Есть, господин президент! - Лев Гурский

Страж втянулся обратно в подворотню, и Макс тихо спросил меня:

— А если б мы были чужими и не остановились? Что тогда?

— Да ничего страшного, — ответила я, — махаться бы не стал, пропустил. Он же не вышибала здесь какой-нибудь, он в основном синяков и синюх отсекает, чтоб клиентуру не пугали. А мы бы зашли и увидели бы точь-в-точь, как и было обещано… Смотри! — Я распахнула простую деревянную дверь под краткой вывеской «Вина» и первой зашла внутрь. Макс последовал за мной.

Открывшееся нашим глазам было похоже на самый кошмарный из всех возможных снов профессионального забулдыги.

Нет, при первом приближении все выглядело в лучших традициях заведений подобного рода: тусклая лампа под потолком, грязная липучка от мух, выщербленный прилавок, старый обшарпанный кассовый аппарат, за кассой мрачная пергидрольная блондинка с золотыми зубами, а по стенам на полках однообразные и крайне эффективные средства борьбы против человеческой печени — по ноль-пять литра, по ноль-семьдесят-пять и крупнокалиберные снаряды литрух. «Ароматный букет», «Гусарское», «Яблочное», «Агдам», «Сирень», «Кавказ», «777», «72», «100», «33», «Розовый цветок»… Все, как везде и как всегда. Если не считать цен.

Они были выше обычных среднемосковских минимум раз в восемь или десять, а то и в двадцать. Бормотуха и эрзац-бормотуха тут предлагались по немыслимым ценам настоящих марочных вин.

Чем, собственно, они и являлись, несмотря на тару и этикетки.

В страшненьких бутылках-обманках плескались подлинные «Телиани», «Мукузани», «Напареули», «Кварели», «Саперави», «Цинандали», «Цоликоури», «Хванчкара», «Оджалеши», «Алаверди» — все то, чем славился магазин Тенгиза Авалиани «Грузинские вина» еще семь месяцев назад. То есть в пору, когда политические тучи над винным экспортом из Сакартвело в Россию еще не сгустились и можно было, продав ресторан господину Кочеткову открыть новый бизнес на новом месте. Впрочем, как только приперло, умный Авалиани не растерялся: он замазал слово «Грузинские» на вывеске и занялся фальсификацией наизнанку — стал маскировать фирму под дрянь. Благодаря этому он формально удержался в правовом поле, но вместе с тем сумел сохранить свою клиентуру в Москве и Московской области.

— Мы к Тенгизу Галактионовичу — сообщила я блондинке.

— Он вас ждет?

— Нет, но будет рад.

Максу, привыкшему к шпионским штучкам, диалог наш наверняка показался чем-то вроде обмена паролями, но, честное слово, им не был: я ведь и вправду не сомневалась, что Тенгиз нам обрадуется. Он вообще и всегда радовался гостям — не только Яне.

Продавщица кивнула, не препятствуя нашему вторжению в подсобку. Я и Макс прошли по тесному коридорчику, добрались до закутка с табличкой; я постучалась и услышала громкое: «Да-да! Входите!».

Бывший хозяин ресторана «Сулико» Тенгиз Авалиани сидел в своем кабинете и, огорченно цокая языком, читал «Свободную милицейскую газету» — тот самый номер с крупной фотографией разгромленной витрины ресторана «Сулико» на первой странице.

— Что делают, а! Что делают! — проговорил он, завидя нас в дверях. И тут опомнился: — О-о-о, Яна Ефимовна, не ожидал, приятный сюрприз! За вином ко мне зашли, правильно? Или как?

— Или как, — созналась я. — Если честно, зашли поговорить.

— Но от вина-то, надеюсь, вы оба не откажетесь? — всполошился хозяин. — Какой же нормальный разговор без хорошего вина?

— Само собой, я выпью, — кивнула я, — а вот мой друг Макс — кстати, знакомьтесь, — не знаю. Вообще-то ему вести мотоцикл.

— И я тоже не откажусь, — немедленно объявил Лаптев. — От пары бокалов никому еще хуже не стало.

— Вот! Молодца, Макс! Это уже правильный разговор! — захлопал в ладоши Авалиани и тут же выставил на стол три высоких бокала и два уродливых пузыря с этикетками «Анапы», которая на деле оказалась тончайшим и изысканнейшим «Старым Тбилиси»…

Полчаса спустя, когда в обеих бутылках уже просвечивало дно, а Тенгиз с Максом успели дважды, для верности, выпить брудершафт, я очень осторожно подвела беседу к главной нашей теме. И не встретила на своем пути ни малейших препятствий.

— Что ж ты раньше никогда про нее не спрашивала? — удивился Авалиани. — Я бы тебе давным-давно рассказал об этой книге. Это семейная история, от моего деда по отцовской линии. Вы ведь слышали про Хаммера? Нет, не про того, который придумал эти широкие машины, а про другого капиталиста, друга Ленина? Короче говоря, мой дед Вахтанг Георгиевич в двадцатые годы был у него личным поваром, довольно долго. А потом вдруг этот американец закатил ему колоссальный скандал: дед мой, видите ли, украл у него какую-то там старинную книгу, и вообще он, дескать, — агент ГПУ. Двойное, представляете, оскорбление! Мало того, что деда назвали вором, так его еще и сексотом заклеймили!

— Ужасное оскорбление, о да! — сказала я, невинно поглядывая на Макса. Тот слушал рассказ с непроницаемой физиономией. — Агент ГПУ, просто жуть! Такие обиды смываются только кровью.

— Чуть до этого не дошло. — Тенгиз разлил по бокалам остатки вина. Мы выпили, и Авалиани затолкал убогую стеклотару поглубже под кресло. — Бабушка мне говорила, что несколько дней дед ходил весь черный, точил кинжал, и она его чуть ли не на коленях упрашивала не резать ни Хаммера, ни себя. Потом американец уехал, и тут к деду приходит его двоюродная племянница. Она горничной работала как раз в «Третьем Интернационале», где этот Хаммер жил… И приносит книгу! Та, оказывается, за спинку дивана провалилась и там застряла: ни сверху ее не видно, ни сбоку. Только когда начали чистить диван, она и выпала. Анекдот! Дед сначала хотел отослать ее следом, в Америку, но потом передумал: какого черта? Вдруг еще Хаммер решит, что именно повар все-таки ее украл, а потом испугался или совесть заела? Вот если бы американец перед дедом извинился, тогда — дело иное. А он не извинился, и когда в другой раз приехал в Москву, поселился в другой гостинице и нанял себе другого повара… В общем, эта книга в нашем доме с тех пор и валялась. Иногда на годы куда-то пропадала, а потом во время ремонтов или перестановок мебели снова находилась — то на антресолях, то в сундуке, то еще где… Последний раз она мне попалась на глаза года два, что ли, назад. Я ее со скуки полистал. Латынь я так и не выучил, но кое-какие там значки узнал и захотел ее показать Адаму Васильевичу, Окрошкину значит. Объяснил ему честь по чести. А тому какая-то в тот день вожжа под хвост попала, ну, слово за слово… Я тоже был хорош — дедовские гены взыграли… Раз, думаю, ему неинтересно и некогда, то и мне больно ли надо? Ну и осталась она у меня дальше валяться в чулане…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});