Весь Хайнлайн. Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

Само собой, территория карнавала вечно кишела посетителями, но Джилл быстро усвоила карнавальную точку зрения: посетители — не люди, а лохи, чья единственная жизненная функция — выкладывать наличные.

Золотые карнавальные денечки. А ведь сперва, когда Майкл только-только вышел — чтобы получить образование — в большой мир, дело складывалось значительно хуже. Их нередко узнавали и начинали преследовать, иногда — репортеры, иногда — какие-то люди, которым почему-то взбрендило, что они имеют полное право чего-то там от Майкла требовать. Приходилось уклоняться, спасаться бегством, прятаться, зачастую — с большими трудностями.

Нужно было что-то делать; Майкл придал своему полудетскому лицу более зрелый вид, произвел еще некоторые изменения — благо, трудностей это для него не представляло никаких. Новая внешность плюс тот факт, что они с Джилл стали держаться таких мест, где никто и никак не ожидал встретить Человека с Марса, обеспечили благословенный покой. Однажды, когда Джилл звонила Джубалу, чтобы сообщить очередной свой адрес, тот предложил удобную легенду. Джилл охотно согласилась и уже через несколько дней прочитала в газете, что Человек с Марса удалился в некий неназываемый тибетский монастырь.

«Тибетский монастырь» располагался в каком-то Богом и людьми забытом городишке, это был гриль «У Хэнка», куда Джилл устроилась официанткой, а Майкл — мыть посуду. Посуда мылась у него очень быстро, особенно когда отлучался хозяин и можно было воспользоваться своими, специфическими методами. Здесь Джилл с Майклом просидели неделю, а затем двинулись дальше, иногда — работая на новом месте, иногда — нет. И почти ежедневно ходили в какую-нибудь местную библиотеку, начиная с того момента, когда Майк узнал об их существовании. Прежде он считал, что у Джубала есть все изданные на Земле книги; неожиданная чудесная новость задержала их с Джилл в Акроне чуть не на месяц. Все это время Джилл ходила по магазинам, тратила от скуки деньги — вцепившийся в книгу Майкл был почти не доступен для общения.

Самым, пожалуй, веселым эпизодом этого плутания по стране было «Варьете Бакстепа — Полный Оттяг». Джилл даже хихикнула, вспомнив тот раз, когда их — да в каком же это городе? — прихватили. И за что, спрашивается, — ведь шоу всегда работало по точно оговоренным с местными властями правилам — ну, там в лифчиках, да и все что угодно. И вдруг на тебе, пожалуйста. Невесть откуда взявшийся шериф запрещает представление, волочет девочек к судье, а тот уже вроде и готов упечь их в каталажку. Карнавал прикрыли, все карнавальщики дружно двинулись в суд, а заодно с ними и те люди, которым очень хотелось посмотреть на «бесстыжих женщин»; Майкл и Джилл скромно пристроились в конце зала, у стенки.

Джилл тысячу раз вдалбливала Майклу, что он никогда не должен делать ничего такого экстраординарного при людях, если есть опасность себя обнаружить. Но Майку вдруг грокнулось, что сейчас — один из критических моментов…

Зал взревел — и шериф, только что дававший (с прямо-таки непристойным удовольствием) показания о «непристойном поведении в общественном месте», и судья, со столь же непристойным удовольствием эти показания выслушивавший, предстали глазам собравшихся в почти полном (за вычетом фиговых листочков) костюме Адама. Зрелище воистину непристойное.

Началась суматоха, Джилл с Майклом быстренько смылись, чуть не угодившие за решетку девочки — тоже; карнавал упаковал вещички и переехал в другой, не такой жульнический городок. Никто так и не связал волшебство — с имевшимся под рукой волшебником.

А какие морды были у этой парочки, особенно у шерифа, раз увидишь — век не забудешь. Джилл мысленно окликнула Майкла — напомнить, как смешно выглядел тогда провинциальный страж правопорядка, но тут же осеклась; по не совсем ясной причине они могли поддерживать телепатическую связь только на марсианском языке, в котором отсутствовало понятие «смешно».

(Да, Джилл?) откликнулся Майкл.

(Ладно, потом.)

Вот и гостиница; Майкл посадил машину на стоянку, и тут же — Джилл отчетливо это ощутила — его мысли потекли медленнее, с обычной скоростью. Жизнь в палатке среди карнавальщиков нравилась ей больше гостиничной во всех отношениях, кроме одного: там не было ванны. Душ — вещь неплохая, но набрать полную ванну горячей воды, забраться туда и отмокать — разве можно представить себе большее наслаждение? Поэтому иногда они устраивались в гостинице и брали напрокат машину. В отличие от Джилл Майкл не имел с детства привитой, почти инстинктивной ненависти к грязи. Теперь он был таким же чистым, как и она, — но только потому, что Джилл его перевоспитала. Чтобы поддерживать себя в безукоризненном виде, Майклу не нужно было даже умываться, но прошедшее время ничуть не уменьшило благоговейного восторга, с которым он погружался в воду жизни. (Кстати сказать, ходить в парикмахерскую Майклу тоже не требовалось — достаточно было узнать у Джилл, какую прическу хотела бы она видеть на его голове.)

* * *

Гостиница была старая и порядком подзапущенная, «номер для новобрачных» не отличался особыми удобствами, но на размеры ванны жаловаться не приходилось. Джилл сразу же пошла наливать воду — и ничуть не удивилась, обнаружив, что раздеваться уже не надо. Как только очередной костюм начинал ей надоедать, Майкл мгновенно отправлял его в никуда, зная, как любит Джилл ходить по магазинам, он подыгрывал этой ее слабости. Если бы не опасность вызвать у не слишком богатых товарищей подозрения, такое бы происходило ежедневно.

— Спасибо, милый! — крикнула Джилл. — Полезли в воду!

Майкл успел уже то ли раздеться, то ли «исчезнуть» свою одежду, скорее первое — для него посещение магазина было не развлечением, а лишней скукой. Он видел в одежде только нужную людям — но никак не ему самому — защиту от холода, ветра и сырости. Они сели в ванну лицом друг к другу; Джилл сложила ладони лодочкой, зачерпнула воду, чуть тронула ее губами, а затем протянула Майклу. Этим — совершенно излишним — ритуалом она напоминала ему и самой себе то, что не нуждалось ни в каких напоминаниях, что пребудет с ними до скончания веков.

— Там, в дороге, я подумала, — сказала Джилл, выплескивая воду из ладони, — какое смешное лицо было у того голого шерифа.

— Оно было смешное?

— До слез.

— Объясни мне, пожалуйста, почему? Я не понимаю, где здесь шутка.

— Н-ну… нет, не получится. Какой-нибудь анекдот — его объяснить можно, а тут совсем другое дело, тут слово «шутка» не годится.

— Я не грокаю, что он был смешным, — в голосе Майкла слышалось недоумение. — В обоих этих мужчинах — и в шерифе, и в судье — я грокал одну только неправильность. Я точно знал, что убирать их нельзя, ты будешь сердиться, а то обязательно так бы и сделал.

— Милый ты мой Майк, — Джилл коснулась его щеки. — И совершенно правильно. То, что ты придумал, было гораздо лучше. Эти люди никогда не забудут случившегося, а в этом городке никого больше не арестуют за «оголение в общественном месте» — можно смело дать гарантию лет на пятьдесят. Поговорим лучше о другом. Мне очень жаль, что наш номер провалился. Ты же видел, сколько я билась над этой текстовкой — и так пробовала, и этак, но ведь я-то тоже не шоумен.

— Нет, Джилл, это все я виноват. Правильно Тим говорит — не грокаю я лохов. Но поработать с карнавальщиками было очень полезно… Я грокаю, что теперь я грокаю лохов немного лучше, чем раньше.

— Не нужно называть их лохами — это карнавальщики так говорят, а мы уже не карнавальщики. Люди они, просто люди, а никакие не «лохи».

— Мне грокается, что они все-таки лохи.

— Да, милый, да, конечно, но так говорить невежливо.

— Я запомню.

— Ты уже решил, куда мы дальше?

— Нет. Когда время придет, я буду знать.

И верно, Майкл всегда знал. Со времени своего резкого, неожиданного перехода от послушания всем и вся к доминантности он день ото дня прибавлял в силе и уверенности. Робкий мальчик, которому было не под силу удержать на весу пепельницу и пресс-папье, повзрослел, окреп и теперь с легкостью поднимал в воздух далеко не субтильную девушку, занимаясь одновременно прочими делами. Создавалось впечатление, что его силы вообще безграничны. Вспомнить хотя бы тот случай, когда пустырь, любезно предоставленный горожанами карнавалу, раскис после дождя в болото, и в этом болоте увяз грузовик; двадцать мужиков его вытаскивали — и не смогли, а затем подошел Майкл, уперся плечом, и застрявшее заднее колесо мгновенно выдернулось из грязи. Майкл, конечно же, сделал вид, что имеет к тому самое малое отношение, так что никто ничего даже и не заподозрил.

А еще Джилл вспомнила, как он наконец прогрокал, что в неодушевленные предметы — в отличие от живых существ — можно «исчезать» безо всякой в них «неправильности». То, прежнее ограничение предназначалось только для детенышей, взрослый мог поступать по своему собственному гроканью (например раздеть шерифа и судью или Джилл). Интересно, чего еще можно от него ждать? Как бы там ни было, беспокоиться особенно не о чем, Майк — человек умный и добрый.