила я, затем сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться.

– Было бы лучше, если бы он не вспоминал, – сказал Пит с бесконечной горечью в голосе.

– Что ты имеешь в виду?

– Было бы лучше, если бы он вообще не помнил ничего из того, что родители с ним сделали.

При этих словах все мои защитные инстинкты всколыхнулись с удвоенной силой.

– Что они с ним сделали, Пит?

Было что-то тревожное в том, как Пит колебался с ответом, как его взгляд беспомощно заскользил по присутствующим в гостиной, а затем неуверенно остановился на мне. Мое сердце начало ускорять свой ритм, и к тому времени, когда он, наконец, заговорил, моя тревога достигла предела.

– Его впервые отправили в психлечебницу, когда ему было десять лет, Брук. Тогда у него впервые проявилось его «черное» состояние. Но сначала они решили, что он одержим дьяволом. Они повели себя как настоящие изуверы. Эти чертовы фанатики позволили подвергнуть своего маленького сына обряду экзорцизма!

Когда эти два последних слова проникли в мой беспокойный мозг, мое сердце чуть не разорвалось от горя и ужаса. Я охнула и прижала ладонь ко рту.

Диана закрыла лицо руками.

С губ Райли сорвалось проклятие, и он отвернулся от нас, глядя в пол. Тренер, также избегая смотреть на нас, изучал свои руки.