Псы, стерегущие мир - Алексей Игнатушин

Костер проел ветки, языки пламени втянулись в багровые угли, ночь разбавилась пленкой розоватого цвета. Путники ворочались, устраиваясь на ночь, лишь Лют глядел перед собой задумчиво. При взгляде на могучего воина становилось печально, и у Нежелана навернулись слезы.

Бедовик покряхтел и дрожащим голосом обратился к Буслаю:

– А ты слышал о присухе?

Гридень привычно поморщился, потом посмотрел на бедовика, ответил:

– Нет. Что такое?

– Зелье приворотное, – сказал Нежелан торопливо – пока разрешали. – Ежели есть зазноба, да не подступиться никак, идешь к бабке шептунье, чтобы та наговоры пошептала на яблоки или пряники.

Буслай кивнул понимающе, прервал:

– Ага, подложи зазнобушке, чтобы схрумкала – и все по чину.

Нежелан осторожно мотнул головой, перевел взгляд с хмурого лица гридня на багровую россыпь, благостно пышущую жаром.

– Надобноть под левой мышкой несколько дней носить, а потом угощать.

Буслай возмущенно всплеснул руками:

– Что говоришь! Да я день пряник поношу, так он насквозь потом пропитается. Как есть-то, стошнит.

Бедовик замялся, бросил на Люта просящий взгляд, но воин пребывал в ином мире, не до того.

– Тогда по-другому можно сделать, – сказал Нежелан осторожно. – Можно к ведьме сходить за печатью, если, конечно, есть кусочек волос, одежды. Тогда наговор наложит, как припечатает.

Буслай радостно отметил на лице Люта оживление, затараторил:

– И что скажет? Мол, люби и все тут?

– Нет. Посылают наговор в сердца ретивые, в тело белое, в печень черную, в грудь горячую, в голову буйную, в серединную жилу, и во все семьдесят жил и семьдесят суставов, в самую любовную кость. Возгорится присуха в ретивом сердце и вскипятит кровь, да так, что питьем ее не запить, едой не заесть, сном не заспать, водой не смыть, гульбой не загулять, слезами не заплакать.

Нежелан перевел дух, во рту пересохло: ну кто мог подумать, что будет говорить так много, а Буслай слушать да поддакивать?

Лют задумался, складки на лбу дергались, веки смежил от напряженных дум. Буслай довольно кивнул, взглядом попросил бедовика продолжать. Нежелан набрал полную грудь прохладного воздуха, глядя в тлеющий костер, заговорил глубоким голосом. Даже животные уставились завороженно – умные влажные глаза горели любопытством.

– Люди бают: лучшее в любовных делах – косточки из черной кошки или лягухи. Кошку надо выварить до последнего, а лягух сажают в муравейник. Обязательно самца и бабу! Как обглодают мураши, так забирай «крючок» и «лопатку». «Крючок» цепляешь к одеже зазнобы, а коль надоест, отпихни «лопаткой». Только от муравейника отходи задом наперед, чтоб леший по следам не нашел. И каждую ночь обходи мурашей молча три раза, а на тринадцатую получишь искомое. С кошкой похоже, но там «крючочек» и «вилочка». Названия разные, но волшба действует так же. Еще из кошки, говорят, можно достать особую косточку, что сделает человека невидимым…

Нежелан осекся. Буслай припечатал тяжелым взглядом умника, что недавно покуролесил с невидимостью. Гридень посмотрел заботливо на Люта – тот вроде оттаял, лицо стало живее, но по-прежнему было изборождено горестными складками.

– А я слыхал, – сказал Буслай торопливо, – есть улика-трава: сама вишневая, как расцветет, то желтая, ровно одуванчик, а листья лапками. Старцы говорят: иссеки мелко и подай в питье, токмо не забудь пошептать слова, а то толку не будет.

– А что за слова? – поинтересовался Нежелан.

Буслай почесал затылок, под ногтями раздался громкий скрип. Ослик недовольно дернул головой и фыркнул с укором.

– А хрен их знает, – пожал плечами Буслай.

Лют усмехнулся околесице и задумался: посторонние звуки ушли, запахи исчезли, перед глазами снова возникло дивное лицо. Можно попробовать средства, но как найти красавицу и дать питье, пряник или яблоко? Да и где в горах найти кошку – даже котелка нет, спасибо Нежелану. Не в горсти же варить. И потом это… нечестно. Даже гадко, ибо полюбит не по своей воле, а как раба, с волей, подавленной колдовством. Лют вздрогнул – в груди больно полыхнуло, сквозная дыра впервые ужалила огнем, да таким горячим, будто забрался в грудную клетку жиж и там шалил.

Нет, никто не смеет причинить Чаруне ущерб. Лучше он перебьет сотню змеев, добудет со дна моря затонувшие сокровища, истопчет дюжину пар железных сапог в поисках диковины, способной вызвать чарующую улыбку. Будет петь песни… хотя нет, с его-то голосом напугает до полусмерти. Лучше отбросит меч и будет наяривать на гуслях или дудке. Лишь бы изредка она бросала милостивый взгляд.

Звуки вернулись с резким хлопком, поморщился от жаркой речи Нежелана:

– …тоже поможет. Есть радужный цвет, перелет-трава, носится с места на место, непонятно почему. Перелет лучше ловить ночью, он кажется яркой звездочкой. Кто поймает, тому будет счастье. Ведь нужно счастье?

При этом оба выжидательно посмотрели на Люта. Витязь озлился: дурачье, ничего не видели, смутно догадались о случившемся – видать, на лбу четко написано, – и туда же, как старики, поучают, что делать надо. Заботятся, значит.

– Замолчите оба! – рявкнул Лют рассерженно. – Завтра попытаемся найти проход, а нет… – Дыра в груди люто заныла, по телу растекся мертвенный холод, но витязь закончил окаменевшими челюстями: – Нет – поскачем домой.

Лют сердито зашуршал под ворохом шкур, укрылся с головой. Буслай тихо хмыкнул – вот почему Лют решил повозиться в горах. Чем Перун не шутит, а вдруг?

Нежелан сочувственно засопел, сердце защемило от жалости к хоробру, что так неожиданно оказался сражен. Буслай глянул строго, сказал, как припечатал:

– Хватит сопеть, спать мешаешь.

Бедовик проснулся раньше гридней и кинулся к черной язве кострища. Пальцы нырнули в мягкое пепельное покрывало, кончики ожгло. С довольным ворчанием он выцарапал едва тлеющий уголек и развел небольшой костерок.

Кони и ослик радостно потянулись к доброму человеку, который всегда заботится, причесывает, кормит-поит, говорит ласковые слова. Нежелан похлопал по холкам, почесал меж ушей. Сладко потянулся, рот едва не порвал широкий зевок. Утреннее солнце слепило глаза. Нежелан прошелся взглядом по монолитной стене и выдохнул с криком.

Гридни мигом проснулись и вскочили с оружием наготове, когда крик бедовика еще отражался от каменных стен. Буслай торопливо обшарил глазами окрест, никого не увидел и буркнул злобно:

– Чего орешь? Не знаешь, что будить спящего – худшая из подлостей. Таких в Пекле в первую очередь мучают.

Лют тронул Буслая за плечо и сказал прерывисто:

– Погоди, лучше глянь туда.

Там, где вчера еще горы смыкались клином, зияла широкая – конь пролезет – трещина. Виднелся белый покров – чистый, не тронутый ногой человека. Если прищуриться, то можно было разглядеть узкую темную полоску противоположной горы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});