Дети Кремля - Лариса Васильева

Кагановичи скромно жили. После смерти Сталина дед сказал: «Теперь мы себе зарплату урезали, на одну четверть. Будем получать 15 тысяч». Они за все платили. Могли выписывать себе продукты на 2000 рублей в месяц, остальное докупали, что на улице можно было купить.

Когда они сами себя урезали, то Кагановичи стали на даче кроликов разводить, и повар делал из них разные блюда. Я этих кроликов ненавидела. И огород у них тогда на даче был, кукурузу сажали, овощи.

Когда все кремлевское кончилось, Мария Марковна очень переживала, а Лазарь сказал: «Раз родина посылает, надо ехать в чертов Асбест». Я предложила ехать с ним, помочь на первых порах, но он отправился один. Юра ездил к нему, рассказывал: «Ест на газетке, никто за ним не ходит, но рабочие любят его». Он был, по-моему, управляющим Асбест-треста.

Когда его скинули, он хотел уйти на пенсию, а Хрущев сказал ему: «У тебя нет трудовой книжки, ты не работал, какая пенсия?» А ведь в войну Сталин чуть Хрущева к расстрелу не приговорил, Каганович его вытащил.

— Вся семья переживала падение Лазаря Моисеевича?

— Да, по-разному. Юра ехал со мной в машине и стал отца ругать, он, мол, враг народа, а я говорю ему: он тебя воспитал, как бы его ни поливали, для тебя он — отец.

— Юрий, конечно, знал, что он приемный сын?

— В том-то и дело, что ничего не знал. Никогда не знал, до самой смерти.

* * *

Я спрашиваю Серафиму о сплетне, будто бы Юрий Каганович — сын Сталина и сестры Кагановича Розы, был усыновлен Лазарем Кагановичем.

Серафима отвечает:

— Чушь это, Розы никакой не было. А Юра… ведь он был совершенно не в сталинскую масть. Они все — и сам Сталин, и дети — были рыжие, в бабку, эта рыжина сквозила у всех, а Юра — жгучий брюнет.

Я вообще думаю, — протяжно говорит Серафима, — не из испанских ли он детей был? И пропорции европейские — ноги длиннущие, таких ног у наших мужиков не бывает, и тип лица, тонкость черт, и посадка головы. А главное — характер. Я говорю «шалавый», а это, может, испанский темперамент. Пить, гулять. Поесть любил. Мне стыдно было с ним в рестораны ходить, такой аппетит. Мог съесть три вторых, три супа пити. И все острое, с перцем.

— Когда он начал спиваться?

— А вот как с отцом случилось. И мне тогда от жизни досталось. Только институт окончила, а на работу не берут, «приходите, говорят, завтра». Как прокаженная. Еле устроилась. Его отправили в Энгельс, на вертолетную базу, там он сошелся с певичкой, я его оттуда вытащила, с помощью Гризодубовой, он с певичкой приехал, я и говорю: живите тут, что ты будешь бегать. Так втроем в одной квартире восемь месяцев и жили.

Юра стал выносить и продавать вещи, делить их со мной: спальню, стол, одно пианино оставил. Я поменялась со своей мамой — она ко мне, а он в ее квартиру, но вскоре поменял квартиру на комнату — деньги нужны были, чтобы пить.

Когда расходились, я все ему отдала. У меня даже есть расписка, что по имущественному разделу он ко мне претензий не имеет. Смешно. Лазарь подарил мне вазу на день рождения, а Юра стал ее отнимать, я ее у него выкупила.

Еще когда Лазарь в силе был, я чернобурку в ломбард относила, Юре на выпивку, потом нужно было выкупить, а денег нет, я все Лазарю рассказала, он дал денег, а Юру в бильярдной кием огрел по башке.

Связался Юра с какой-то машиной, разбил ее, взял у матери деньги, просил отцу не говорить. Потом он завербовался в Иркутск, потом в Мирный, там пил.

Ребята-геологи рассказывали, что вызвал его в Мирном секретарь горкома: «Я тебя посажу в любой самолет, только улетай».

Он попросился в Приангурск, в Чечню. Там сошелся с женщиной, воспитательницей детского сада. Был у них ребенок, но они не расписывались. Там он и умер в 76-м году. Майя на похороны не поехала, но послала денег. От сердца умер, он всегда на сердце жаловался.

— А тебе не приходило в голову, что он не родной сын?

— Нет. Хотя было странно: Майя намного старше его, и Мария Марковна по возрасту не могла родить. Нет, не приходило.

— Когда ты узнала?

— Когда он умер, Майя сказала. Мы уже много лет не жили, у меня своя семья была. И дочь от другого мужа.

— Общих детей не было?

— Не было. У него дочь и сын от других, от разных жен.

— После падения Лазаря Моисеевича Хрущев, конечно, не бывал у вас.

— Конечно.

— А Рада Хрущева бывала?

— Ни в коем случае. Как отрезало.

— Еще хоть что-нибудь о Марии Марковне.

— Да ничего особенного. Каждый день уезжала в ВЦСПС. В шестьдесят первом, когда съезд был и Лазаря «поливали», очень на нее подействовало, стало плохо с сердцем, и она умерла…

* * *

Да, не Петр Багратион был Юрий Каганович. Я рассматривала его фотографии и все больше убеждалась в правоте Серафиминого предположения: «из испанских детей». Южный темперамент и природная страстность ударились о кремлевские стены, и сломался человек, задуманный природой ловить рыбу у берегов Барселоны или дразнить быков в Кордове…

Спрашиваю Серафиму о Майе.

— Майя — хороший человек, она, конечно, по жизни непрактичная, потому что росла на всем готовом, но человек замечательный. Многое делает для своей семьи. И с дедом была рядом до самой последней минуты. Без нее он бы пропал.

Вспомнилось мне, как позвонила я Майе Лазаревне выразить соболезнование по поводу кончины отца, и она сказала: «Как я теперь буду жить? С детства знала, что он все за меня решает, а теперь на старости лет все должна решать сама. Не привыкла. Придется».

Пытала я Серафиму и про Розу Каганович.

— Невенчанную жену Сталина только одну знаю. Валечку, его официантку. Она его любила. А Розы у нас никакой не было.

Все, однако, не так просто с этой Розой. В книге «Так говорил Каганович» Феликс Чуев тоже пытается найти следы загадочной Розы, младшей сестры Лазаря Моисеевича, по сплетням, ставшей женой Сталина. Каганович возмущенно отрицает существование такой сестры. Была сестра, но не младшая, а старшая, не Роза, а Рахиль, умерла задолго до смерти жены Сталина, оставив пятерых детей.

«— Но ходит такой разговор, что был «салон Розы Каганович», — настаивает Феликс Чуев.

И Лазарь Моисеевич отвечает:

— Это глупость. Роза Каганович — племянница, дочь моего старшего брата.

— И чем она знаменита?

— Ничем. Жила в Ростове, а из Ростова после войны переехала в Москву с мужем и сыном и жили здесь всей семьей. Очень плохая двухкомнатная квартира в Доме советов на Грановского«.

Странно. В доме на Грановского, о котором идет речь, не могло быть очень плохих квартир — это знаменитый кремлевский дом из дореволюционных доходных домов, он строился с расчетом на богатых людей, и даже перестройки внутри квартир не могли изменить главных достоинств дома: высокие потолки, широкие окна, просторные места общего пользования.