Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

– Это хорошая мысль, – медленно произнес Цезарь, – особенно если вдруг выяснится, что сыновья наших оптиматов готовят заговор против нас и Помпея. Лучше против Помпея, за ним стоят легионы.

– Хвала богам, мой сын такого не совершит, в этом я уверен, – жестко сказал Красс.

– Твой – да, а другие? Это очень интересное предложение, Красс.

Красс, не любивший, когда Цезарь говорил загадками, не ответил ему, задумавшись, а затем вдруг сказал, переводя разговор на другую тему:

– Ты слышал о смерти консуляра Квинта Цецилия Метелла Целера?

– Конечно. Он даже не успел выехать в Галлию, куда был назначен наместником.

– Ему был разрешен набор трех легионов, – алчно произнес Красс, – это большая сила. По нашим обычаям, его должен заменить один из нынешних консулов.

– Я подумаю над твоими словами, Красс, – согласился Цезарь, – а ты подумай над моими.

На следующий день, уже успокоившийся и серьезный, как никогда, Цезарь присутствовал на бракосочетании своей дочери. Одетая в белую тунику и специальную женскую тогу, стянутую поясом, завязанным «узлом Геркулеса», Юлия стояла бледная и торжественная, как все невесты. Лицо девушки покрывала короткая фата шафранового цвета, называемая в Риме нупта.

У невесты была необычная форма прически, характерная для весталок, когда шесть прядей волос, переплетенных с шерстяными нитками, укладывались под свадебный венок из цветов.

Обряд жертвоприношений совершал старый жрец Пакувий, приносивший жертвы: Юноне – супруге Юпитера, богине брака и супружеской любви, Теллуре – богине земли и Церере – богине плодородия. Рядом присутствовали Марцелл и Аврелий Котта – жрецы из коллегии понтификов.

Юлию вывели в триклиний, где ее уже ждал Помпей, одетый в белоснежную тогу без отличительной каймы. На голове у него был лавровый венок триумфатора.

Цезарь, стоявший недалеко, с гордостью подумал, как прекрасна его дочь в качестве молодой женщины. Впервые он взглянул на нее глазами мужчины, и снова дикая острая ревность болью отозвалась в его сердце. Словно от него уводили молодую красивую жену, с которой он прожил много лет.

Новобрачные сели в огромные, искусно отделанные резные кресла, покрытые шкурами жертвенных буйволов. За ними расселись остальные гости.

Двое маленьких детей поднесли им куски пирога. Помпей откусил свой кусок, Юлия чуть притронулась. Стоявшие перед ними два маленьких мальчика, улыбаясь, глядели на них, толкая друг друга.

После этого начали подавать различные блюда.

Непонятно почему, Цезарь ревниво следил за каждым внесенным блюдом, словно пытаясь устроить заочное соревнование с пиршествами Лукулла. Аврелия, понимавшая его состояние, только усмехалась.

В этот день в доме Цезаря подавали фрукты из Испании и финики из Азии, рыбу, пойманную у берегов Греции, и сало, заготовленное в Нумидии.

Искусные повара приготовили каждому гостю зажаренного голубя, начинив его орехами и бобами. Зайцы, откормленные к этому дню, подавались в оливковом масле с медом и грушами. В тыквы закладывали уток, приготовленных на пару. Лучшие сорта вин подавались целыми амфорами, а рабы ставили рядом горячую и холодную воду для разбавления слишком крепких напитков. Улитки и моллюски, поданные по киликийским обычаям почти сырыми, сменялись огромными змеями из муки, начиненными куриными яйцами с орехами и чесноком.

В этот день повара Цезаря даже превзошли мастеров Лукулла, приготовив на молоке львиц, отловленных в Египте, языки павлинов и фламинго.

После того как рабы подали десерт, наступила пора прощания. Цезарь, почти не притронувшийся к пище, вдруг почувствовал, как трудно ему оторваться от ложа.

По традиции, Юлия должна была подойти к отцу и матери, чтобы попрощаться. Вместо матери рядом с Цезарем встала ее бабушка Аврелия.

Юлия подошла к отцу. Он, ловивший ее взгляд за фатой, не сумел выдавить ни слова.

– Папа, – сказала девушка, и он впервые почувствовал, как ноги отказывают ему. Качнувшись, он устоял.

В глазах у Юлии были слезы.

«Господи, – с испугом подумал Цезарь, – что со мной? Еще немного, и я не выдержу. Она ведь, кажется, любит Помпея».

Юлия подошла к Аврелии, которая сказала ей несколько успокаивающих слов. Девушка согласно кивнула головой.

По обычаю, Юлия должна была громко кричать, отказываясь идти в дом жениха, и только пронуба, своеобразная сваха на свадьбе, должна была вырвать ее из рук матери. Но Юлия, отойдя от Аврелии, подошла к Помпею и кивнула ему.

Пронуба Флавия подошла к ней поближе. Она была женой Мурены. Весь город знал ее набожность и целомудрие. Встав лицом к Юлии и Помпею, она сказала:

– Именем Венеры – богини любви и Юноны – богини семьи, следуйте за мной.

Процессию возглавил племянник Цезаря – шестнадцатилетний Квинт Педий. Он нес факел из прутьев терновника. За ними двинулись молодые. Выходя, Юлия внезапно обернулась и, в нарушение всех законов, бросилась к отцу, обнимая его. Она заплакала, а Цезарь почувствовал, как помимо воли глаза его увлажняются и ему труднее всего на свете отпустить сейчас дочь.

– Юлия, – предостерегающе сказала Аврелия, взяв ее за руку, – тебе пора.

Дочь оторвалась от отца, и он, задыхаясь, хватая воздух непослушными губами, отвернулся.

Процессия вышла из дома.

За новобрачными шли двое ребят, которые должны были внести невесту в дом. Это были Гай Азиний Поллион и Луций Галлий Цимбр. По обычаю, оба молодых человека должны были иметь живых родителей. Оба они впоследствии станут командовать когортами и легионами в армиях Цезаря. И если первый останется ему верен, то второй будет в числе заговорщиков, наносивших ему удары в день убийства.

За ребятами следовали сыновья Помпея – Гней и Секст, родные и близкие жениха и невесты. Рядом с Юлией род Помпея казался ничтожным, несмотря на все заслуги полководца и его отца. Юлия была прямым потомком трех величайших родов Рима – Юлиев по отцу, Аврелиев по бабушке, Корнелиев по матери. В ее свадебном шествии принимали участие представители этих и других виднейших родов «Вечного города». Замыкали шествие певцы, музыканты, актеры, мимы.

Во время шествия новобрачных осыпали орехами и монетами, желая им счастья. Подойдя к дому Помпея, пронуба Флавия распорядилась, чтобы мальчики принесли жир кабана и волка, после чего вместе с Юлией смазала порог дома, предварительно рассыпав вокруг орехи.

Жир кабана укреплял, по вере римлян, семью, а жир волка считался даром Марсу, охранявшему молодых от различных напастей. Помпей, подойдя к порогу, взял в руки две чаши с горящим огнем и водой.

Юлия, подойдя к нему, приняла обе чаши, бросив в каждую по лепестку из венка на голове. После чего передала чаши пронубе.

Пока Флавия, высоко подняв чаши, призывала богов, а жрецы совершали жертвоприношения, оба молодых человека, подняв Юлию, внесли ее в дом.

Дальше, кроме новобрачных и пронубы, никто не смел проходить. Поллион и Цимбр, взяв чаши, встали у входа.

Пройдя вестибул, молодые вошли в атрий, где находилось супружеское ложе. После чего Флавия оставила молодоженов.

Юлия стояла спиной к Помпею, когда услышала шаги подходившего мужа. Она вдруг испугалась, поворачиваясь к нему.

Но его взгляд, брошенный на жену, полный любви и понимания, чуть успокоил ее.

– Юлия, – просто сказал Помпей, – я действительно люблю тебя, – и шагнул к ней.

Какую ночь пережил Цезарь, можно догадываться. Ибо только бессмертные боги знают, что чувствует отец в день свадьбы своей дочери.

Глава XLIX

Приблизились замышляющие лукавство; далеки они от закона Твоего.

Псалтырь, 118:150

Год консульства Гая Юлия Цезаря стал годом народных собраний. Практически все вопросы выносились на обсуждение шумных сборищ народа и принимались большинством голосов. На Форуме беспрерывно выкрикивались популистские лозунги, к восторгу собравшихся. В таких условиях трудно было обсуждать целесообразность принятия того или иного закона. Достаточно было крикнуть несколько лозунгов о величии Рима и римлян, как под восторженный рев собравшихся проходил любой закон.

Бибул, запершись у себя дома, посылал отчаянные послания сенату, на которые давно никто не обращал внимания. Оптиматы не рисковали появляться на площади перед народом, и многие сенаторы просто отсиживались дома, предпочитая даже не ходить на заседания сената.

Сенаторы-оптиматы, рисковавшие пройти в сенат, подвергались всевозможным оскорблениям со стороны люмпенов и плебеев. На одно из заседаний вообще не явилось две трети сенаторов. Недовольный Цезарь, заметив, что нет даже кворума, обратился к старейшему сенатору, заменившему в этот день принцепса сената, Консидию:

– Почему сенаторы не хотят выполнять своих обязанностей во благо Рима и римского народа?

– Они боятся приходить, – невозмутимо ответил Консидий, – толпа, стоящая перед курией, требует их отречения и изгнания. Ты ведь знаешь, Цезарь, как в городе сейчас не любят оптиматов.