Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

За ней сразу последовали ее многочисленные подданные, которые и устроили в комнате с картами свой новый улей. Прибывший дед-пчеловод, зная повадки пчел, сразу же понял, в чем дело. Войдя в комнату, он нашел матку и просто выпустил ее на волю, а за ней устремился и весь рой. После этого, дабы не оставлять пчел без присмотра, пришлось попросить этого деда, чтобы он хоть изредка следил за нашими пчелами, на что он охотно согласился, так как весь мед он мог забирать себе.

Кроме того, бывший хозяин оказался еще и заядлым радиолюбителем, и был у него довольно мощный радиопередатчик. Судя по оставшимся квитанциям «Q12» на радиолюбительские связи «Q10», был он весьма квалифицированным коротковолновиком. К сожалению, от его приемника остались одни квитанции: он, по-видимому, успел куда-то его спрятать или уничтожить: получи я вместо своей плюгавой «музыки» такую аппаратуру, какая была у него, был бы я, как говорится, и кум королю и министру сват.

Помимо увлечения радио, бывший хозяин дома был еще и заядлым кинолюбителем: были у него как съемочный, так и проекционный узкопленочные киноаппараты. В шкафах детских комнат хранились многочисленные коробки с различными кинофильмами, зафиксировавшими путешествия всей семьи бывшего хозяина этого дома по Испании, Франции, Италии, Германии и пр. В свободное время мы охотно просматривали эти довольно умело снятые ленты.

Перед вселением в библиотеке хозяина нашли много богато иллюстрированной литературы на испанском, французском и немецком языках. Эту литературу Маша признала антисоветской, и Киселев велел ее немедленно уничтожить. Кроме того, там же нашли деревянный, выложенный внутри сукном футляр от пистолета какой-то немецкой марки, не то «Вальтер», не то «Парабеллум», к сожалению без пистолета – по-видимому, хозяин прихватил его с собой, когда бежал к франкистам. Нашли мы в его кабинете еще и небольшой ящик с сигарами. Поскольку из всей нашей миссии курил один только Вася, то этот ящик он забрал к себе, но особого качества этих сигар, в силу недостаточно аристократического воспитания, Вася оценить не мог и продолжил курить русские папиросы, присылаемые ему из Валенсии.

Однажды к Киселеву по делам приехал сам Берзин и угодил прямо к обеду. После обеда Старик решил закурить, но оказалось, что он забыл в машине свои папиросы. Тогда Вася вспомнил, что у него в комнате стоит ящик с сигарами, сбегал и принес Берзину одну сигару. При виде нее (а в них Берзин, по-видимому, знал толк) у Старика округлились глаза. Узнав, откуда эти сигары, он сразу же велел перенести весь ящик в свою машину, заметив, что Васе курить такие сигары еще не положено и что ими, сигарами, он, Берзин, будет угощать только старших генералов и министров, и то не всех и не всегда. Надо сказать, что в Испании такие сигары ценились очень дорого, стоимость одной высококачественной гаванской сигары марки «Корона» примерно равнялась стоимости пары хороших лакированных туфель.

4

Итак, мы уже основательно устроились в Альмерии. Линия фронта на нашем участке окончательно стабилизировалась, и мы зажили относительно спокойной жизнью, если не считать ставших уже привычным авиационных бомбежек и обстрелов с моря. В первое время город был совершенно беззащитен как с воздуха, так и с моря. После падения Малаги Альмерия стала прифронтовым городом, в ней концентрировались штабы, склады военного оборудования, госпитали и пр., в результате всякие «угощения» и «обеды» (так на нашем жаргоне именовались авиабомбежки и артобстрелы) стали весьма частыми явлениями и причиняли нам немало неприятностей.

После долгих хлопот Киселеву удалось добиться некоторой защиты с моря: в Картахене попусту стоял на приколе устаревшей конструкции линкор «Хаиме Примейро». Постройки чуть ли не середины XIX века[141] и тихоходный, «Хаиме» был не столько грозной боевой единицей, сколько плавучей мишенью, на охрану которой надо было выделять другие суда. И вот его решили перебазировать в Альмерию в качестве плавучей береговой батареи. И надо сказать, что результат мы почувствовали сразу: линкор плевался двенадцатидюймовыми снарядами километров на двенадцать-пятнадцать, а таких пушек было у него восемь штук (правда, расположение пушек в башнях было ромбическое, так что одновременный башенный залп «Хаиме», из орудий главного калибра, был всего четыре пушки). Если к этому прибавить еще около шестнадцати бортовых шестидюймовых пушек, то залп получался все же внушительным.

Несмотря на то что прибытие «Хаиме» держалось в строгом секрете, встречать его вышел весь город. Вместе с линкором к нашему советскому коллективу добавились еще два советских товарища: капитан I-го ранга Грегорио (в миру – Николай Петрович Аннин, после возвращения из Испании попал в опалу) и советник линкора по артиллерии (считай, старший артиллерист) – Хуан Санчес (в миру – старший лейтенант Балтфлота Александр Петрович Лабудин; ныне контр-адмирал в отставке, проживает в Ленинграде[142]).

Грегорио квартировал в нашем доме, а Хуан Санчес жил на корабле. Особенно импозантен был Грегорио: почти двухметрового роста, соответствующей комплекции, весом центнера на полтора с гаком, с солидным брюшком, он на фоне сравнительно низкорослых испанцев выглядел великаном. Говорили, что до отъезда в Испанию он носил окладистую черную бороду и, обладая громоподобным басом, надо полагать, представлял из себя на мостике военного корабля весьма внушительную фигуру. Николай Петрович по своему характеру был весьма правдивым и прямолинейным человеком, и в дипломатическо-разведывательных тонкостях искушен не был, что позднее ему сильно навредило.

Уже после моего отъезда из Испании, в июне 1937 году, произошел так называемый «альмерийский инцидент», свидетелем всех этих событий я не был, а потому воспроизвожу все это по рассказу самого Аннина, с которым я встретился в Москве года за два до его смерти.

Надо сказать, что фашистский линейный крейсер «Канариас» сидел у нашего командования, особенно флотского, в печенках, и потопить этого пирата было заветной мечтой каждого моряка, а особенно летчика, потому что для летчика это была бы индивидуальная победа, и бесспорно, что звание Героя Советского Союза было бы ему обеспечено. Согласно решению лондонского Комитета по невмешательству в испанские дела, итало-германская эскадра осуществляла контроль побережья Испанской Республики. Обычно фашистские корабли держались в пределах положенной трехмильной зоны от берега, а если иногда ее и нарушали, то только в ночное время, чтобы под маркой «Канариаса» пострелять для практики по мирным жителям. Но поймать их на этом пока не могли: как говорится, не пойман – не вор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});