Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

– Клянусь Минервой, славной богиней мудрости, ты прав, – согласился Агенобарб, – нужно помешать Цезарю принять новый закон, который выгоден только ему и Помпею.

На следующий день уже с раннего утра римляне потянулись к Форуму, на Капитолий, где должно было состояться народное собрание. Предусмотрительный Цезарь заранее подготовил несколько отрядов своих сторонников, собрав их поближе к Форуму.

Уже была установлена ростральная трибуна на Форуме, и легионеры городских когорт сдерживали все напирающую толпу людей.

Цезарь появился на Капитолии в сопровождении двенадцати ликторов. Под оглушительный рев толпы он прошел на Форум, приветствуя римлян. Слева от него стоял Марк Лициний Красс, справа, к огромному удовольствию популяров и огорчению сенаторов, сам Гней Помпей Магн. Это однозначно свидетельствовало – армия на стороне триумвирата.

Совершив ритуальное жертвоприношение, Цезарь вышел к народу.

– Хвала богам, – громко произнес он, – сегодня мы собрались здесь, чтобы узнать волю римского народа.

Толпа ответила криками благодарности, умело отрежиссированными сторонниками Цезаря.

– Мы хотим наделить землей наших ветеранов, всех разорившихся римских граждан, всех легионеров вернувшейся армии Помпея, – демагогически начал Цезарь.

Именно в этот момент с разных сторон возник неясный шум, усиливающийся по мере приближения процессий. В сопровождении двенадцати ликторов и трех трибунов со стороны Палатина по Священной дороге двигался Марк Кальпурний Бибул. Со стороны Квиринала двигалась другая, не менее величественная процессия, состоящая из сенаторов под руководством Катона и Агенобарба. В белых торжественных тогах, украшенных пурпурными полосами, в накинутых парадных трабеях, они походили на отряд бело-красных орлов в окружении стервятников. Зрелище было, действительно, внушительным, но оптиматы, излишне самоуверенно понадеявшиеся на такой сценический вариант и свой авторитет, не учли главного – площадь вокруг Форума контролировалась сторонниками триумвирата.

Катон и Агенобарб уже достигли Форума и поднимались к Цезарю на трибуну, когда Бибул, находившийся на расстоянии пятидесяти шагов,[167] закричал:

– Именем Рима и наших богов, остановитесь! Это народное собрание недействительно. На него не было согласия богов.

– Он лжет, – крикнул Красс, – понтифики дали согласие.

Катон уже был почти на трибуне.

– Не верьте этим людям, – гневно начал Катон, – они думают только о себе.

Цезарь молчал. Помпей, решив, что нужно вмешаться, громко сказал:

– Если сенаторы не хотят слушать римский народ и консула, я готов применить оружие.

Это прозвучало как сигнал к началу активных действий. Сенаторов начали теснить с Форума, а подбежавшие Гай Оппий и Гай Требоний вцепились в Катона, пытаясь стащить его с трибуны.

Легионеры, опустив оружие, не вмешивались в начинавшиеся беспорядки, не понимая, чьи приказы выполнять. В другом конце Форума отряды Клодия и Антония избивали ликторов Бибула. Вошедший в раж Марк Лепид начал ломать фасции консула, а подоспевшего трибуна Марка Латеренсия Клодий ударил по голове древком выхваченного знамени. Гай Фанний, получивший удар кинжалом в ногу, стонал в нескольких локтях[168] от них.

Катон, которому помогли подоспевшие Агенобарб и Лентул Спинтер, сумел вырваться из рук Оппия и Требония.

– Подумайте, римляне, – снова кричал он, – кому мы отдаем свои голоса, кто правит нами? Этот триумвират…

Договорить ему не дали. Народный трибун Фуфий Кален и Сервилий Гальба еще раз стащили Катона с трибуны. Началась общая свалка. Все кричали и дрались одновременно.

К Цезарю, стоявшему рядом с Помпеем и Крассом в окружении своих ликторов, подбежал бледный префект Марк Поппилий.

– Что мне делать, Юлий? – запыхавшись, спросил он у консула.

– Наводить порядок, – строго сказал Цезарь, – нужно проследить, чтобы не было жертв.

По приказу префекта легионеры начали оттеснять дерущихся с площади. Цезарь, не дожидаясь конца свалки, подошел к трибуне и прокричал:

– Нам нужен новый аграрный закон. Сенаторы и наш консул не хотят его обсуждения. Давайте составим комиссию из двадцати самых уважаемых людей, и пусть они сами решают, что нужно римскому народу. А возглавить комиссию я предлагаю двум великим римлянам, снискавшим благоволение богов, – Гнею Помпею Магну и Марку Лицинию Крассу.

В ответ раздался радостный рев толпы. С площади убегали последние сторонники оптиматов. Катона и Агенобарба под охраной выводили с Форума. Бибула, впавшего в беспамятство, просто унесли легионеры Поппилия. Под радостные крики толпы народное собрание утвердило комиссию по подготовке нового аграрного закона.

Вскоре новый закон был принят и утвержден на очередном народном собрании. Триумвират уже не выносил законы на обсуждение сената. Следующий аграрный закон, о наделении землей всех римлян, имевших трех и более детей, также обсуждался и утверждался народным собранием.

В угоду Крассу трибутные комиции – народные собрания, собиравшиеся по трибам, приняли решение о снижении откупной платы за провинцию Азию. Эти бессовестные методы широко практиковались в Риме, когда откупщики и ростовщики заранее брали на себя денежные обязательства перед сенатом, а затем безжалостно грабили провинции.

Учитывая, что по всей Азии несколько раз прошли легионы Суллы, Лукулла и Помпея, откупщикам не удалось собрать суммы, на которую они рассчитывали. А закон Цезаря, снизивший откупную плату сразу на треть, сделал их горячими сторонниками консула.

Другой закон был принят по просьбе Помпея и провозглашал египетского царя Птолемея XII Авлета «союзником и другом римского народа». Правда, за это Цезарь и Помпей, кроме морального удовлетворения, получили по три тысячи талантов каждый.

Оптиматы, видя все бесчинства Цезаря, молчали, сознавая свое бессилие, а он принимал все новые законы.

Другой консул, Марк Кальпурний Бибул, заперся у себя дома, ежедневно посылая в сенат письменные обращения с оскорблениями в адрес Цезаря. Но Юлия это мало трогало.

Римские острословы начали поговаривать, что год консульства Цезаря и Бибула превратился в год Юлия Цезаря.

Чтобы окончательно закрепить свое положение и наладить связи с умеренно настроенными сенаторами, Цезарь, наконец, объявил о готовящемся браке с Кальпурнией, дочерью Пизона, и о предстоящей свадьбе своей дочери с Помпеем. В Риме никто уже не удивлялся. Марк Терренций Варрон назвал союз троих политических деятелей «Трехглавым чудовищем».

– Нельзя терпеть этих людей, которые с помощью женщин добывают высшие должности в государстве, – негодовал Катон, обрушиваясь на триумвиров.

Но это только веселило Цезаря, Помпея и Красса. Их союз давал все новые плоды, увеличивая и без того возросшее могущество триумвиров в Риме.

Глава XLVIII

Дом и имение – наследство от родителей, а разумная жена – от Господа.

Притчи Соломона, 19:14

Что чувствует отец в день свадьбы своей дочери? В литературе подробно описано состояние молодой девушки, готовящейся к своему бракосочетанию, состояние жениха, влюбленного и счастливого. Но кто из смертных, не переживший подобного, знает состояние отца в этот день?

Естественное чувство радости и острая ревность к постороннему, чужому для него мужчине, опасения за первую брачную ночь дочери и почти физическая боль от ощущения своего бессилия. Все эти чувства усиливаются тысячекратно, когда девушка не потеряла своей невинности, а жених старше самого отца на шесть лет.

Когда Юлия, согласно обычаям, за день до свадьбы принесла складывать на алтарь домашних богов свою старую одежду и детские игрушки, Цезарь почувствовал, что не сможет присутствовать при этом бесхитростном ритуале, и быстро ушел из дому.

По дороге он встретил Красса. Консуляр был чем-то сильно недоволен.

– Мой сын Публий совсем сошел с ума, – гневно сказал Красс, – он всерьез увлекся философией болтуна Цицерона и почитает его своим учителем. Великий Рим, куда мы идем, Цезарь? Наши собственные дети не хотят понимать нас.

– Ты прав, – грустно согласился Цезарь, – но это участь всех родителей, не понимающих своих детей.

– Он меня позорит, – горячился Красс, – почему сыновья Помпея не увлекаются сочинениями Цицерона? Больше всех на свете я не люблю этого болтуна, и, похоже, боги решили посмеяться надо мной.

Менее всего Цезарю хотелось говорить о сыне Красса. Но его собеседник вдруг сказал:

– Завтра Цицерон призовет их что-либо совершить против нас, и они пойдут на все, даже против собственных отцов. Какой позор!

– Что ты сказал? – встрепенулся Цезарь, отвлекаясь от невеселых мыслей.

– Молодежь находится под влиянием Цицерона, – проворчал Красс, – во всяком случае, очень многие.

– Это хорошая мысль, – медленно произнес Цезарь, – особенно если вдруг выяснится, что сыновья наших оптиматов готовят заговор против нас и Помпея. Лучше против Помпея, за ним стоят легионы.