Весь Хайнлайн. Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

Патриция Пайвонская указующе воздела палец и мгновенно превратилась в священнослужительницу, осиянную сакральным достоинством, облаченную в мистические символы.

— Господь повелел нам быть Счастливыми. Для того Он и наполнил дальний мир вещами, чтобы мы были Счастливы. Без божьего соизволения сок гроздей виноградных не претворялся бы в вино — а значит, Он хочет, чтобы мы пили вино и радовались. Ведь мог же Он повелеть виноградному соку так и оставаться виноградным соком, либо прямо скисать в уксус, от которого никому нет никакой радости. Разве это не верно? Конечно же, Он не хочет, чтобы люди напивались по-свински, а потом били своих жен и забывали о своих детях… Он дал нам вещи для употребления — не для злоупотребления. А если тебе хочется выпить стакан — да хоть десять стаканов, кому сколько надо — в компании друзей, узревших Свет, а затем тебе захочется потанцевать и воздать хвалу Господу за бесконечную его милость — почему бы, спрашивается, и нет? Господь дал нам алкоголь и другое, чтобы мы выпили, потанцевали и были счастливы. Она смолкла — но ненадолго.

— Джилл, налей мне, родная, еще — от проповеди всегда горло сохнет. Имбирного много не лей, у вас очень хороший виски. И это, что я говорила, еще не все. Если бы Господь не хотел, чтобы на женщин смотрели, он, в бесконечной своей мудрости, сотворил бы их уродливыми страшилищами — разве не так? Господь не мухлевщик, он сам организовал игру — и уж, конечно, не мог сделать этого по-жульнически, так, чтобы лохи, мы с вами, никогда не могли бы в нее выиграть — вроде как нельзя выиграть в эту хитрую рулетку, где шарик останавливается на том номере, который выберет крупье. Да и вообще — разве послал бы он в ад человека, который проиграл ему в такой жульнической игре?

— Прекрасно, Господь хочет, чтобы мы были счастливы, Он сказал нам как. «Любите друг друга!» Возлюби змею, если она, бедняжка, нуждается в любви. Возлюби ближнего своего и покажи кукиш приспешникам Сатаны, которые захотят растлить тебя, увести тебя с пути истинного на дорогу кривую, в конце которой — геенна огненная. И любовь, которой учит нас Господь, — не какие-то там ахи и вздохи старой девы, которая боится оторвать глаза от молитвенника, дабы не ввести свою плоть во искушение. Если Господь ненавидит плоть — так зачем же Он сотворил ее, и так много? Господь не слабонервный хлюпик. Он сотворил Большой Каньон и кометы, полосующие небо, и циклоны, и диких жеребцов, и землетрясения — так неужели же Он, чьим промыслом все это вершится, описается от ужаса оттого лишь, что какая-нибудь там Бетти или Пэтти наклонится слишком низко и ее сосед увидит сиську? Ты, милая, прекрасно понимаешь, что нет, и я тоже это понимаю. Когда Господь повелел нам любить друг друга, Он сделал это на полном серьезе, безо всяких оговорок и недоговорок. Люби детей, которых каждую минуту нужно перепеленывать, люби сильных, здоровых мужиков, чтобы были дети, которых ты будешь любить, а в промежутке — люби просто так, потому, что любить — радость.

— Конечно же, это не значит, что нужно торговать любовью — равно так же, как бутылка виски, стоящая на столе, не значит, что я должна усосаться в дупель и устроить драку. Любовь нельзя продать, а Счастье нельзя купить, ни на том, ни на другом нет ценников, а если ты думаешь, что есть — думай, пожалуйста; дорога в ад открыта для всех желающих. Но если ты свободно, с открытым сердцем даешь — и получаешь — то, что у Господа есть в изобилии, дьявол и приблизиться к тебе не сможет. А деньги… — она посмотрела на Джилл. — Вот скажи, маленькая, стали бы вы вот так, как сегодня, вместе пить воду с кем попало, ну, скажем, за миллион? Или даже за десять миллионов — не облагаемых налогом?

— Конечно, нет.

(Майк, ты это грокаешь?)

(Почти в полноте. Нужно ждание.)

— Вот видишь, лапа! Я же знала, что в этой воде — любовь. Вы — ищущие, почти пришедшие к Свету. А так как вы, движимые любовью в вас пребывающей, «разделили со мной воду и взрастили близость» — так, кажется, назвал Майк — я, пожалуй, могу рассказать вам некоторые вещи, не предназначенные обычно для ушей ищущих…

Преподобный Фостер — священник то ли самозваный, то ли, если верить другим источникам, рукоположенный самим Господом Всевышним — понимал дух своего времени насквозь, не хуже, а даже, пожалуй, и лучше, чем опытный карнавальщик понимает деревенского лоха. Сквозь всю историю культуры, известной как «американская», красной нитью проходит повальная шизофрения, а попросту говоря — раздвоение личности. Законы ее были пуританскими, поведение же за закрытыми дверями — сугубо раблезианским; основные ее религии были аполлоническими, а церковные службы — почти дионисианскими. В двадцатом веке (по земному христианскому летоисчислению) не было на Земле ни одного другого места, где секс подавлялся бы с таким, как в Америке, ожесточением — и не было ни одного другого места, где секс вызывал бы такой острый, всеобщий интерес.

Все крупные религиозные лидеры нашей планеты были сильными, магнетическими личностями, ни один из них не обладал нормальной, как у рядового человека с улицы, сексуальностью; эти же две черты отличали и Фостера. Земные религиозные лидеры бывали, в смысле секса, либо аскетами, либо — ну, скажем для приличия, наоборот. Фостер аскетом не был.

Так же как и его жены. И священнослужительницы — по законам Нового Откровения перерождение обязательным образом включало в себя ритуал, прямо-таки уникально приспособленный для взращивания близости.

Многие из земных культов прошлого и настоящего пользовались и пользуются той же самой методикой, но на американской почве такого еще не случалось, во всяком случае — в крупных масштабах. Пока не появились фостериты.

Долгое время все попытки Фостера проповедовать кончались плачевно — его мгновенно вышвыривали из города за пропаганду свального греха; техника, позволившая ему без особых опасений распространять свой, мягко скажем, нетрадиционный культ, сложилась далеко не сразу — но все же сложилась. Что-то он позаимствовал у масонов, что-то — у католиков, что-то — у коммунистов, что-то — из практики рекламных агентств, равно так же, как раньше он без малейших угрызений совести составлял Новое Откровение из обрывков старых религиозных текстов. Во-первых, все это подавалось, как возврат к идеалам раннего христианства. Во-вторых, он организовал церковь внешнюю, доступ в которую был открыт каждому желающему. Далее шла церковь средняя, именно она и представлялась неосведомленному наблюдателю настоящей «Церковью Нового Откровения». Брызжущие счастьем спасенные исправно платили десятину, пользовались благами постоянно расширяющихся деловых связей своей церкви и проводили чуть не все свое свободное время в бесконечных безумных карнавалах Счастья, Счастья, Счастья! Еще бы, ведь прежние грехи прощены, а теперь почти никакой твой поступок не будет считаться греховным — пока ты платишь церковный налог, честен в деловых отношениях с братьями-фостеритами, ненавидишь грешников и — главное — СЧАСТЛИВ. И нельзя сказать, чтобы Новое Откровение откровенно призывало к далеко не новому развороту, оно ограничивалось тем, что излагало проблемы сексуального поведения несколько таинственно и невнятно.

Именно из прихожан средней церкви набирались боевики штурмовых отрядов. Фостер пользовался приемом, который еще в начале двадцатого века отработали до совершенства «уоббли»{71}; если какая-либо местная община пыталась подавить на своей территории фостеритское движение, фостериты слетались в этот город в таком количестве, что их не могли сдержать ни копы, ни тюрьмы — копов мордовали, и по-черному, а тюрьмы разносили по кирпичику.

А если какой-нибудь опрометчивый прокурор выносил обвинительное заключение, оно неизменно и с треском проваливалось; наученный собственным своим горьким опытом, Фостер организовал действия боевиков таким образом, что — с точки зрения закона — судебное расследование выглядело, как внесудебное преследование, а попытка изгнания — как жестокие, ничем не оправданные гонения. Ни Верховный суд США, ни позднее Верховный суд Федерации ни разу не поддержали приговор, вынесенный фостериту по обвинению в фостеризме.

Но существовала еще и невидимая постороннему взгляду Внутренняя церковь — сплоченная группа абсолютно преданных людей, к которой принадлежали все священники, все крупные общественные деятели — фостериты, весь хозяйственный и идеологический аппарат. «Перерожденные», вышедшие за пределы добра и зла и уверенные в своем конечном спасении, они одни и участвовали в высших, строго хранимых от непосвященных таинствах.

В ранние времена, когда движение еще не очень разрослось, Фостер выбирал этих людей лично и с величайшей тщательностью. Он высматривал мужчин, подобных самому себе, и женщин, подобных своим женам-священницам, динамичных, абсолютно убежденных, упрямых, лишенных чувства ревности — в самом житейском смысле этого слова. По своему темпераменту все они должны были являться потенциальными сатирами и нимфами — ибо внутренняя церковь была там самым дионисианским культом, которого так не хватало Америке, на который имелся такой большой спрос.